Шпионаж по-советски. Объекты и агенты советской разведки - Дэвид Даллин Страница 10

В мае того же года в Каунасе литовский генерал Клещинский был задержан в момент передачи секретных военных документов служащему советской миссии.

В Вене работник представительства СССР был разоблачен как резидент Москвы. Венгр по рождению, сын одного из вождей партии Кошута и советский гражданин, Бакони установил контакт с работниками министерства иностранных дел и добывал через них секретную информацию, пока австрийская контрразведка не положила конец его деятельности в мае 1927 года.

Шестого апреля 1927 года пекинская полиция совершила налет на советскую миссию и захватила богатые трофеи. Через четыре дня разразился скандал Бернштейна – Гродницкого – Креме во Франции. Наконец, двенадцатого мая грянула буря в Англии, где «Аркос» прикрывал советские шпионские операции в Великобритании. В результате Лондон разорвал дипломатические отношения с Москвой.

Репутации СССР на международной арене был нанесен большой урон. Сталину эта цепочка арестов и судебных процессов представлялась неизбежными потерями, и он не видел причин сворачивать свои разведывательные силы. Единственный вывод, сделанный Москвой из этих инцидентов, состоял в требовании проявлять осторожность и усилить конспирацию.

Всемирное фиаско советской разведки задело все три ее элемента: дипломатические учреждения, коммунистические партии и шпионское подполье. Теперь им было предписано разделиться и продолжать работу порознь. Посольство в Париже получило инструкции отрицать любые факты, держаться в стороне от текущих разведывательных дел, порвать связи с коммунистическими организациями и прекратить прямую финансовую помощь им. Документы, накопленные в посольствах военной разведкой и ГБ, необходимо было просмотреть, часть отправить в Москву, а часть уничтожить. Подобные инструкции были переданы всем советским миссиям за рубежом[7].

Генерал Мюрей и Ян Берзин

Провалы 1927 года положили конец карьере двух важных агентов: Бернштейна, который отбывал трехлетний срок тюремного заключения, и Креме, который оказался в Москве. Появилась другая французско-советская пара лидеров, возглавившая советскую разведку во Франции.

С советской стороны дело взял в свои руки новый выдающийся человек, известный под целой дюжиной кличек (Поль, Анри, Альбер, Буассон и многие другие). Из них в памяти его сподвижников более всего сохранилась самая неадекватная из них – Генерал Мюрей. Мюрей – имя явно вымышленное, которое звучало привычно для французского уха, а звания генерала в то время в России не существовало. На самом деле он был военным комиссаром во время советско-польской войны 1920 года, а в последующие годы перешел на работу в разведку, охотно приняв высокое воинское звание, чтобы завоевать уважение и доверие.

Мюрей, возможно, был самой интригующей фигурой в длинной череде доверенных лиц Берзина во Франции. «Удивительный человек, авантюрист высокого класса» – так отзывался о нем один видный французский коммунист того времени. Для Мюрея «прямые действия» – войны, революции, баррикады – были всем, а политические действия – почти ничем. История, по его мнению, вершилась на поле битвы, а не в парламенте. Агитация и пропаганда не идут ни в какое сравнение с пушками и торпедами, а значит, парламентарии и другие лидеры, работающие легально, играют второстепенную роль, в то время как подпольщики, предводители вооруженных бунтов, будущие командиры революционных армий, а вместе с ними и разведчики-герои являются движущей силой истории[8]. Его идеи несколько отличались от догматов марксизма, но он был просто рожден для подпольной работы.

Большевик старой ленинской гвардии, Мюрей в 1929 году достиг сорокапятилетнего возраста. В предреволюционные времена он прошел тюрьму и сибирскую ссылку, жил в Швейцарии как эмигрант, а после Октябрьской революции колесил по всему миру. В середине двадцатых годов он побывал с разведывательной миссией в Китае. Он часто приезжал во Францию, говорил по-французски как овернский крестьянин и презирал французских левых вождей, в особенности «любующегося собой мелкого буржуа» Мориса Тореза. По его мнению, Французская коммунистическая партия была недостаточно революционна.

Мюрей обладал врожденным даром уходить от слежки и водить за нос полицию. В 1927 году его хотели взять по делу Креме, но он скрылся, когда Гродницкий и Бернштейн были схвачены. На процессе работников типографии в 1928 году Мюрея назвали как получателя документов, но его так и не смогли разыскать. Три года полиция получала доносы из разных провинций о похождениях таинственного Поля, часто даже добывала его адрес, но, явившись туда, узнавала, что тот «только что уехал». Его агентов и помощников не раз арестовывали и приговаривали к тюремному заключению, некоторые из них сбежали в Россию, но Мюрей никогда не попадал в руки полиции. Среди его французских сподвижников, в основном молодых энтузиастов, этот закаленный в битвах ветеран, «генерал» Красной Армии, всегда бравший верх над полицией, пользовался уважением, смешанным со страхом. Даже грубые черты его простого лица удивительно совпадали с этим образом. В контактах с вождями коммунистической партии Мюрей старался представить свои действия как совершенно невинные. Дело Креме послужило уроком, и московские приказы не допускали отклонений: все нелегальные разведывательные операции должны проводиться отдельно от коммунистической партии.

В этот период частой смены руководства Мюрей умел работать с каждым, кто вставал у руля Французской компартии. В 1928–1929 годах с благословения Москвы «оппортунистическая группа», руководимая Марселем Кашеном и Жаком Дорио, уступила место другой группе, во главе которой стоял Анри Барбе. Барбе, молодой и преданный «боец», год провел в тюрьме и теперь был на нелегальном положении. Он взял на себя связь с Коминтерном, часто ездил в Москву и обратно и поддерживал по поручению Мюрея контакты с политбюро.

Задачей Мюрея, как он сказал Барбе, было отобрать способных юношей и девушек из коммунистической молодежи и послать их на год учиться в советской школе, после чего они могли бы стать ведущими кадрами партии и занять в ней руководящие посты. Такая акция в международном плане не считалась нелегальной, и политбюро французской партии охотно согласилось оказать помощь.

Но вскоре партийное руководство поняло, что цели Мюрея не так уж безобидны, как им казалось. Из разных ячеек партии начали приходить сообщения о шпионской активности, молодые люди, рекрутированные Барбе, не видели причин скрывать от партийных лидеров факты, свидетельствующие о нелегальных операциях. Лавировать между требованиями Москвы и угрозой испортить отношения с коммунистической партией становилось все труднее.

Интересы Мюрея были такими же многосторонними, как и вся военная наука и промышленность. Почти каждое управление советского Генерального штаба желало получить ответы на вопросы, касающиеся Франции, и сеть Мюрея работала