Владимир Жухрай - Личная спецслужба Сталина Страница 13

Попавшие в поле зрения советской контрразведки английские и американские агенты в нашей стране, находящиеся на нелегальном положении, особенно из числа иностранных граждан, должны физически истребляться, лучше тайно, либо перевербовываться и возвращаться в Англию и США с целью работы на нас. Если этого не делать, в будущем советский народ ждут большие неприятности.

Поскольку ваша личная контрразведка, товарищ Сталин, ни арестами, ни физическим истреблением иностранной агентуры сама не занимается, выполняет чисто информационную задачу, пришла пора создать при министре МГБ специальный орган, который бы по полученным мною и генералом Лавровым данным занялся физической ликвидацией иностранной агентуры в нашей стране. На войне как на войне.

— У тебя есть конкретные предложения по созданию такого органа? — спросил Сталин.

Джуга протянул Сталину несколько страниц, отпечатанных на машинке.

Повернувшись к Лаврову, Сталин спросил:

— Ты читал эти предложения?

Получив утвердительный ответ, Сталин взял из рук Джуги листы и, не читая, положил в ящик письменного стола.

— Хорошо. Оставь их мне, — сказал он, — я ознакомлюсь.

Утром Лавров и Джуга с Адлеровского аэродрома улетели в Москву.

9 сентября 1950 года Политбюро ЦК ВКП(б) (постановление № П77/310) приняло решение о создании для борьбы с иностранной агентурой специального органа, о котором говорил Сталину Джуга во время пребывания на Кавказе в августе 1950 года.

В приказе министра МГБ СССР № 00533 от 28 октября 1950 года этот орган был назван Бюро № 2 Министерства Государственной безопасности СССР.

На Бюро в качестве основной задачи возлагалось выполнение специальных заданий внутри СССР по пресечению особыми способами вражеской деятельности, проводимой отдельными лицами.

Конкретно Бюро № 2 было обязано наблюдать и подводить агентуру к отдельным лицам, ведущим вражескую работу, пресечение которой в нужных случаях и по специальным разрешениям могло производиться особыми способами. Такими способами пресечения преступной деятельности иностранцев и других лиц, ведущих активную вражескую работу против СССР должны были быть: компрометация, секретное изъятие, физическое воздействие и устранение. Последнее — главное. Личный состав Бюро подбирался из числа преданных коммунистической партии людей, готовых выполнить любое задание и в случае необходимости для его выполнения даже пожертвовать жизнью.

Однако этот орган на практике так и не заработал. Сталин вдруг изменил свое первоначальное решение и запретил МГБ проводить в жизнь мероприятия, которые наметил Джуга и которые, по мнению Сталина, могли излишне накалить, в условиях угрозы ракетно-ядерной войны, и без того крайне опасную международную обстановку.

Сталин поручил МГБ СССР продолжать ликвидацию англо-американской агентуры обычными, «традиционными» способами.

Арест Полины Жемчужиной

Ленинградское дело

1949 год оказался для И. В. Сталина крайне неудачным: серьезно пошатнулось здоровье.

Со временем дали себя знать подпольная работа до революции, требующая больших нервных затрат, систематические перегрузки в Гражданскую войну, нечеловеческое напряжение в ходе обороны от фашистского нашествия, после победы работа по 12–16 часов в сутки по руководству восстановлением народного хозяйства СССР. Все чаще Сталин испытывал головокружение, появилась слабость в ногах, несвойственная ему, по природе спокойному человеку, раздражительность.

По-видимому, Сталин перенес кровоизлияние в мозг. Могучий организм и несокрушимая сила воли позволили ему перенести это серьезное и тяжелое заболевание фактически на ногах. К врачам он не обращался, лечился, как он сам говорил генералу Джуге, «домашними средствами», больше лежал. Только самые близкие люди заметили, что с вождем происходит что-то неладное.

И так малоразговорчивый, он какое-то время говорил лишь по крайней необходимости, очень тихо и с большим трудом подбирая слова. Перестал принимать посетителей и читать служебные бумаги, которые по мере поступления складывались на письменном столе в кабинете на даче в Волынском. Ходил с большим трудом и иногда, чтобы не упасть, вынужден был опираться на стены, однако в руки палку не брал. Существенно изменился у Сталина почерк. Не сумел он выступить и с ответным словом на приветствии руководителей коммунистических партий, съехавшихся со всех концов мира на торжественное заседание, посвященное его семидесятилетию. Сидел молча в центре президиума торжественного заседания, более бледный, чем обычно.

