Майкл Масманно - Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939—1945 Страница 13

Сразу же приступая к сути дела, командир команды, «путешествовавшей» по Крымскому полуострову, решительно сообщил: «В Крыму были казнены 1000 евреев и цыган». Командир подразделения, действовавшего в окрестностях замка постройки XVII века и селения Ляховичи в Белоруссии, отметил, что «930 евреев были казнены с помощью команды военнослужащих из состава дивизии СС «Рейх». Затем он с гордостью добавил, что теперь это селение можно считать «свободным от евреев». Передовая группа зондеркоманды 4а, сообщая о своей деятельности в городе Переяславе-Хмельницком на реке Трубеже, Украина, доложила 4 октября 1941 г.: «Всего было выявлено и ликвидировано 537 евреев (мужчин, женщин и подростков)».

В своем рапорте из района Смоленска в России от октября 1941 г. эйнзатцгруппа В указала, что «912 евреев было ликвидировано в Крупке (может быть, Крупки — между Минском и Оршей — в Белоруссии? — Ред.) и еще 822 в Шолопаниче» (может быть, Шиловичи? — Ред.).

Другие командиры в своих докладах использовали такие выражения, как «с ними поступили согласно предписанию», «были подвергнуты специальной обработке», «о них позаботились». Немало руководителей эйнзатц-подразделений употребляли оборот «были очищены от евреев». Наконец, был еще один термин, одновременно мягкий, вежливый, откровенный и ясный. Он никоим образом не ранил впечатлительные души руководства картинами несчастных людей, которых расстреливали и бросали в рвы. Этот образец искусства риторики звучал так: «В такой-то области (городе, районе) еврейский вопрос был решен». И если кто-то использовал это выражение, то любому становилось понятно раз и навсегда, что на данной территории евреи вычеркнуты из списка живых.

По мере того как в распоряжение суда предоставляли рапорт за рапортом, стало казаться, что они создают бесконечные волны красного цвета, которые вздымаются над морем вместе с черной пеной ужаса и отчаяния. Время от времени кто-то из посетителей недоверчиво вслушивался в то, что передавалось ему через наушники, недоверчиво и изумленно всматривался в лица обвиняемых, а затем, медленно сняв наушники, уходил прочь, будто бы попав по ошибке в дом ужасов.

Не все руководители эйнзатцгрупп были равнодушными исполнителями, делая свою работу. Некоторые из них испытывали очень глубокие чувства. В одном из рапортов, составленных в форме письма, представленном суду, майор Якоб из фельдполиции раскрывал свое кровоточащее сердце, ему было трудно выполнять задачу умерщвления евреев. В письме на имя своего генерала майор поздравляет его с днем рождения, рассуждает о лошадях, о девушках, а потом переходит к евреям: «Я не знаю, генерал, видели ли и Вы в Польше эти ужасные фигуры евреев… Из 24 тысяч евреев, которые жили здесь, в Каменец-Подольском (в Западной Украине, в Хмельницкой области. — Ред.), остался исчезающе малый процент. Нашими клиентами являются и маленькие евреи, проживающие в здешних районах. Мы приступаем к делу без всяких уколов совести, а потом… волны смыкаются, и снова все спокойно».

Далее майор критикует сам себя и делает себе суровое дисциплинарное самовзыскание от имени страны: «Я благодарю Вас за замечание. Вы были правы. Мы, люди новой Германии, обязаны быть твердыми даже сами с собой. Даже если это обрекает нас на долгую разлуку с семьями. Сейчас пришло время раз и навсегда очистить мир от военных преступников и создать для наших потомков еще более прекрасную Германию на века. Мы здесь не спим. Каждую неделю проводим по три-четыре акции, то против цыган, то против евреев, то против партизан или другого сброда».

В другом письме этот офицер становится слезливым и пускается в сентиментальные воспоминания о своем доме и детях: «Иногда хочется плакать. Невозможно так же сильно любить детей, как я». Но он не рассказывает о том, что произошло с детьми, которые жили там, где теперь живет он. «У меня уютная квартира в здании, где раньше располагался детский дом. Спальня и гостиная, где есть все, что мне нужно».

