Вадим Мальцев - Война глазами участника Парада Победы. От Крыма до Восточной Пруссии. 1941–1945 Страница 13

До свидания, Крым, до скорой встречи!

Теперь некоторые итоги пребывания на Крымском фронте.

Примерно через год, уже на Кавказе, я узнал, что за получение по подложным документам вещевого и продуктового довольствия и совершение других афер Лизунов был судим военным трибуналом. Об этом сообщалось в приказе командующего 4-й воздушной армией генерала К.А. Вершинина.

Моим другом в Крыму был самолёт Пе-2 «сотка» 22-й серии производства Казанского завода, с хвостовым номером 09 и боевым экипажем: командир – Лёша, штурман – Толик, стрелок-радист – Вася. Я готовил это оружие фронтовых друзей к боевым вылетам, охранял при вынужденной посадке самолёт, ремонтировал его после воздушного боя и встречал после каждого полёта.

После войны названия памятных для меня населённых пунктов поменялись: Сарабуз именуется Гвардейское, Ново-Царицыно – Советский, Карасубазар – Белогорск, Семь Колодцев – Ленино.

Все изложенные события и эпизоды – реальные, однако некоторые фамилии и имена могут быть искажены из-за давности времени.

Переправа

В этот день погода была тёплой, хотя и пасмурной. Над морем сгущалась дымка, а сплошная облачность постепенно прижималась к земле. Собирался вечерний дождик. Тяжёлый и безрезультатный для нас день подходил к своему концу.

Одиночный немецкий бомбардировщик Me-110 вынырнул неожиданно из облаков и сбросил серию из шести бомб на наше расположение. Было полное впечатление, что они, падая с ускорением и характерным свистом, летят прямо на нас. Однако их разрывы разбросали прибрежные мелкие камни не ближе семидесяти метров от места, где мы залегли.

Возможно, экипаж бомбардировщика либо очень боялся зенитного огня, либо у него была иная причина, которая вынудила сбросить бомбы, не долетая до вероятной цели – Керченского порта. Немецкий самолёт сделал крутой разворот и со снижением ушёл в сторону моря.

Зенитного огня с берега не было. Большинство наших зенитных батарей было отправлено на передовую для борьбы с танками 11-й армии генерала Манштейна, уже подходившими к городу, а на оставшихся батареях был израсходован весь боекомплект.

В этот момент на пустынном берегу нас было трое: все сержанты – механики 507-го авиационного полка пикирующих бомбардировщиков, прилетевших в Крым 26 сентября в составе полка из десяти самолётов. Через неделю боевой работы полка исправными осталось только два самолёта. Нас троих объединяла недолгая совместная фронтовая работа, полное взаимное доверие и дружба, горечь гибели товарищей и потерь самолётов, поспешное отступление.

Сегодня, 6 ноября 1941 года, с самого утра мы искали многообещающую переправу, которая позволила бы перебраться на Кубань и выполнить приказ – явиться на аэродром в станице Абинской. Действующей реальной переправы мы не обнаружили. Если она и существовала, то несколькими днями раньше, плохо организованная, слабо защищённая от налётов немецких самолётов и не обеспеченная необходимыми плавсредствами.

Некоторые подробности напряжённой обстановки на этой переправе я узнал значительно позже от начальника радиопеленгатора А.Ф. Ширяева и начальника приводной радиостанции РАФ, фамилию которого, к сожалению, не запомнил. Если первый составлял списки очерёдности погрузки автомашин и другой техники на баржи по указанию старшего командира на переправе и смог за рулём автомашины вместе с подчинёнными переправиться на косу Чушка, то второй был вынужден утопить в водах Азовского моря в районе Мамы-Русской новую радиостанцию вместе с набором очень модных пластинок.

У нас же после долгих поисков переправы складывалось впечатление, что таковой уже не существовало, а те, кто продолжал защищать полуостров, должны были на нём и остаться.

На улицах города было спокойно, хотя порт и Керченский пролив непрерывно контролировались немецкой авиацией и периодически подвергались бомбёжкам. Население занималось своими делами, мародёрства, какое мы наблюдали в Феодосии, в Керчи не было. На наши наивные вопросы: где, как и когда можно переправиться через пролив на кубанскую землю, случайные прохожие, в том числе и военные, отвечали как-то неуверенно и двусмысленно.

Один лейтенант сказал более откровенно и достаточно ясно:

– Если хотите попасть на передовую – ищите переправу или заградительные отряды. Это одно и то же. А те, кому нужно было переправиться на Большую землю, – уже там. Остальные – за той горой. – Он показал на гору Митридат.

