В Охотникова - О святом благоверном князе Александре Невском Страница 8

Вот какого масштаба проблемы решались на Неве и на Чудском озере. А нам сейчас пеняют на маленький масштаб этих столкновений. Мол, нашли, чем хвалиться: Грюнвальдская битва 1410 года, битва при Раковоре 1268 года или даже сражение под Шауляем в 1236 году между рыцарями ордена и литовскими князьями имеют куда более грандиозный масштаб!

Но важен не столько масштаб, сколько результаты. Да, Александр разгромил не главные силы западной экспансии, а «всего лишь» разведку боем, но разгромил ее так, что Швеция и орден потом веками предпочитали договариваться с Новгородом и Псковом, а не раз за разом испытывать судьбу, как это было в случае с Литвой и Польшей.

— Выходит, что Александр Невский — фигура социального ожидания? Такой выбор означает, что люди чувствуют себя примерно в том же положении, в котором Россия была при Александре?

— Совершенно верно. Глубокий кризис, отсутствие возможностей быстро изменить ситуацию — именно так ощущается сегодня обстановка в России. Кстати, история предлагает нам и другой вариант поведения. Его олицетворяет «герой сопротивления» — брат Невского Андрей. Он не стал выжидать, собрал все маленькие наличные ресурсы и бросил в бой с завоевателями. Потерпев неизбежное поражение, бежал на Запад. Были и люди, которые татарам поклонились, даже, может, и в их веру перешли. Но их имен летописи почти не сохранили: этот вариант поведения осуждался больше всех остальных.

Почему один поступил так, а другой иначе? Тут мы видим качества, которые еще недавно считались основными для русского народа: терпение, умение ждать, упорство в достижении поставленной цели, которой в принципе нельзя достигнуть завтра. Но при этом ее надо продолжать добиваться урывками, тайком. Все эти качества у народа отсутствовали на тот момент — они только начинали формироваться. Собственно, татарское иго привело к формированию национального характера. Нам кажется, что умение использовать силу врага против него самого — это базовый принцип восточных единоборств, а это базовый принцип политики Александра Невского. Принцип поведения русского народа, который помог ему выжить. Причем в нем нет прямого обмана. Обман был бы очень быстро разоблачен и ликвидирован. Просто нужно умело уклоняться и ждать. А еще речь идет о бытовом проявлении такой христианской добродетели, как смирение.

— Ну, сейчас это тоже не очень популярно, более того — непонятно.

— Но при этом есть ожидание лидера, который научит смирению в современных условиях и покажет его на личном примере. Легко призывать свой народ к смирению перед самим собой: «Вы смиритесь, потерпите, а я за ваш счет буду своего добиваться». Трудно смиряться самому. Князь Александр это умел. Смирение в данном случае — это принятие своего креста или своей судьбы и умение выбрать жизнь, когда так легко сорваться в небытие: в одну сторону или в другую.

— Как ни парадоксально, но Александр Невский оказался связан и с Сибирью.

— Именно через свое смирение. Это один из первых людей, кто евразийское измерение будущей России ощутил лично. Он не послал кого-то, а поехал сам.

— Стоит добавить, что поехал он не добровольно.

— Да, причем именно здесь, в плену, нам открывается в Александре качество великого политика. Даже те ситуации, в которые он попадает не по своей воле, он превращает в составной элемент своей стратегии. По сути, плен для него превратился в глубокую разведку. Причем он поехал не один, а с братом Андреем. Но брат ощущал это состояние именно как плен и унижение и ничего, кроме унижения, не увидел. Александру же поездка показала, с одной стороны, объективную невозможность вооруженного сопротивления татаро-монгольской военно-государственной машине. В то же время в этом путешествии была выработана долгосрочная союзническая политика. Будучи бесправным, Александр сумел вызвать к себе такое уважение врагов, что они начали рассматривать его как младшего партнера. На тот момент это был минимальный шажок к независимости. Вроде бы очень низко, но уже чуть выше пола. Именно с этой ступеньки его преемники, московские князья, поведут свою партнерскую политику с Ордой, которая шаг за шагом не только опрокинет Орду, но и даст им возможность претендовать на ее политическое наследство.

Не знаю, можем ли мы назвать Александра политическим аналитиком такой высокой пробы? Можно сказать, что он был водим Святым Духом или имел потрясающую интуицию, если так кому-то ближе. Однако он почувствовал перспективы развития России в ту сторону, куда он отправился. Это вообще фантастический момент, но траектория его путешествия стала лет через 600–700 южной границей владений Российской империи. Вектор его движения совпал с вектором развития России как государства и даже с движением русских как народа, которые двигались сюда еще до государственных указов. Принятие князем своей судьбы открыло его потомкам дорогу в этом направлении.