В одном из рапортов командир эйнзатцгруппы А жалуется на то, что задержался с осуществлением казней в Белоруссии из-за ряда несчастных обстоятельств, которые он был не в силах контролировать. А потом, когда эти обстоятельства все же удалось преодолеть, в его тоне снова чувствуется раздражение: выпал обильный снег, из-за чего «проведение массовых экзекуций сильно осложнилось». Позже этот командир был уязвлен фактом, что евреи живут «широко рассеявшись на просторах этой страны. В связи с большими расстояниями, неудовлетворительным состоянием дорог, недостатком транспорта и горючего, недостаточными силами, имеющимися в распоряжении тайной полиции и СС, для выполнения расстрелов от нас требуется приложение всех усилий». В этом рапорте легко видится явное сожаление немецкого офицера, что евреи ведут себя очень неразумно, вместо того чтобы взять да и явиться самим со всех отдаленных территорий для того, чтобы отдать себя в руки расстрельным командам.

Другой командир подобного подразделения, узнав, что в городе Нежине на Украине (примерно 60 километров от Чернигова) все еще оставалось в живых 325 евреев, выразил сожаление, что не может подвергнуть их «специальной обработке», поскольку «доехать до места было бы просто невозможно по дорогам, покрывшимся после дождей грязью и ставшим непроходимыми для транспорта». Далее последовал еще один рапорт: «До сих пор было очень сложно проводить экзекуции из-за погодных условий».

Можно подумать, что безжалостная погода не дает принять участие в каком-то мероприятии или игре на свежем воздухе, праздновании Пасхи или параде, мешает путешествовать или проводить строительные работы. Кажется абсурдным думать о ней как о явлении, которое препятствует осуществлению массовых убийств, которые сами по себе являются бедствиями такого масштаба, что вряд ли на них может как-то повлиять влажность или мороз. Но конечно, логика, как всегда, была на стороне Эйхмана и его подчиненных. Зачем им было подвергать себя риску простуды или даже воспаления легких. Ради чего? Чтобы убивать евреев, которых можно убить и через месяц, и через два с тем же успехом? Поэтому командир эйнзатцгруппы А чувствовал, что он прав, когда зимой 1941/42 г. отправил командованию рапорт: «Командир подразделения в Белоруссии проинструктирован покончить с еврейским вопросом как можно скорее, несмотря на сложную обстановку. Но на это все равно потребуется еще примерно два месяца, в зависимости от погоды».

Иногда Эйхман, который, кстати, заявлял, что никогда не был антисемитом, мог чем-то помочь своим подчиненным, когда приключались эти заминки с исполнением казней. Он отправлял им поезда с евреями из Германии! На суде он признал, что отправлял немецких евреев в Ригу и Минск, будучи на 100 процентов уверенным в том, что по прибытии к месту назначения они сразу же будут расстреляны эйнзатцкомандами. Генеральный прокурор Хаузнер спросил его: «Таким образом, когда вы предложили отправлять евреев с территории рейха в лагеря, где содержатся коммунисты, находившиеся в подчинении Небе и Раша, на самом деле вы предлагали отправить их на территории, где их умерщвляли эйнзатцгруппы. Это так?»

Эйхман ответил: «Да, должен признать, что знал об этом». Однако он тут же добавил два замечания:

1. Он полагал, что на данных территориях уничтожались только местные евреи.

2. Он отправлял евреев для расстрелов и захоронений во рвах, «выполняя приказ» (как и все остальное, что он совершал).

Однако под метким огнем перекрестного допроса прокурора Хаузнера Эйхман признал, что никогда не направлял евреев в Ригу или Минск, не убедившись предварительно, что в местных лагерях способны «абсорбировать» этих евреев.

Свидетельница Лиорна Нойман рассказала, что она находилась в одном из вагонов, направленных Эйхманом в распоряжение эйнзатцгруппы А для ликвидации, хотя в то время она еще не знала истинной цели путешествия. Только благодаря чуду ей удалось избежать уготовленной ей участи. Когда она и другие прибыли к месту назначения, их определили на работу, заставив штопать одежду людей, которых уже расстреляли, предназначенную для отправки в Германию. Она рассказывала, что время от времени ее отрывали от работы пронзительные крики женщин, которые обнаруживали окровавленные тряпки, в которых они узнавали вещи своих уже расстрелянных детей.

Гейдрих гордился талантами Эйхмана и рассказывал о его находчивости Герингу и другим министрам. Получая благодарность руководства, Эйхман, конечно, не упускал случая отпраздновать это событие одной-двумя рюмками шнапса или коньяка с кобыльим молоком. Но когда похвальба Гейдриха дошла до него на суде, он постарался отмахнуться от догадок, что это явно было связано с преступлениями, цинично заметив: «Я не знаю, какую выгоду пытался извлечь Гейдрих, поступая таким образом».