После этого разговора стало ясно, что наши документы были пригодны только для зачисления нас в стрелковый взвод или роту, которые формировались прямо на берегу.

И ещё было ясно, что как в военном, так и в идеологическом понятиях Крым был уже сдан нашему противнику. Отсутствие организованной переправы, кроме всего очевидного, не позволило многим беженцам из южных районов Украины продолжить свой путь на восток. Этим воспользовались фашисты, и не без помощи местного населения организовали расстрелы многих беженцев в Багеровском противотанковом рву. Всего там было расстреляно активистов, евреев и коммунистов около семи тысяч человек. Но это было уже позже.

Мы же сидели на пустынном берегу и обдумывали наиболее оптимальные решения по преодолению пролива. Самыми благоприятными условиями для нас были: наша молодость, тёплая вода, сгущающийся туман, небольшой ветерок и ширина пролива – менее трёх километров. Несмотря на некоторые трудности, была одобрена идея по сборке из подручных средств деревянного плота, обязательно с парусом и вёслами. Нам казалось, что если плот будет спущен на воду севернее Керчи, то успех будет гарантирован.

Это решение получило полное одобрение.

Море было в дымке. С юга надвигался туман, который был явным предвестником дождя. Маленькие волны с шёпотом накатывались на берег и бесшумно возвращались в свою стихию. Туман быстро сгущался и приглушал звуки близкой войны, доносящиеся с запада.

Только мы собрались покинуть берег Чёрного моря, чтобы пойти к берегу Азовского, как тишину нарушил неторопливый рокот дизельного, малооборотного двигателя. Туман уже накрыл берег, а прямо из тумана, рядом с нами, уткнулся в берег тупым носом катер с военно-морским флагом. С катера как-то поспешно спрыгнули два худощавых человека в телогрейках, кирзовых сапогах и в кепках. За спиной у каждого был солдатский вещевой мешок. Они быстро прошли береговую полосу и скрылись в туманной мгле. Кто были эти люди? Зачем они высадились на пустынном берегу? Для нас это осталось тайной.

С катера послышался спокойный голос командира:

– Как дела, авиация? У вас что, разбор полётов?

Мы ответили, что у нас проблема с переправой на кубанскую землю и что, возможно, скоро здесь будут немцы. Захарыч, так величали командира катера, деловито пригласил нас на свой корабль и просил по возможности не пачкать его своими сапогами.

На катере была чистота, блеск и полный порядок. Все медные детали были надраены, надстройки, выкрашенные в чёрный цвет, блестели. Правый борт катера украшала больших размеров рында. Возможно, это был адмиральский разъездной катер времён японской войны, сохранившийся в хорошем состоянии, а сейчас выполняющий важную морскую работу.

В маленькой каюте рядом с машинным отделением было тепло и пахло перегретой соляркой. Прозвучала команда:

– Всем на корму!

Катер без лишнего напряжения, легко, приятно тарахтя дизелем, отошёл от берега. Уже через несколько десятков метров он буквально нырнул под тёплый сильный дождь.

Команда катера состояла из трёх достаточно пожилых по нашим меркам человек, одетых в бушлаты без знаков различия, но с начищенными пуговицами. Моряки, возможно из уважения к авиации, встретили нас очень гостеприимно – угостили горячим чаем с сахаром, сухарями и галетами. То, что мы принадлежали к уважаемому роду войск, подтверждала наша одежда и некоторые авиационные атрибуты. Так, у Петра Кравченко была авиационная фуражка с крабом и крылышками, а на командирском ремне висела кобура с парабеллумом. У Ивана поверх воротника габардиновой гимнастёрки выступал ворот лётного свитера, скрывающего знаки различия (два треугольника). На мне был демисезонный лётный комбинезон, тёмно-синяя пилотка, курсантский ремень со звездой, яловые сапоги и планшетка без карт. В планшетке были документы, бритва и тетрадка с фронтовыми записями.

Появление катера в нужном месте и в нужное для нас время, а также поразительное сходство Захарыча с тем машинистом, который вывез нас из Феодосии на последнем паровозе из-под носа фашистов, невольно пробуждали сокровенные мысли об ангеле-спасителе. Этому можно было только удивляться и радоваться. Такое настроение у нас сохранилось на долгое время. Утвердилась прочная вера в успех и взаимную выручку.

Тем временем катер, на котором было по-домашнему уютно и ласково, во мгле и уже под проливным дождём плыл к неведомым берегам. К нашему удивлению, Захарыч выдал странную команду: