Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1916 год. Сверхнапряжение Страница 11

Группа призвала к немедленному созыву общего собрания выборщиков в ВПК для обсуждения сложившейся ситуации. Неудивительно, что именно в это время Рабочая группа при полной поддержке Гучкова вновь фактически призвала вернуться к идее созыва Всероссийского рабочего съезда36. Все это происходило на фоне подготовки ко II Всероссийскому съезду ВПК. Первоначально его планировали открыть 21 ноября (5 декабря), но затем перенесли на 5 (18) декабря 1915 г. Сделано это было для того, чтобы провести съезд ВПК в Москве одновременно со съездами Земского и Городского союзов37. В связи с запретом на их проведение в конце ноября возникла пауза относительно сроков созыва съезда ВПК38. Правительство, которое уже имело опыт лета-осени 1915 г., не желало идти на уступки либеральной общественности, понимая, во что превращается каждый такой съезд, а уж тем более три сразу.

Однако, отказывая в разрешении на их проведение, оно шло на уступки в вопросе о возобновлении работы представительских учреждений. 10 (23) декабря 1915 г. А. Н. Хвостов заявил, что сессия Думы откроется в конце января и что главной целью политики правительства является объединение, а не разъединение всех слоев русского общества39. «По этой причине, – утверждал глава МВД, – запрещены и московские съезды. Неуравновешенных людей можно найти везде, но Москва за последнее время показала, что там скопление этих элементов наиболее велико. Резолюций, вторгающихся в прерогативы власти, допускать нельзя. Надо предупреждать возможные увлечения, столь опасные для переживаемого ответственного времени, а не ждать, пока они сформируются, чтобы потом их фотографировать и с фотографией в руках привлекать к ответственности. Запрещение съездов в Москве не поход против общественности, а государственная необходимость»40.

Зимняя сессия Думы. Новое наступление оппозиции

19 декабря 1915 г. (1 января 1916 г.) Родзянко обратился к главе правительства с письмом, в котором говорилось о том, что катастрофа, о неизбежности которой предупреждала Дума, уже наступила и что палата не возьмет на себя ответственность за поражение в войне, в связи с чем рекомендовал Горемыкину «уступить место более молодым силам». Это письмо стало широко известно среди общественности1. 31 декаюря 1915 г. (13 января 1916 г.) Николай II издал приказ по армии и флоту, который заканчивался словами: «Я вступаю в новый год с твердою верою в милость Божию, в духовную мощь и непоколебимую твердость и верность всего русского народа и в военную доблесть Моих армии и флота»2.

Ничто, казалось, не говорило в пользу скорых уступок, однако они вскоре последовали. 20 января (2 февраля) 1916 г., уступая давним требованиям оппозиции, император отправил в отставку Горемыкина и назначил на пост председателя Совета министров Б. В. Штюрмера3. Отставка Горемыкина была почетной – она сопровождалась высочайшим рескриптом, пожалованием в действительные статские советники 1-го класса с оставлением в должностях статс-секретаря, члена Государственного совета и сенатора4. Через два дня правительство приняло решение о созыве очередной сессии Государственной думы5. 25 января (7 февраля) император подписал указ об открытии ее заседаний начиная с 9 (22) февраля 1916 г.6 Расчет на достижение диалога с общественными силами был очевиден.

Борис Владимирович Штюрмер имел необычную для сановника биографию. До войны он был выборным председателем тверской губернской управы. Впрочем, далеко не все земцы уже тогда были в восторге от его действий7. Тверь была одним из очагов земского либерализма. «Прежний характер земства достаточно известен, – вспоминал Курлов, – поэтому, чтобы из обыкновенного правительственного чиновника мог выработаться председатель по свободному выбору населения, нужны были не средние, но выдающиеся способности. Эти же способности он проявил и в качестве ярославского губернатора, и управление его губернией можно назвать образцовым… Таким же образцовым работником был Штюрмер и в качестве директора департамента общих дел: он мог направлять и действительно направлял деятельность губернаторов, ибо все его указания носили практический характер и производили невольное впечатление на его подчиненных. По смерти Плеве Штюрмер был назначен членом Государственного совета, – единственный пример в истории русской бюрократии, когда лицо, занимавшее пост директора департамента, сразу попало в Государственный совет»8.

