Михаил Cвирин - Танковый прорыв. Советские танки в боях, 1937–1942 гг. Страница 10

Первый разрыв был между пятой анархистской и одиннадцатой, только подошедшей в этот день.[118] Чрезвычайно опасным был и разрыв между XI и XV англоязычной бригадой. Если посмотреть на карту, то границей этих бригад служит глубокая лощина, по дну которой протекает небольшая речка или ручей, а также выступающие далеко вперед отроги горы Похарес и высоты 680. Разрыв между этими двумя бригадами в перспективе приводил к полуохвату XV интербригады, которая к тому же оказывалась под обстрелом прямой наводкой — как в лоб с Похареса, так и в тыл с вершины 680. Крайне затруднялся подвоз припасов и вывоз раненых в тыл. Если бы XV интербригада, находящаяся на плато, покрытом оливковой рощей, подавала назад, то создавались бы предпосылки для захвата Мората-де-Тахунья и развала всей обороны.

Третий разрыв образовывался между подошедшей из Чинчона XVII бригадой и занимающей гору Похарес I бригадой Листера.[119]

За день стороны потеряли от 2 до 4 тысяч человек с каждой стороны. От танковой бригады в этот день в боях принимало участие 43 танка (3-й батальон и остатки второго батальона) Из них был подбит один танк. Погиб командир роты, механик-водитель и командир башни, раненых не было.[120]

В ходе дня для начальственного состава нашей танковой бригады стало совершенно очевидно полное отсутствие какого-либо управления войсками на поле боя со стороны вышестоящих штабов. Это самым плачевным образом сказывалось как на маневре резервами, так и на организации тылового снабжения.

«А так [как] от центрального фронта, от руководства никто на фронт не приезжал и приказов так же не отдавалось, командиром танковой бригады было решено 13.02.1937 ночью собрать всех командиров, комиссаров бригад и начальников родов войск — артиллерия, ПВО, инженера и передать анализ боев и отдать приказ на следующий день. Следовательно, взять инициативу и руководство в руки танкового командования. Указанное совещание состоялось 13.02.1937 в 24 часа в штабе XI бригады в Мората де Тахунья. Чрезвычайно интересен такой факт. 13.02.1937 в Мората прибыл бензин второго сорта для пехотных частей. А распределять этот бензин было некому, поэтому во избежание простоя грузовых машин пехотных частей бензин был распределен по частям командиром сектора, начальником танковой бригады. Так в руки танковой бригады перешло все руководство Харамским фронтом. Все слушались, все подчинялись беспрекословно».[121]

Результаты дня были если не удручающими, то предельно вызывающими опасение. Войска начали уставать, и было непонятно, сколько они еще выдержат такое убийственное напряжение. Резервов не было, получение их было не гарантировано и требовало огромных затрат сил и энергии. Так, несколько бригад (XIV, XVII, LXIV, LXIX), направлявшихся в другие районы, волевым решением Павлова были повернуты на Харамский фронт. Поэтому Павлов прекратил неподготовленные атаки и приказал всем войскам уйти в глухую оборону.

И по более раннему опыту (Махадаонда), и по результатам первых боев при Хараме было известно, что при существующем уровне напряженности боя пехота без поддержки не только не может наступать, но и не может удерживать свои окопы. Так как артиллерия у республиканцев была малочисленна и слабо обеспечена боеприпасами, то такую поддержку на поле боя могли оказать только танки.

В то же время ранее, согласно опыту Первой мировой войны и общетеоретическим разработкам межвоенного периода, их старались по возможности массировать. Это считалось средством от противотанковой артиллерии и способом увеличения темпа операции. Однако сосредоточенные в одной точке танки не могли помочь пехоте на широком фронте и удерживать ее от бегства. Опыт боев в Испании показывал, что в идеале танкисты не должны подпускать противника, особенно сопровождаемого танками, к окопам со своей пехотой ближе 200 метров.[122] Чем выше уровень напряжения боя и чем хуже подготовлена пехота (а при большой интенсивности и длительности боев ее качество неизбежно и резко падает), тем больше приходится дробить танковые подразделения и тем более они становятся уязвимы от противотанковых средств.

Проблему пехотного «драпа» нельзя считать специфически республиканской. Аналогичные проблемы испытывало и франкистское командование. Сохранился отчет наших танкистов, в котором они описывают, что устав возвращать свою пехоту в окопы, они, перепутав направление на местности, некоторое время загоняли в окопы франкистскую роту, сопровождая свою деятельность стрельбой в воздух, русским матом и попытками объяснить пехотинцам, что у них должна быть совесть.[123] В франкистской армии, по словам перебежчиков, проблема решалась через смешивание менее опытных солдат с более опытными и придания менее обстрелянным частям более опытного унтер-офицерского и офицерского корпуса.

