Александр Андогский - Афган, снова Афган… Страница 41

На этом и порешили.

Глава 16. Однажды мы выехали на рекогносцировку…

Однажды мы выехали на рекогносцировку на двух машинах. Дело было 5 августа.

Вот уже неделю местные держали пост — был мусульманский праздник Рамазан (некоторые называют — Рамадан, Ураза, но это сути не меняет). Весь этот праздник — он длится около месяца — мусульманам нельзя от восхода до захода солнца есть, пить (не только спиртное, но и воду!), сморкаться, плеваться, вступать друг с другом в интимные отношения и так далее. Это время они должны вроде бы проводить в частых молитвах. Правда, есть послабления для малолетних детей и беременных женщин. А еще — для тех, кто путешествует, то есть находится в пути, и кто ведет боевые действия. Последние как бы приравнивались к путешественникам. Правила жесткие, но большинство местного населения, по крайней мере на людях, их придерживалось. И все дожидались вечера, захода солнца, когда можно будет наесться за весь день воздержания. Тут уж шел пир горой! С песнями и плясками. Спать ложились, естественно, поздно, поэтому в течение дня все ходили сонные, квелые и злые.

Нас предупредили, что в городе набирают силу антисоветские настроения, да и вообще на всех иностранцев, которые не держат пост, местные смотрели с раздражением. Их можно понять: конечно же обидно! Поэтому нам было рекомендовано в городе, на виду у афганцев, не есть, не пить, не курить. Ну что же, сказано — сделано. Еда, питье и курево, конечно же, могут подождать. А что касается сексуальной стороны вопроса, то мы и так воздерживались за неимением объекта приложения усилий, а также потому, что советскому человеку не к лицу изменять жене, тем более в тревожных условиях заграницы. «Изменяя жене, ты изменяешь Родине!» — любил повторять один из начальников курса в Высшей школе полковник Панкин.

Так что мы вовсю воздерживались, чтобы не задевать религиозные чувства местных граждан.

В этот раз мы прорабатывали маршруты возможной эвакуации сотрудников посольства и торгпредства в аэропорт. Предполагалось, что это будет колонна, состоящая из автобусов и грузовиков в сопровождении нескольких единиц бронетехники. Надо было разработать основной и несколько запасных маршрутов, проработать параллельные направления движения на случай возможных засад, массовых скоплений людей и так далее, определить наиболее опасные участки, расписать секторы наблюдения и обстрела, прикинуть возможные действия передового дозора, группы обеспечения безопасности колонны, группы прикрытия и прочее. Проработка маршрута — занятие хлопотливое, трудоемкое, требующее большого внимания к мелочам и деталям. Тем более, случись что — нам самим придется сопровождать и обеспечивать эту колонну. Кстати, одновременно мы прикидывали и обратные маршруты: из аэропорта к посольству и к важным правительственным объектам. Это — на случай высадки наших войсковых подразделений, которые в грозный час прилетят нам помогать.

У всех еще свежо было на памяти то, что произошло весной этого года в Герате, когда местные маоисты взбунтовали жителей города и афганские воинские части. Была крупная пальба, солдаты перебили своих командиров и политработников. Тогда же погибло несколько наших специалистов и советников. Говорят, что их растерзали буквально по кусочкам (о, добрый, веселый и трудолюбивый афганский народ!). Об этих событиях мне как-то рассказывал один военный советник, который был в Герате в то время. По его словам, от неминуемой и жуткой смерти многих наших специалистов тогда спасли какие-то специально обученные советские офицеры, которые перебили кучу повстанцев и на бронетехнике вывезли всех в Гератский аэропорт. А там уж они держали оборону до подхода верных правительству частей. Потом кто-то говорил, что это якобы было одно из первых боевых крещений за границей ребят из спецгруппы «А»…

Так что рекогносцировку с учетом всех этих событий мы проводили всерьез и очень тщательно.

Отработав запланированный на сегодня участок трассы, мы перед возвращением домой решили заехать на так называемый Грязный рынок, тем более что это было почти по пути.

Грязный рынок — это особое, знаменитое и даже легендарное у членов совколонии место в Кабуле. Представьте себе несколько кварталов, заполненных торговыми точками: три этажа вверх, и три этажа (а может быть, и больше) вниз!

