Александр Куланов - Шпионский Токио Страница 14

В 1925 году, когда Ощепковы поселились в Токио, посольство переживало, пожалуй, самый драматичный момент своей истории. В январе, после многомесячных переговоров, Япония признала Советский Союз и вечером 15 февраля 1925 года последний посол уже несуществующей державы — Дмитрий Абрикосов — покинул здание миссии, переехав в заранее арендованный им особняк в квартале Акасака. В опустевший ненадолго дворец русской дипломатической миссии въехали, как вскоре оказалось, тоже ненадолго, сотрудники полномочного представительства СССР в Японии — начался советский период истории нашей дипломатии в этой стране, и над Касумигасэки взвился красный флаг с серпом и молотом.

Стоя сейчас перед площадкой, где располагалось то первое русское посольство, картину прошлого представить почти невозможно. Сегодня вместо особняка русского посольства здесь раскинулось другое важное здание в классическом стиле — Министерство финансов Японии, а весь квартал Касумигасэки распланирован между огромными прямоугольниками местных оплотов бюрократии. Трудно поверить, что когда-то по широким дорогам этого квартала пешком, в экипажах, на рикшах и на трамваях передвигались наши соотечественники, а следом за ними, не отставая ни на шаг, поспешали агенты особой политической полиции токко.

Тайники, закладки, явки

Материалы наблюдений токко за Василием Ощепковым скудны. Помимо домашнего адреса в Минами Аояма единственное известное нам донесение полицейского чиновника фиксирует еще только один адрес — рабочий: «Нихон-баси, Мотодайку-тё, 4, здание “Судзуки Билдинг”». Там находился офис принадлежавшей Василию Сергеевич маленькой кинопрокатной компании «Film» или, по другим данным, «Slivy Film». Сейчас это ничем не примечательный бизнес-квартальчик в минуте ходьбы от выхода Яэсу станции Токио. Пожалуй, единственное, чем он памятен лично для меня, так это книжный магазин, где я купил целый набор старых карт Токио, рассматривая которые, писал потом эту книгу — еще одно, но далеко не последнее, удивительное совпадение, которыми была богата история подготовки «путеводителя по шпионскому Токио». Но в целом можно только еще раз убедиться в том, что Василий Ощепков не просто жил в Восточной столице, собирая «слухи на военную тему», а планировал деятельность, которая помимо его воли могла бы составить ему такую же славу (как бы она ни была специфична), которая досталась его преемнику — доктору Рихарду Зорге. В отличие от последнего у Ощепкова не было нескольких лет на «раскачку», вхождение в образ и обзаведение связями: Зорге приступил к активной деятельности через три года после приезда в Японию; Ощепкова отозвали менее чем через полтора года после прибытия, мотивируя это, в том числе, «отсутствием видимых результатов». Сама по себе советская разведка того времени не была готова к присутствию в своих рядах разведчиков уровня Ощепкова, она была попросту недоразвита. Вынужденный после отзыва в СССР еще и из своего кармана оплатить расходы резидентуры, в том числе на оплату единственного завербованного за это время агента «Чепчина», служившего в военном училище, Василий Сергеевич еще пытался как-то оправдаться, пояснив, что из одного года и трех месяцев командировки (с 24 ноября 1924 года по 5 апреля 1926) семь месяцев он находился в Кобэ под полицейским надзором и месяц был в командировке в Харбине, где встречался со своим разведывательным начальством. Он прекрасно понимал, какого уровня сведения он добывал в Токио, и недоумевал: «Ведь должна быть груда ценных материалов, если они переведены на русский язык!» То же самое переживал ранее военный агент Самойлов, чьи донесения о нарастании военной мощи Японии так ни разу и не прочли до самого начала войны в 1904 году, и ровно это же ждало потом и Зорге, чьи телеграммы нередко попадали в папку «сомнительных и дезинформационных материалов». Ощепков объяснял безграмотному начальству во Владивостоке:«… прежде чем обвинять меня, нужно: 1) знать самому условия работы; 2) вспомнить, было ли правильное руководство в моей работе; 3) была ли налажена регулярная связь из Владивостока ко мне; 4) высылались ли мне аккуратно средства; 5) было ли принято во внимание содержание моих писем, в которых я неоднократно подчеркивал тот тупик, из которого не находил выхода; 6) был ли дан мне правильный план работы…»

Одним из примеров того, как осуществлялось руководство резидентом в Токио, можно считать инцидент с пароходом «Декабрист», когда прибывший курьер доставил Ощепкову флаконы с вытекшей жидкостью для тайнописи, а затем разведчика вызвали на связь… телеграммой. Этот фантастический сюжет или эта фантастическая глупость чуть не стоила разведчику жизни. «По поводу последней передачи я хотел бы высказаться отрицательно, так как, если бы не “Митрич”, случайно оказавшийся в Токио, я провалился бы с головой.

В дальнейшем ни под каким видом не телеграфируйте мне… Связь — лишь через “Митрича”. Он — хоккайдскому консулу, а тот — своей связью», — передавал в Центр Ощепков. «Митрич» — это Владимир Дмитриевич Плешаков, уже знакомый нам ровесник и соученик Василия, окончивший семинарию на год раньше. До революции Плешаков служил в Харбине, вероятно, в качестве переводчика либо разведывательного, либо контрразведывательного отдела штаба Заамурского отдельного корпуса пограничной стражи, и участвовал в Первой мировой войне. В войну Гражданскую служил в разведке Колчака, работал против японцев, а после гибели адмирала оказался переводчиком полковника Хондзё Сигэру, командовавшего одной из воинских частей в оккупационном корпусе в Сибири. С окончанием интервенции Владимир Плешаков появился на Хоккайдо в качестве переводчика местного представителя «Центросюза» — организации, занимавшейся координацией взаимодействия японских и советских рыбаков к северу от Японии. Его шефом был установленный резидент советской разведки на Хоккайдо Михаил Яхонтов (Бабичев).

И Яхонтов, и Плешаков неоднократно фиксировались токко в качестве «подозреваемых российских граждан» в японской столице. За ними велось постоянное наблюдение. Правда, оно так ничего и не дало японской контрразведке, но нам подарило еще один адрес ощепковской группы в Токио. Вот характерный отрывок из донесения токко: «Переводчик отдела “Центросоюза” в Хакодатэ Владимир Плешаков жил в гостинице “Маруноути” в районе Кодзимати. О приезде этого человека в столицу вместе с членом отделения “Центросоюза” в Хакодатэ Лышковым (Рыжковым? — А.К.) уже сообщалось в секретном донесении № 649 от 25-го числа прошлого месяца. В префектуру Ибараки сообщено по телефону о выезде этого человека из Токио со станции Уэно в сторону Хакодатэ вчера в 10 часов вечера с тем, чтобы там на него обратили внимание».

Гостиница «Маруноути» была постоянным местом остановки советских агентов, прибывающих в Токио, насколько это можно проследить по сохранившимся донесениям токко. К сожалению, в этих документах не сохранился адрес гостиницы, поэтому сегодня мы можем только прийти в район станции метро Кодзимати линии Юракутё, что между воротами Хандзомон императорского дворца и большой станцией Ёцуя, а оттуда прогуляться к Касумигасэки, где стояло когда-то советское полпредство, куда обязательно наведывались гости с Хоккайдо. Идти придется мимо мест, которые часто посещались другим советским резидентом, приехавшим в Токио семь лет спустя после отъезда Василия Ощепкова, но это уже следующая история.

Конец биографии

По воле начальства Василий Ощепков покинул Токио настолько спешно, что страдавшая от чахотки жена была оставлена в Японии и добиралась на родину сама. Спустя всего полтора года новый, сменивший Заколодкина, начальник разведки округа докладывал в Москву: «Я хочу выразить глубокое возмущение по поводу снятия с работы Ощепкова, этот факт не лезет ни в какие ворота… Я глубоко убежден, что если бы в свое время было дано надлежащее руководство, он во сто крат окупил бы затраты на него… Это тип, которого нам едва ли придется иметь когда-либо… Я полагаю, что если бы вы дали нам Ощепкова сейчас, мы сделали бы из него работника такого, о котором может быть не позволяем себе и думать».

Ощепкова в разведку больше не «дали», да это было бы и бессмысленно — объяснить в Токио столь долгое присутствие в Советском Союзе и последовавшее за этим «чудесное возвращение» в Японии все равно не удалось бы. В 1927 году Василий Сергеевич переехал в Новосибирск, где тогда был расквартирован штаб округа, и продолжил службу переводчиком. Как всегда, он немедленно приступил к пропаганде своего любимого дзюдо, но не среди любителей-спортсменов, как делал это в дореволюционном Владивостоке, а среди военных. В этом решении видны и опыт жизни в столь же милитаризованной Японии, и профессиональная принадлежность. В окружной газете появляется большая статья «“Джиу-Джицу” в Новосибирске»: «На собрании ячейки ОСО при штабе СибВО состоялся интересный доклад тов. Ощепкова о японской самозащите — “Джиу-Джицу” и был показан ряд ее приемов…» О докладе Ощепкова пишут и другие газеты, его цитируют и ждут новых выступлений. Но в женскую группу не записывается его жена — чахотка доконала ее в сибирском климате, и, похоронив супругу, Ощепков в отчаянии обращается к своим московским друзьям помочь ему выбраться из Сибири.