По приезде в Испанию Павлов в своей докладной записке писал, что главным недостатком действий группы Кривошеина было деление его танков на мелкие группы, что неизбежно приводило к высоким и необоснованным потерям.[124] И вот теперь самой логикой военных действий он был вынужден начать дробить свои танковые подразделения.

Устройство танка Т-26 также способствовало его использованию как танка поддержки обороны пехоты. Очень надежный, он обладал самым сильным орудием среди всех танков этой войны. При этом тонкая броня подталкивала танкистов держаться рядом с пехотой и подальше от противотанковой артиллерии противника.

Следующий день во многом показал правильность выбранной тактики. Утро началось снова активными атаками франкистов. Уставшая от непрерывных атак и артиллерийского обстрела пехота подалась назад и, бросив свои окопы, позволила противнику занять вершину Пингаррон — одну из ключевых точек республиканской обороны. Теперь войска генерала Варелы могли господствовать над местностью не только в районе горы Похарес, но и на южном фланге сражения. Любая попытка опрокинуть войска националистов теперь упиралась в необходимость вернуть назад гору Пингаррон.[125] Активные столкновения шли и на стыке между XI и XV интербригадами. Все атаки франкистов были отражены танкистами с большим уроном для противника.[126]

Для того, чтобы понять, как это происходило на практике, посмотрим на бои в этот день взвода старшего лейтенанта Кузьмы Яковлевича Билибина. В него на 14 февраля входило три танка: танк самого Билибина (механик-водитель Арефьев, командир башни Мурашев),[127] танк командира Евтухова (механик водитель Володченко, командир башни Сапроненко)[128] и еще один танк, вероятно, Пахомова.[129] Вполне возможно, что эти танки входили в разные взводы и объединялись ротным начальством для выполнения только тех или иных задач. Так или иначе, со слов командира башни Мурашева, их взвод выехал на исходные позиции вечером 13 февраля и встал так, чтобы не обнаруживать себя для артиллерии противника. Однако местные командиры пехоты знаками потребовали, чтобы танки выехали на передний край и поддержали их огнем более эффективно. Противник в это время наступления не вел, но, обнаружив танки на передней линии, открыл артиллерийский огонь, который танкам ущерба не нанес, но от которого пострадала пехота.[130]

На следующий день, согласно рапорту Евтухова, командир их роты Беляев[131] послал его танк и танк командира другого взвода Лыскина в оливковую рощу для поиска и уничтожения танков противника.

«Нам мешало сплошное оливковое дерево. Оно дает удобное место для маскировки танков. Я боялся этих деревьев, но не спасся, зацепился стволом пушки за это дерево и сломал поворотный механизм башни. Мы решили ехать на базу заменить механизм и обратно на фронт. В этот момент остальные танки ожидали появления танков противника».[132]

Параллельно с этим танк Билибина и танк Пахомова принимали участие в атаке, которая надолго запомнилась танкистам. Пытаясь найти какую-то управу на танки при сложности транспортировке противотанковой, а тем более зенитной артиллерии[133] марокканцы решили залезть на оливковые деревья и оттуда забрасывать республиканцев бутылками с «коктейлем Молотова». Эту идею можно считать предельно неудачной, потому что при первой угрозе танки (в количестве двух штук)[134] обстреляли рощу с безопасного расстояния из пушек и пулеметов. Во всех отчетах, посвященных этому событию, говорится, что танкисты с удовольствием наблюдали, как марокканцы падают с деревьев, словно груши.

После этой атаки танк Билибина уже один повстречал танки Лыскина и Евтухова, возвращавшиеся с базы после ремонта танка последнего. Три наши танка пошли в атаку и подбили один итальянский танк. Его прицепили к танку Лыскина, и тот поволок его к себе в тыл. Оставшиеся два танка боялись покинуть свои позиции, предполагая, что пехота оставит свои окопы, если они уедут на свою базу. Активную стрельбу танки не вели, а лишь время от времени постреливали в строну врага — тем не менее этого хватало пехотинцам для того, чтобы не бежать. Противник вел по окопам и по танку стрельбу из пулеметов и ружей, которая, естественно, вреда машине не приносила. В четыре часа сломался и ушел на базу танк Билибина, у которого отказала пушка.