Борис Соколов - Тайны Второй мировой Страница 52

Потери Красной армии

В ходе вторжения в Польшу в период с 17 сентября по 2 октября 1939 года Красная армия потеряла 852 убитых и умерших от ран и 144 пропавших без вести. Пораженных в боях было 2002 человека, больных — 381.{335} В ходе развязанной СССР советско-финляндской войны в период с 30 ноября 1939 года по 13 марта 1940 года советские сухопутные войска и авиация потеряли убитыми и умершими от ран (без умерших в тыловых госпиталях) не менее 131,5 тыс. человек. Около 6 тыс. красноармейцев оказались в финском плену. Число пораженных в боях составило до 330 тыс. человек{336}. За счет умерших в тыловых госпиталях и потерь среди пограничников и на флоте мы оцениваем общее число погибших в Красной армии в 135 тыс. человек. Существуют и более высокие оценки — до 200 тыс. погибших. Для сравнения, финская армия в ходе этой войны потеряла 23,5 тыс. убитыми и умершими от ран, более 1 тыс. пленными и 43,5 тыс. ранеными{337}. Сухопутная армия Германии до июня 1941 года потеряла погибшими и пропавшими без вести 97,2 тыс. человек{338}, что в 1,5 раза меньше советских безвозвратных потерь в 142 тыс. человек (из них 136 тыс. погибло).

Официальная цифра советских военных потерь в 1941–1945 годах — 8 668 400 военнослужащих (в том числе — пограничных и внутренних войск), погибших на поле боя или умерших от ран, болезней, несчастных случаев и в плену, а также казненных по приговорам трибуналов и оставшихся на Западе после освобождения из плена. Из этого числа в войне против Японии погибло и пропало без вести (вместе с умершими от ран и несчастных случаев, а также по болезни) 12 031 человек{339}.

Определение потерь Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне представляет собой крайне сложную задачу из-за плохой постановки учета и неполной сохранности документов, особенно за 1941–1942 годы. Дело в том, что в Красной армии рядовой и сержантский состав после финской войны был лишен удостоверений личности — красноармейских книжек, что не только открывало широкие возможности для деятельности разведчиков и диверсантов противника (им достаточно было иметь красноармейскую форму и знать номера дислоцированных в данном районе частей), но и крайне затрудняло определение численности личного состава и величины потерь, даже в мирное время. Член военного совета Киевского особого военного округа H.H. Ватутин в декабре 1940 года на совещании высшего руководящего состава Красной армии рассказывал случай, «когда один красноармеец в течение четырех месяцев скрывался в окрестных селах, за это время научился говорить по-польски, систематически ходил в церковь. Его арестовали, и только тогда выявилось, что его нет в части. А с другой стороны, в этом же полку красноармейца Степанова объявили дезертиром, хотя он никогда из расположения части не уходил»{340}. Приказ наркома обороны о введении Положения о персональном учете потерь и погребении личного состава Красной армии в военное время появился 15 марта 1941 года. Этим приказом для военнослужащих вводились медальоны с основными сведениями о владельце. Но до войск Южного фронта, например, этот приказ был доведен лишь в декабре 1941 года. Еще в начале 1942 года, многие военнослужащие на фронте не имели медальонов, а приказом наркома обороны медальоны 17 ноября 1942 года, вообще были отменены, что еще больше запутало учет потерь, хотя и диктовалось стремлением не угнетать военнослужащих думами о возможной смерти (многие потому вообще отказывались брать медальоны). Красноармейские книжки ввели 7 октября 1941 года, но еще в начале 1942 года красноармейцы не были ими полностью обеспечены. В приказе заместителя наркома обороны от 12 апреля 1942 года говорилось: «Учет личного состава, в особенности учет потерь, ведется в действующей армии совершенно неудовлетворительно… Штабы соединений не высылают своевременно в центр именных списков погибших. В результате несвоевременного и неполного представления войсковыми частями списков о потерях (так в документе. — Б.С.) получилось большое несоответствие между данными численного и персонального учета потерь. На персональном учете состоит в настоящее время не более одной трети действительного числа убитых. Данные персонального учета пропавших без вести и попавших в плен еще более далеки от истины». Й в дальнейшем положение с учетом личного состава и потерь не претерпело существенных изменений. Приказ наркома обороны от 7 марта 1945 года, за два месяца до конца войны с Германией, констатировал, что «военные советы фронтов, армий и военных округов не уделяют должного внимания» этому вопросу{341}. Хорошей иллюстрацией к этому служит сообщение телепрограммы «Сегодня» от 6 мая 2000 года об истории 600 советских десантников, погибших при штурме Пиллау в апреле 1945 года. Калининградские поисковики, обнаружившие братское захоронение части этих погибших морских пехотинцев на 200 человек, сетовали перед камерой, что у немцев, тела которых они находили на территории бывшей Восточной Пруссии, почти у всех есть именные медальоны, тогда как у наших, погибших в последние недели войны, в подавляющем большинстве — ни медальонов, ни документов, удостоверяющих личность.

