Сергей Ченнык - От Балаклавы к Инкерману Страница 5

Не лучшим образом сказывалась усталость. Осадные работы требовали огромного напряжения сил и почти полного привлечения для их выполнения личного состава.

Только в 1855 г. союзники поняли, что эта война оказалась совсем не такой, к каким они привыкли и на какую рассчитывали. Генерал Пелисье писал Императору Наполеону III: «…Это не такого рода война, где битва сменяется битвой… Тут нужно терпеливое железное мужество, которое без веры, без надежд ежеминутно видит смерть, просто в глазах, день за днем, месяц за месяцем, в постоянном труде и невзгодах. Тут нужно не запальное геройство, которого едва хватает на двухчасовую битву в открытом поле, а сконцентрированное постоянное геройство, которое не знает ни отдыха, ни усталости».{62} Английские солдаты с трудом выдерживали тяготы круглосуточного изматывающего труда. Рассел признавал: «…Как работники наши солдаты не равняются французам и далеко уступают русским. Наши инженеры сетовали, что хорошо работают только гвардейцы и некоторые части Стрелковой бригады, а ирландские и шотландские полки не умеют держать в руках шанцевый инструмент. Но работы, необходимые при строительстве апрошей и укреплений, под силу лишь бывшим крестьянам, привыкшим к лопате и кирке. Пастухи, подручные рыболовов и охотников, танцовщики с саблями, егеря, охотники на красного зверя, косари, подносчики кирпичей, мастеровые и разнорабочие, как бы сильны, проворны и ревностны они ни были и из какой бы местности ни происходили, не могут управляться с инструментами, которые дают им саперы и минеры. Весьма желательно было бы учить обращению с шанцем части, которые могут быть задействованы на земляных работах. Не старина ли Тюренн сказал, что «лопата выиграла больше битв, чем мушкет»? Мы воевали лишь штыком да мушкетом и, конечно, понесли большие потери и нередко оказывались в невыгодном положении из-за того, что не могли подойти на 200 метров к Редану, в то время как французы подобрались вплотную к засеке Малахова кургана и остановились в 25 метрах от парапета. Наши славные союзники действительно могли больше людей отрядить на работу и больше их потерять в апрошах. О том, что труд их был нелегок, а потери непустяшные, говорит тот факт, что за время осады они потеряли не менее 64 инженерных офицеров, из которых 30 были убиты».{63}

Людей не хватало, нагрузки на каждого ложились двойные, а то и тройные. Даже в ночное время спать разрешалось только половине личного состава. Приказ по Гвардейской бригаде требовал наличия в изматывающей постоянной готовности не менее 600 человек.{64} Им не разрешалось ни раздеваться, ни даже снимать амуницию.

Питание сносным можно было назвать с большой долей условности. Окрестные сады давно были опустошены, и минимальный приток в ослабленные организмы витаминов снизился до недопустимого. Неприятно действовала на солдат непривычная разность дневных и ночных температур, характерная для осеннего Крыма. Начались нервные срывы, вызванные повальной депрессией, участились случаи суицида, когда ружейный или револьверный выстрел избавлял от всех мучений. Вскоре, правда, солдаты союзных армий найдут другой, менее радикальный способ разрешения ситуации и начнут перебегать к русским, надеясь отсидеться до конца войны в более-менее приличных условиях, созданных для военнопленных.

Люди серьезно приуныли. В этих условиях вновь буйно расцвели болезни. Только в батальоне Колдстримской гвардии в сентябре случилось 76 заболеваний. В том числе 30 лихорадкой, 24 диареей и 7 холерой. 28 больных быстро вернулись в строй, 35 отлежались на борту кораблей и 12 направлены в госпиталь в Балаклаву. Один из офицеров, капитан лорд Данкелейн, умер. Смерть его произошла внезапно, особенно удивив тем облегчением, которое он вдруг ощутил после сильного приступа болезни. Для оперативной работы с больными и изоляции их от остального личного состава вне лагеря установили несколько медицинских палаток.{65}

Эпидемии были явлением опасным, и не только потому, что уменьшали количество людей, способных выполнять тяжелые осадные работы. Они уменьшали общую численность армии, в то время когда русские войска усиливались день ото дня.{66} Да и приходили первые русские дивизии, к примеру, 5-го корпуса в Крым не измотанными, а вполне отдохнувшими в течение зимы 1854 г. Это уберегло их от болезней несмотря на то, что находились они в южной части Бессарабии, известной своим нездоровым климатом.{67}

Болезни болезнями, но осадные работы никто не отменял. Периодические стычки и перестрелки в траншеях приносили новые жертвы, хотя и меньшие, чем болезнетворные микробы. Появились раненые, появились убитые. Впервые после Альминского сражения хирурги Колдстримской гвардии пустили в ход ампутационную пилу, сделав безногим калекой одного из «поймавших» русскую пулю. В одну из ночей странным образом попал в плен к защитникам Севастополя офицер.{68}

Артиллерия союзников почти не прекращала огонь по крепости, лишь меняя его интенсивность и сократив расход боеприпасов. Это делалось не столько для уничтожения живой силы гарнизона, сколько для препятствования инженерным работам Офицер Морской бригады Хейт утешал себя, что каждый выстрел союзного орудия так или иначе шел в город, а русским приходилось распылять его по довольно протяженной линии.{69}

Как грибы после дождя, стали обнажаться проблемы, ранее, казалось, бывшие малозаметными и незначительными. Кампания еще даже не разошлась в полную силу, а в британском парламенте посчитали ее финансовую перспективу и едва не прослезились: маленькая победоносная война оборачивалась пугающей дороговизной. Банальная экономика путала планы, расстраивала растущие аппетиты военных и отталкивала беспросветностью перспектив.

Запутанность взаимоотношений между адмиралтейством и морскими транспортными компаниями делала доставку грузов в Крым слишком дорогой. Тонна груза в Австралию стоила не более 45 фунтов стерлингов, а точно такая же тонна в Крым — 25 фунтов. При этом расстояние до полуострова было не более трети пути к далекому острову. Прибывавшие в Крым офицеры часто несколько недель не могли дождаться своего багажа, отсутствие нормальных бытовых условий не только раздражало, но и приводило к тому, что почти все из них в той или иной степени оказались больными.{70}

Когда стали разбираться в деталях столь выдающейся дороговизны, оказалось, что доля вины лежит на самих командирах, особенно некоторых из числа старших. Купившие себе должность и считавшие полки и бригады едва ли не своей собственностью, бни демонстративно не желали разделять с солдатами и офицерами трудности полевой жизни. Прибывшие в Балаклаву транспорты под любым предлогом задерживались в базе, где использовались как фешенебельные гостиницы. Подобные задержки приводили к потере государством до 22000 фунтов ст. в год.{71}

Готовясь к скоротечной экспедиции, союзники не только не продумали кампанию в холодное время, но и не смогли просчитать последствия этой неготовности. Более сообразительное французское командование с первыми ненастьями приступило к прокладыванию дорог от Камышовой бухты к своим лагерям и начало возведение вполне комфортабельных бараков, для чего было выписано достаточное количество строительных материалов.

Англичане не придавали коммуникациям такого значения и хотя заполнили склады в Балаклаве необходимыми припасами, имели массу трудностей с их доставкой туда, где в них особенно нуждались — на передовые линии и в лагеря.{72}

В этой связи удобная Воронцовская дорога приобретала стратегическое значение и рано или поздно русские должны были это заметить. Конечно, она была не единственной коммуникацией, но качество и расположение делали ее незаменимой в условиях сложившегося характера войны на полуострове. Можно сказать, что мы еще ничего не знаем об этой стороне войны, которая незаметно ушла на второй план исследований, но значение или недооценка значения которой стоила жизней многих защитников города и солдат осаждавших его армий.

Зависимость от сухопутных коммуникаций союзники попытались компенсировать своим владением акваторией Черного моря. Еще до первого бомбардирования Севастополя произошло событие, о котором, пожалуй, стоит сказать отдельно. В стиле конкистадоров англичане и французы кинулись грабить приморские города. Одной из первых жертв стала южнобережная красавица Ялта. Пожалуй, нам нужно вернуться немного назад, чтобы понять последствия того, что еще только ждет нас впереди…