Андрей Венков - Вёшенское восстание Страница 13

1 февраля перебежчик от Фомина рассказал, что красные в 30 верстах от Вёшенской. Времени терять было нельзя, и полковник Овчинников, опираясь на карателей Икаева, объявил мобилизацию.

Прознав о мобилизации в Каргинской, Фомин ударил тревогу. Оказалось, что воевать с «кадетами» желающих мало. Спешно были посланы гонцы к красным с просьбой наступать быстрее, в самой станице Фомин вооружил всех пленных красноармейцев, был также отпечатан приказ о мобилизации против Краснова всех казаков, могущих носить оружие.

2 февраля был самый напряженный день. Толпа на станичной площади ждала прихода красных. Активисты 28-го полка поехали в Еланскую проводить мобилизацию против карателей. Там сбор станицы мобилизацию не утвердил. Казак хутора Кочетовского Губанов, прибывший из красного плена для агитации с полномочиями от комиссара по казачьим делам М. Макарова, неожиданно выступил на сборе и рассказал, что в России голод и страшная разруха, виновата в ней советская власть, и если установить ее в Еланской, то кончится тем же — голодом и разрухой. После сбора две трети казаков разложившегося было Еланского полка оседлали коней и ускакали — одни в Каргинскую, другие в Усть-Медведицкий округ к генералу Гусельщикову.

В Каргинской в полдень были собраны готовые к походу части. Ровно в полдень текинцы Икаева выступили на хутор Токин, чтобы занять его к вечеру и вести разведку на Базки, а на рассвете 3 февраля атаковать Вёшенскую. Мобилизованные казаки должны были выступить следом, но замитинговали. Вслед за Икаевым пошла лишь офицерская дружина.

В станице Вёшенской в полдень конная разведка Московской рабочей дивизии галопом вылетела на площадь. Толпа местных иногородних, собравшихся здесь с утра, разразилась криками приветствий, несколько старушек в первых рядах стали бить земные поклоны. Стая галок, вспугнутая шумом, шарахнулась со станичной колокольни. Заприседали и стали дыбиться кони под красноармейцами. К вечеру в станицу вступила пехота — 33-й и 37-й полки Московской дивизии.

Под Мигулинской в этот день 103-й советский стрелковый полк был встречен перекрестным огнем и криками: «Вас сюда кто звал?» Как оказалось, перед этим в Мигулинскую приезжали офицеры и сказали, что в Казанской население вырезано. Бой в Мигулинской шел три часа. Казаков оттеснили до хутора Подгорского, где бой вспыхнул с новой силой. В нем принимали участие местные жители, и многие ушли с отступающими казаками. Последующие три дня почти все хутора Мигулинской станицы брались с бою.

Отряд Икаева (130 сабель) не решился атаковать Вёшенскую и вернулся в Каргинскую. Там уже хозяйничал карательный отряд Романа Лазарева.

Роман Лазарев — любимец Краснова (в начале Первой мировой войны они служили в одном полку), кавалер ордена Святого Георгия, сподвижник Чернецова, участник Ледового 62 похода, командир карательного отряда из староверов Усть-Белокалитвенской станицы, алкоголик и мародер. «В бою незаменим, в тылу невыносим», — писали о нем сами белые. Краснов ценил в Лазареве исконно донскую лихость и писал о нем в приказах «милый моему сердцу, но беспутный Роман Лазарев».

4 февраля в Каргинскую прибыли еще две калмыцкие сотни, суровыми мерами стали наводить порядок. Ох, и притихла станица Каргинская…

В Вёшенскую в это время вступали свежие части выведенной из резерва Инзенской дивизии. Пока окрыленный Фомин мобилизовывал еланцев, упорно не желавших воевать с «кадетами», офицеры из штаба 28-го полка умудрились «юридически» оформить сложившееся положение. С командованием Инзенской дивизии «офицеры из народа» П. Н. Кудинов, Х. В. Ермаков. К. Е. Медведев, П. Н. Ушаков и Г. М. Богатырев заключили соглашение: «Во-первых, казаки открывают фронт красным, но остаются при оружии и разъезжаются по домам. Во-вторых, казаки будут содействовать Красной Армии против монархистов — Деникина, Врангеля, Краснова — и готовы вступить в Красную Армию. В-третьих, Красная Армия в донском крае не будет чинить репрессии за то, что мы служили у белых».[44] Впрочем, существование подобного договора официальными документами пока не подтверждается. Единственное свидетельство — письмо П. Н. Кудинова из Болгарии.

Инзенская дивизия не ждала противника, а нанесла опережающий удар. Красная пехота вечером заняла хутора Верхне-Лиховидов, Грачев и Наполов, а конница (13-й кавалерийский полк) — Кружилинский и Грушевский. Ночью конники подходили к Каргинской, но были обстреляны и, взяв левее, связались с митингующими казаками станицы Боковской.