Заниженность официальных цифр советских военных потерь в войне с Германией, рассчитанных группой авторов книги «Гриф секретности снят», бросается в глаза. Так, например, число пропавших без вести и пленных в Советских Вооруженных Силах в 1943–1945 годах определено здесь в 604 тыс. человек, тогда как по немецким данным было взято в плен в этот период 746 тыс. красноармейцев{342}. Еще разительнее пример в связи с потерями в Курской битве. В книге «Гриф секретности снят» приведены данные о том, что 5 июля 1943 года, к началу сражения, войска Центрального фронта насчитывали 738 тыс. человек и в ходе оборонительной фазы сражения с 5 до 11 июля понесли потери (санитарные и безвозвратные) в 33 897 человек. Согласно всем законам математики, к началу наступления 12 июля войска фронта должны были иметь в своем составе 704 тыс. человек, однако авторы книги «Гриф секретности снят» свидетельствуют, что 12 июля Центральный фронт насчитывал всего 645 300 человек, причем за неделю оборонительных боев его состав практически не изменился: добавилась одна отдельная танковая бригада и убыли две стрелковые бригады, что в итоге могло уменьшить численность войск фронта не более чем на 5–7 тыс. человек{343}. К тому же скорее всего еще в ходе оборонительного сражения и особенно в преддверии наступления на Центральный фронт было переброшено маршевое пополнение для компенсации потерь (для соседнего Воронежского фронта факт переброски маршевых пополнений непосредственно в войска в ходе оборонительных боев зафиксирован в воспоминаниях участников){344}. И все равно к началу наступления численность войск оказалась почти на 60 тыс. меньше, чем должна была бы быть, исходя из объявленного в книге «Гриф секретности снят» размера потерь.

Данный пример также доказывает порочность методики, применявшейся авторами книги для исчисления потерь в отдельных стратегических операциях. По их утверждению, за основу брались месячные, а если операция продолжалась менее месяца — декадные донесения фронтов{345}.

Число подобных примеров можно умножать до бесконечности. Остановимся весьма подробно лишь на последнем из них, поскольку именно он позволит нам нащупать способ близкой к истине оценки безвозвратных потерь Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне.

Безвозвратные потери Советских Вооруженных Сил в 1942 году авторами книги «Гриф секретности снят» определены в 3 258 216 человек (включая сюда и умерших от болезней и несчастных случаев, и прочие небоевые потери){346}. Между тем значительно более высокая величина безвозвратных потерь Красной армии за 1942 год приводится Д.А. Волкогоновым — 5 888 236 человек, по его утверждению — «результат долгих подсчетов по документам»{347}. Эта цифра в 1,8 раза превосходит цифру, данную в книге «Гриф секретности снят», причем Д.А. Волкогонов приводит ее разбивку по месяцам. Для сравнения у нас имеется помесячная динамика потерь Красной армии пораженными в боях в период с июля 1941 года по апрель 1945 года включительно: график воспроизведен в книге бывшего начальника Главного военно-санитарного управления Красной армии Е.И. Смирнова «Война и военная медицина»{348}. Поскольку в случае с пораженными в боях мы имеем дело с более точным численным учетом, в отличие от гораздо менее точного (в советских условиях) персонального учета безвозвратных потерь, данные Е.И. Смирнова, при сопоставлении их с другими данными, могут быть положены в основу оценки безвозвратных потерь Советских Вооруженных Сил, принимая во внимание определенную пропорциональную зависимость между числом убитых и умерших от ран и числом пораженных в боях. Д.А. Волкогонов не дает разбивки своей цифры безвозвратных потерь на боевые и небоевые потери. Но поскольку он нигде не говорит, что речь идет только о боевых потерях, мы предполагаем, что цифра 5 888 236 и ее составляющие помесячные данные включают все безвозвратные потери — как боевые, так и небоевые, относящиеся к действующей армии. Это несколько искажает пропорцию, так как небоевые потери, строго говоря, не пропорциональны числу пораженных в боях. Однако, принимая во внимание, что небоевые потери составляли ничтожную часть всех безвозвратных потерь Красной армии в 1941–1945 годах (по данным авторов книги «Гриф секретности снят» — 555,5 тыс. из 8668,4 тыс. погибших, или 6,4%, причем недоучет боевых потерь здесь, конечно, несоизмеримо больший, чем небоевых){349}, большой погрешности в ту или иную сторону здесь быть не может. Помесячные данные за 1942 год о потерях Советских Вооруженных Сил приведены в таблице 1.