Во время войны вокруг Штюрмера образовался политический салон правого толка, в работе которого участвовал ряд членов Государственного совета, сенаторов, военных, губернских представителей дворянства и некоторых владык. В этом кружке проводилось обсуждение ряда политических вопросов (Земгор, общественные настроения, польский, галицийский, финляндский, думский) с целью выработки общего правого курса9. К мнению этого круга людей прислушивался Горемыкин, к кандидатуре Штюрмера положительно относилась императрица. Кроме того, Штюрмер имел репутацию достаточно ловкого человека, который умеет лавировать и сможет наладить отношения с Думой10. Эту его способность особенно выделяли члены правой фракции Государственного совета, почти единодушно отмечавшие способность нового премьера избегать крайностей, сглаживать противоречия, его близость к земцам, знание государственных финансов и проблем внешней политики и т. д.11

Левые поначалу также отмечали осторожность Штюрмера и его стремление сторониться крайне правых кругов и суждений12. Подчеркивалась и его скромность – 18 (31) января Штюрмер отправился на аудиенцию в Царское Село в вагоне 2-го класса, от вокзала его вез простой извозчик, таким же образом он возвратился и в Петроград, когда его будущее назначение было уже решено13. В нашем Отечестве подобного рода незамысловатые популистские приемы просто обречены на внимание, а часто и на более или менее длительный успех. В случае со Штюрмером внимание было, но в успех оно так и не развилось. Никак нельзя сказать, что эта фигура была с самого начала неприемлема из-за одиозности карьеры или непрофессионализма. Однако она так и не была принята. Члены Государственной думы отнеслись к смене главы правительства «холодно-равнодушно». Резкого неприятия поначалу не было, но об успокоении, преодолении разногласий и диалоге не могло быть и речи14.

Шингарев заявил: «Переменились лица, но остается, очевидно, прежняя система. Это совершенно ясно как из прошлого Б. В. Штюрмера, так и из его политических воззрений»15. Очень быстро умилительные статьи в прессе прекратились и в адрес нового премьера посыпались упреки и обвинения: старость (ему было уже 68 лет), близость к Распутину и императрице и, наконец, немецкая фамилия, что «явно» указывало на приверженность к некоей придворной немецкой партии, стремящейся к сепаратному миру16. По-другому и быть не могло. В январе 1916 г. среди думцев окончательно установилось мнение, что революция неизбежна вне зависимости от того, окончится война поражением или победой… Раз так – то главными задачами становились борьба за будущую власть и за контроль над властью нынешней17. Разумеется, такой подход исключал возможность диалога. Штюрмер был превращен в символ вызова либеральному лагерю18. Трансформация была почти молниеносной. Абсолютно верно описывают ситуацию слова Курлова: «Можно с уверенностью сказать, что если бы достославный Родзянко был назначен премьером, то он и нескольких дней не ужился бы с Думой»19.

Настроения абсолютного большинства депутатов Думы вскоре стали очевидными. 9 (22) февраля 1916 г. возобновила работу ее четвертая сессия. Это был день падения Эрзерума. Как всегда, успех на фронте сказался во внутренней политике. 4 (17) февраля, во время пребывания Николая II в Ставке, граф Фредерикс сделал доклад о желательности посещения монархом Думы. В Могилеве уже знали об успехе в Закавказье и надеялись, что в сложившейся ситуации этот акт должен был примирить правительство с общественностью20. 8 (21) февраля, накануне открытия работы палат, на квартире главы правительства было собрано совещание министров. Штюрмер зачитал декларацию, которую он собирался представить на следующий день думцам. Ее содержание стало известно, и даже кадетская «Речь» признала, что документ составлен «в благожелательном тоне» – целый ряд положений декларации был заимствован из программы «Прогрессивного блока» (реформа городового положения, реформа волостного управления, укрепление трезвости навсегда). Тем не менее общее настроение думцев орган кадетов описал одним словом – «пессимизм»21.

При этом казалось, что ничто не предвещало очередного взрыва. 9 (22) февраля в 14:00 император посетил Государственную думу22. В вестибюле Таврического дворца его встречал Родзянко вместе с радостными депутатами. Перед началом заседаний в Екатерининском зале дворца в присутствии членов правительства и послов союзных стран был отслужен торжественный молебен в честь взятия Эрзерума23. После окончания службы император сказал краткую речь, приветствуя депутатов, и пожелал им успешной работы. Ему ответил Родзянко, смысл его выступления сводился к следующей фразе: «Какая радость нам, какое счастье – наш Русский Царь здесь, среди нас»24. После этого император проследовал в зал заседаний, где его встретили овациями, криками «ура» и пением гимна. Родзянко сопровождал императора и давал объяснения25.