6-го утром Краснознаменный полк Инзенской дивизии начал наступление на Каргин со стороны Лиховидова. Первая атака была отбита. Казаки-староверы станицы Усть-Белокалитвенской из отряда Лазарева даже взяли 8 пленных и пулемет. За первой атакой последовала вторая. Со стороны Боковской показалась конница красных, грозя окружением. В 12 часов каратели и оставшиеся в строю каргинские казаки начали отход на хутор Пономарев. 13-й кавалерийский полк, пополненный недавно сдавшимися хоперскими казаками, гнал их семь верст, вылавливая в ярах отстающих и здесь же наводя им суд «короткий и немилостивый». 9 февраля красноармейцы доносили из Каргинской: «Вчера хоронили здесь убитых в последнем бою казаков, насчитали 18 гробов, но еще не собрали всех».

Казаки Мигулинской и Мешковской станиц дрались, пока не были вытеснены с территории своих юртов. У хутора Вяжа они остановились и думали посылать делегацию к красным. Советское командование опередило их. «По занятии Мешковской, — вспоминал командир Богучарского полка, — мы объявили о всеобщем прощении тем, кто положит оружие и вернется домой. После этого, с нашего разрешения, в погоню за мужьями на санях выехало много казачек. Двигаясь на слободу Дегтево, мы встречали на дороге обозы с возвращающимися казачками, везущими по домам своих и других мужей».

Расходившиеся по домам верхнедонские казаки выносили резолюции одна революционнее другой: «Горячий привет тебе, Владимир Ильич, непреклонный борец за интересы трудового народа. Мы становимся безоговорочно под Красное знамя, находящееся в твоих руках» (казанцы); «Обещая безусловную поддержку нашей Советской власти во всех ее начинаниях, мы, со своей стороны, приложим все усилия к проведению в жизнь всех распоряжений и декретов СНК и ВЦИК…» (боковцы); «Мы все как один готовы в любой момент встать на защиту Советской власти от злостных покушений ее врагов, как внутренних, так и внешних…» (чернышевцы).

По хуторам Вёшенской станицы советские части прошли без выстрела. С 28 января по 4 февраля Московская рабочая дивизия не потеряла ни одного человека. Однако дивизионная разведка докладывала 3 февраля: «Некоторые из полков, хотя 64 и желают Советской власти, но с условием, если будут сохранены у них правлением вольности и мелкая собственность, в противном случае будут снова организовываться без офицеров и продолжат борьбу».

Теперь мне кажется, что, когда я начинал поиски, в основе моих чувств лежала естественная в 23 года жажда сенсации. Я искал злую волю отдельных личностей, повергнувших мою станицу в пучину бедствий, и не находил ни «злой воли», ни «отдельных личностей». Зато все виднее становилась огромная цепь причин и событий, связывающая все, что творилось на Вёшенской земле, со всей страной, со всем миром. Я вдруг увидел, что исход бунта, поднятого казаками, во многом зависел от событий в той же Франции или Германии. Становилось понятно, что иного пути и иного конца у всех мятежей волнений и быть не могло, а предстояло испытать еще больше.

Большинство верхнедонских казаков, проявивших в то время активность против Краснова, не могли сделать зимой 1918–1919 гг. окончательного выбора, так как имели о советской власти самое туманное представление, основанное на опыте формальных «Советов» весны 1918 г., где зачастую сидели бывшие атаманы. Подобная «Советская власть» ничего общего не имела с диктатурой пролетариата в условиях военного коммунизма, которая должна была установиться в округе в феврале 1919 г. Пока что позиция бунтующих казаков по отношению к советской власти была нейтральной: временно благожелательной, а это не удовлетворяло до конца ни самих казаков, ни советские органы.

Глава 2

«…Дабы вызвать расслоение казачества»

(Из инструкции Реввоенсовета Южного фронта)

Развал Северного фронта и отступление Донской армии вынудили П. Н. Краснова оставить пост Донского атамана. Пернач перешел в руки Африкана Петровича Богаевского.

Богаевский был избран на пост атамана 239 голосами (52 голоса были поданы за Краснова, еще один претендент — генерал Попов снял свою кандидатуру) и сразу же отдал соответствующий приказ:

«Волею Большого Войскового Круга сегодня я избран Донским Атаманом. В печальные дни принял я пернач… Снова, как год тому назад, мрачные тучи нависли над Тихим Доном; померкла доблесть воина в сердцах многих казаков, и, как испуганное робкое стадо, начали они быстро уходить с фронта перед разбойничьими шайками изменника Миронова и других злодеев, бросая родные станицы, стариков, отцов, матерей и жен, детей малых — на страшную смерть и муки, дома и достаток свой на разграбление и гибель… И хоть бы враг-то был силен: ведь еще так недавно те же казаки везде побеждали его и захватывали огромную добычу!