Эти симптомы подкрадывающейся смертельной болезни объективно говорили за то, что, по-видимому, жизненный путь великого вождя приближается к концу. Однако Сталин долгое время отказывался в это верить.

Заметив серьезное недомогание вождя, его ближайшие соратники начали беспокоиться и гадать, кто же займет место Сталина, если он вдруг, по состоянию здоровья, отойдет от дел.

Вокруг отдельных членов Политбюро начали сколачиваться устойчивые группы лиц, связанных узами личной дружбы.

Вокруг Георгия Маленкова, которому Сталин доверил, как уже отмечалось, осуществлять в ЦК кадровую политику, сгруппировались: секретарь ЦК Кузнецов, заместители председателя Совета Министров СССР Косыгин, Тевосян и Малышев, маршал Рокоссовский, заведующий отделом административных органов ЦК Игнатьев.

Вокруг члена Политбюро, заместителя председателя Совета Министров СССР, председателя Госплана Н. А. Вознесенского: председатель Совета Министров РСФСР Родионов, работники Ленинградской партийной организации Попков, Капустин, Лазутин, Турко, Михеев и др.

Вокруг члена Политбюро, заместителя председателя Совета Министров СССР Лаврентия Берии его давнишние «соратники», которым он добился во время их работы в органах государственной безопасности присвоения генеральских званий: Меркулов, Кобулов, Мешик, Деканозов. Их в свое время выгнали по указанию Сталина из органов государственной безопасности после того, как там был смещен Берия, а Меркулов снят с поста министра Государственной безопасности СССР. В эту группу входили и генералы Гоглидзе и Цанава, пока еще работавшие в органах государственной безопасности.

Сталин через генералов Лаврова и Джугу пристально следил за этими группировками.

В последнее время все большие подозрения у Сталина начал вызывать его давнишний соратник и друг Вячеслав Молотов. Абакумов все чаще напоминал Сталину, что начиная с 1939 года, жена Молотова Полина Жемчужина будто бы имеет подозрительные связи с антисоветскими элементами. Особенно раздражало Сталина, что в покаянных письмах Шахурина, Новикова и Шиманова утверждалось, что якобы Молотов знал о крупных недостатках в работе авиационной промышленности и покрывал их.

В связи с делом авиаторов Сталин вспомнил слова простодушного наркома Военно-Морского Флота адмирала Кузнецова, неискушенного в политических интригах, который на одном из приемов рассказал ему, что когда он пожаловался Молотову: мол, ему крепко порой достается от Сталина за допущенные ошибки, промахи в работе и прямоту суждений, то Молотов сказал: «Только «шляпа» высказывает то, что думает».

Неожиданно Жемчужина дала повод для своего ареста, открыто установив дружеские отношения с послом государства Израиль в СССР Голдой Меир.

После нескольких зафиксированных встреч с Голдой Меир, пытавшейся вести провокационную работу среди евреев — представителей советской интеллигенции, Полина Жемчужина, по приказу Сталина, в феврале 1949 года была арестована. Голда Меир, как нежелательная персона, была выслана из страны. Сталин за ходом расследования по делу жены Молотова следил лично. Однако каких-либо конкретных уличающих материалов о ее предательской деятельности получено не было, и Абакумов предпринимал все от него зависящее, чтобы такие улики добыть путем активных допросов и запугивания арестованных из ближайшего окружения Жемчужиной. В конце концов Абакумову удалось добиться от них показаний о том, что якобы Жемчужина вела с ними националистические разговоры и критиковала действия Советского правительства. Но здесь у него произошла осечка.

Когда Сталин спросил генерала Джугу, что он думает о деле Жемчужиной, тот, несмотря на то, что вместе со Сталиным ненавидел ее лютой ненавистью и не называл иначе как «лысая ведьма», поступил честно и благородно, как и всегда он поступал в таких случаях: доложил правду. Доложил, что никаких компрометирующих материалов у него на Жемчужину нет, она же, будучи арестованной, никаких показаний с признанием своей вины не дает.

Джуга говорил правду, не выгораживал, как может показаться, Молотова. Впоследствии во время суда в 1954 году над Абакумовым, проходивший с ним по одному делу бывший заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР полковник Комаров, который вел следствие по «делу» Жемчужиной, показал: «О показаниях самой Жемчужиной говорить нечего, так как ни у Лихачева,[5] ни у меня она ни в чем виновной себя не признала».