Чего же только там не было! Сверкающие россыпи японских электронных и механических часов, украшения, китайские фонарики и батарейки, кучи всевозможных безделушек-сувениров, нижнее белье, ряды японских радиоприемников и магнитол, коробки с аудиокассетами, бритвенные принадлежности и лезвия «Жиллет» (в Союзе мы в те времена, обливаясь кровью, брились уродливыми изделиями фабрики «Нева» — самыми тупыми бритвами в мире), фотоаппараты, ручки с часами, презервативы в ярких, красочных упаковках, роскошные ковры с кроваво-черными орнаментами, хитроумные и замысловатые зажигалки, завалы одежды, ношеной и совершенно новой, рулоны ярчайших тканей, джинсы, фломастеры, консервы, ювелирные изделия из фальшивого и настоящего золота… Да всего и не перечислить! Все это производило яркое и неизгладимое впечатление на наших не избалованных советским сервисом и торговлей людей, привыкших к серым и пустым прилавкам магазинов, где вещи и продукты не продают, а «выбрасывают» и где что-нибудь толковое можно купить только с рук у спекулянтов или по блату.

Здесь же было интересно даже не покупать, а просто походить, посмотреть…

Невольно посещала мысль о том, что если уж в такой бедной стране такое многообразие товаров (по сравнению с нами), то что же делается в Европе?

Говорят, что Высоцкий, когда первый раз попал в ФРГ, долго и с изумлением смотрел на роскошные витрины, где висели гирляндами сотни различных сортов колбас, сосисок и прочих мясных деликатесов, о существовании которых он даже и не подозревал. А потом его прямо перед витриной вырвало…

Да. Заграница — опасная вещь для советского человека. Особенно, если он, выражаясь партийной фразеологией, морально неустойчив и политически малограмотен… Только здесь становится понятно, для чего при оформлении в загранкомандировки советский человек проходит столько проверок и собеседований. Некоторые даже возмущаются, глупые, а ведь все это делается для их же пользы! Слабонервные и излишне впечатлительные отсеиваются, чтобы у них крыша не поехала и ненужные или даже вредные мысли не стали бродить в башке…

Но вернемся к Грязному рынку. Если к богатому и не привычному для нас ассортименту товаров еще добавить гудящую, постоянно находящуюся в движении толпу народа, многочисленных калек и одетых в причудливые лохмотья нищих, продавцов газет и лотерейных билетов, вопящих, как грешники в аду, грязных, пребывающих в броуновском движении попрошаек-мальчишек, мрачных, разбойного вида, хазарейцев с черными лицами, толкающих свои тележки, груженные дровами и еще каким-то хламом (говорят, что по ночам хазарейцы действительно разбойничали, убивая свои жертвы страшными, огромных размеров ножами), если еще добавить кричащих ишаков, блеющих баранов, из которых тут же на месте жарили шашлык, крики зазывал, рекламирующих свой товар и заманивающих покупателей в дукан, вопли пойманных за руку и избиваемых лавочниками воров, запах каких-то тошнотворных индийских благовоний, смешанный с устойчивым ароматом гашиша, вонью испражнений и помоев, — вот тогда можно будет составить некоторое представление о Грязном рынке.

В дуканах наряду с местными торговали и сикхи — выходцы из Индии. Они резко выделялись опрятным внешним видом, европеизированными одеждами, одинаковыми, причесанными на особый манер, иссиня-черными бородами и чалмами из блестящей яркой ткани всех цветов радуги: от ярко-красных до темно-синих. Гово-рили, что сикхи с рождения не стригутся и что они на людях никогда не снимают с головы свою чалму.

Таинственное место был этот Грязный рынок. Здесь можно было купить все, что угодно: спиртное, оружие, валюту, наркотики. Здесь бесследно пропадали люди, и найти их потом было невозможно — ни живых, ни мертвых. Здесь были и бани, и парикмахерские, и притоны, и «святые места», помеченные грудой камней и шестами с развевающимися на них грязными тряпками и какими-то блестящими бирюльками (это означало, что здесь умер какой-то святой человек или дервиш).

Среди этого живописного восточного бедлама мы чувствовали себя инородными телами и старались держаться вместе. На нас, казалось бы, никто не обращал внимания, однако стоило обернуться — все смотрели вслед: кто с интересом, кто с любопытством, кто с недоброй усмешкой, а кто и с открытой ненавистью. Вообще-то это не очень приятно, когда за тобой так наблюдают и когда все вокруг непонятное, чужое, враждебное.

Мы были одеты в гражданское: брюки, рубашки навыпуск. За поясом под ремнем — пистолет Макарова (восемь патронов в обойме, девятый — в стволе), в кармане запасная обойма и граната, в сумке или портфеле — еще две-три гранаты. Кстати, все наши пистолеты уже через полмесяца, несмотря на то что мы их постоянно чистили, стали ржаветь с правой стороны. Только потом мы догадались, что эта ржавчина — от нашего пота. Под ремнем брюк пистолет постоянно соприкасался с потным телом, и металл просто не выдерживал такого напряга. Я читал где-то, что на проклятом Западе оружие для использования в жарком и влажном климате делают из особого сплава стали. У нас, видимо, этого не предусматривали…