Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов Страница 11

не заметили, как подошла к нам ауфзеерка. Она набросилась на меня и начала бить по голове так сильно, что у меня потемнело в глазах, пошла кровь из носа. Я избитая валялась на улице, и она никому не разрешала ко мне подойти. Я не знаю, сколько времени я так лежала, но когда очнулась, то глазами ничего не видела и ушами не слышала»[215]. Лишь начиная с 1944 г. из-за возникновения большого числа женских филиалов Главное административно-хозяйственное управление перераспределило функции «образования и обеспечения» надзирательниц среди тех лагерей, в которых они должны были работать[216].

Провал плана «молниеносной войны» на Восточном фронте после поражения вермахта под Москвой, а также перспектива ведения затяжной войны привели к модификации системы концентрационных лагерей. 1 февраля 1942 г. Освальд Поль реорганизовал управленческую структуру СС в единый орган – Главное административно-хозяйственное управление (ВФХА)[217], составной частью которого стала Инспекция концентрационных лагерей[218]. Подобная реорганизация имела своей целью максимальное получение прибыли от применения рабочей силы заключенных, в то время как трудовые ресурсы Третьего рейха были практически исчерпаны. О. Поль писал Г. Гиммлеру по этому поводу следующее: «Война привела к резкому изменению структуры концлагерей и потребовала радикально пересмотреть их задачи в отношении использования интернированных. […] Отсюда вытекает необходимость принять определенные меры с тем, чтобы реформировать концентрационные лагеря, превратить их в более приспособленные к решению экономических задач учреждения…»[219]

Надзирательницы концлагеря Равенсбрюк

Переориентация концентрационных лагерей на функцию производства явилась причиной появления осенью 1941 г. в структуре их управления нового элемента – отдела труда. Однако до 1942 г. данные отделы были нацелены в первую очередь на эксплуатацию узников на оккупированных территориях в соответствии со строительными программами[220]. Только с 1942 г. руководство Главного административно-хозяйственного управления поставило перед отделами труда новую задачу – начать эксплуатировать рабочую силу заключенных в первую очередь на военных предприятиях. Более того, с этого момента руководство концентрационных лагерей стало отвечать за их рентабельность. Для эффективной реализации намеченных вождями Третьего рейха планов летом 1942 г. О. Поль сменил ⅓ комендантов концентрационных лагерей[221].

Представленная структура нацистского аппарата управления Равенсбрюка организовывала повседневную жизнь узников, формируя пространство, в котором они жили, определяя качество и количество их питания, внешний вид униформы, тем самым администрация лагеря определяла ту действительность, в которой женщинам приходилось бороться за выживание.

Блоки, где размещались узницы, состояли из двух частей, называвшихся «штубами»[222], в каждом из них имелась комната для сна и приема пищи. В центре бараков находилась туалетная комната и комната для умывания, которые отделялись от остальных помещений. Там же располагалось помещение «блоковой» – женщины из числа заключенных, старшей в бараке[223]. На ранней стадии существования лагеря в бараке размещалось около 130 человек, то есть в соответствии с количеством спальных мест на трехэтажных нарах. Знаменитая социал-демократка М. Бубер-Нойман, оказавшаяся в Равенсбрюке в 1940 г. после отбывания срока в одном из лагерей ГУЛАГа, отзывалась о немецком концентрационном лагере как о «дворце»[224]. Однако в ходе Второй мировой войны многократно увеличилось количество депортированных в лагерь узниц. В итоге к 1944 г. Равенсбрюк был переполнен заключенными, и, несмотря на расширение площади лагеря, узниц в бараках находилось в несколько раз больше положенного[225]. Одна из бывших заключенных – Ольга Вайс Астор – описывала свое прибытие в лагерь в это время следующим образом: «Сначала, когда мы прибыли в Равенсбрюк, он был так переполнен, что заключенные не имели мест в бараках. Несмотря на то что блок мог вместить 200 узниц, в нем находилось 2000 женщин. Мы лежали от четырех до шести на нарах без матрасов, как вилки или ложки Вы кладете вместе. Если один двигался, все двигались. Один поворачивался, все поворачивались»[226].

Пространство лагеря, в том числе и пространство бараков, было неоднородным с точки зрения опасности для заключенных. Среди помещений, располагавшихся на территории Равенсбрюка, особенно выделялись штраф-блок и бункер, которые использовались лагерным руководством для наказания узниц. Штраф-блок – так называли барак, огороженный колючей проволокой, с закрывавшимися на замок дверями и забитыми окнами. Оказаться в нем могла любая женщина, которая, по мнению лагерного начальства, совершила тот или иной «проступок»: разговаривала с мужчиной, не выполнила норму на работе, ходила по лагерю без номера. Время пребывания в штраф-блоке было различным – от одного месяца до двух лет. Лишение возможности переписки с родными, распределение на самую грязную и тяжелую работу, сокращение лагерного пайка на половину, назначение 25 ударов плеткой – вот лишь небольшой спектр наказаний, сопутствовавших размещению в этом блоке[227]. Помимо всего прочего, весьма удручающе на заключенных воздействовал хаос, царивший в штраф-блоке. Его причину многие заключенные по политическим мотивам усматривали в поведении уголовниц и представительниц так называемых асоциальных категорий[228].

Более жестокие наказания применялись по отношению к женщинам в бункере. Он представлял собой каменное двухэтажное здание, разделенное на несколько десятков одиночных камер, каждая из которых была небольшого размера. Иногда в одну камеру помещали сразу несколько узниц, в итоге они не имели возможности ни лежать, ни передвигаться. Пища состояла из воды и хлеба, и только раз в четыре дня женщины получали подобие «супа». В бункере с особой жестокостью применялись наказания в виде ударов плеткой, количество которых варьировалось от 25 до 100. Данный вид экзекуции осуществлялся сначала надзирательницами, позднее специально подобранными заключенными – в основном уголовницами – в присутствии лагерного врача, коменданта или его заместителя[229].

Во время войны лагерный паек, выдававшийся узницам, ухудшался с каждым годом. К 1944 г. заключенные получали кружку черного несладкого заменителя кофе утром, пол-литра «супа» из сгнивших овощей в обед и вечером, а также 200 граммов хлеба. В конце года этот и без того скудный рацион питания был еще больше урезан[230]. В подобной ситуации особо важную роль играли посылки, которые узницы могли получать из дома или от Красного Креста[231]. Позднее, на одном из судебных процессов над руководством Равенсбрюка, лагерный врач П. Трейте и шутцхафтлагерфюрер Й. Шварцхубер признавали, что «питание в лагере было недостаточным, чтобы человек мог жить»[232].

Лагерная униформа являлась одним из тех инструментов, которые администрация Равенсбрюка использовала не только для деформации личности заключенных, но и для постоянного воздействия на психику женщин с целью контроля их поведенческих и психологических реакций[233]. До 1941 г. узницы носили хлопчатобумажное платье в полоску, платок, сорочку, трико, иногда нижнюю юбку, короткую куртку и пару деревянных башмаков[234]. Все это производилось в ткацких цехах самого женского концентрационного лагеря.