Смирение как победа — вот чему нас учит Александр Невский. Человек вроде бы не видит своей победы. Он получает только поношение от близких, которые разделяют его унижение, не понимая смысла и видя один только срам. Далекие потомки, наоборот, почти не в силах оценить, чем заработано их великое наследие. В данном случае столь длительное народное почитание благоверного князя Александра обусловлено чутьем и верой народа в то, что не сама собой пережила Россия татарское иго и расширилась на восток, не сама собой присоединилась Сибирь. У всего есть первопричина и перводвигатель, свои герои и свои святые.

27 / 07 / 2010

Меж двух зол. Исторический выбор Александра Невского

«Сквозь тусклое стекло»

В 80-90-е годы прошлого столетия как в западноевропейской, так и российской науке вновь появились попытки переосмыслить значение для истории Руси и, соответственно — России, политику князя Александра Невского, и свести его гражданский и духовный подвиг даже не к рядовому, типичному для князя-воина поступку, а к роковой ошибке, предопределившей «не тот» путь развития средневековой Руси, а затем и России.

Критический анализ деяний Александра Невского дан в книге главы английских историков-славистов профессора Оксфордского университета Джона Феннела «Кризис средневековой Руси. 1200–1304.», вышедшей в свет в 1983 г. в Лондоне (переиздана в переводе на русский язык издательством «Прогресс» в 1989 г.), а также статье И. Н. Данилевского «Один из любимых героев детства» («Знание-сила». 1994. № 7). И. Н. Данилевский пошел еще дальше своего английского коллеги и поставил перед собой задачу развенчать столетиями слагавшийся миф о великом князе Александре Ярославиче.

Остановимся на основных положениях этой работы и начнем цитатой из нее с небольшими комментариями: «Основы мифа об Александре Невском были заложены уже вскоре после смерти знаменитого князя. Приблизительно в восьмидесятые годы XIII столетия начал формироваться культ князя как святого, в чем кровно были заинтересованы его преемники. Тогда и была написана житийная повесть о нем. Основу ее составил рассказ о тех самых сражениях, которые мы так хорошо помним». (С.123), т. е. о Невской битве 15 июля 1240 г. и Ледовом побоище 5 апреля 1242 г. По мнению И. Н. Данилевского, «столкновение на Неве вряд ли можно назвать „битвой“, „схватка в устье Ижоры больше напоминала партизанский рейд по тылам противника, чем большое сражение“ (С.125). „Мифическое восприятие событий“ было закреплено уже в XX веке, когда „новые мифотворцы“ поставили Невскую битву — „один из заурядных… эпизодов истории“ (С. 125), по убеждению И. Н. Данилевского, — „в один ряд с другими битвами — за Москву, под Сталинградом, Курском, за Берлин“. Не стоит преувеличивать, по мысли историка, масштабы „столкновения со шведскими рыцарями“, в котором подвиги новгородцев „выглядят вполне заурядными эпизодами вооруженного столкновения“(С.124) [ср. с мнением Дж. Феннела: „…великая сеча“ была не более чем очередным столкновением между шведскими отрядами и новгородскими оборонительными силами из происходивших время от времени в XIII–XIV веках».(С.143–144)], равно как и Ледовое побоище. На него нарывался сам Александр Ярославич, провоцируя «столкновения с достаточно сильным и опасным для Новгорода и Пскова… противником» (С.126), «в основном воюя… против чюди, ливов, эстов» (С.128).

Прервем цитирование, чтобы по ходу сделать несколько замечаний. Если немецкие рыцари, по мнению И. Н. Данилевского, все-таки были «достаточно сильным и опасным противником», тогда почему же историк так стремится уменьшить значение решающей битвы с ними на льду Чудского озера и в то же время дважды восхищается литовцами, разбившими рыцарей в 1236 и 1410 гг.? Почему эти решительные действия Миндовга и Витовта с Ягайло против Ордена не вызывают такого раздражения, как выступление князя Александра Ярославича? Не потому ли, что Русская земля, в отличие от Литовской, так и не допустила своей оккупации немцами, но «была вынуждена более двух веков тянуть унизительную лямку ордынских „выходов“ и помогать захватчикам порабощать другие народы» (С.132)?