Кристофер Роннау - Кровавые следы Страница 15

У меня было две пары брезентовых ботинок и две пары кожаных. Запасные ботинки обычно выставляли снаружи на солнечной стороне барака, чтобы они проветривались и сохли. Некоторые ботинки были не связаны контрактом. Их владельцы погибли, были эвакуированы, или вернулись в большой мир. Право собственности определялось именами и личными номерами, написанными изнутри. Если они оказывались неразборчивыми, или было темно, принадлежность определялась местом. Вы помнили, где именно среди рядов ботинок стоят ваши. Если вы сбились, но ботинки вам впору, то они ваши. Если нет, попробуйте другую пару. Я облюбовал себе одно место для ботинок, в северном конце заднего ряда. Однако, я был не слишком разборчив, потому что когда я приехал в во Вьетнам, у меня было всего две пары обуви.

После перемены одежды и обуви настало время сменить мою долю общественной собственности. До сих пор она состояла из двух пулемётных лент и противотанкового гранатомёта. От гранатомёта надо было отделаться. Он был громоздкий, и ремень врезался в шею. Мой тщательно продуманный план заключался в том, чтобы спрятать гранатомёт в тумбочке под грязным бельём. Затем я выйду на задание, неся четыре ленты для М-60, и буду вести себя, как будто всё время их носил. Я надеялся, что если Шарп захочет, чтобы кто-нибудь носил гранатомёт, он даст его кому-нибудь, кто несёт не так много, как я. План сработал. Больше я никогда не таскал гранатомёт, и никто не спрашивал меня, что стало с тем, который я носил раньше.

На складе нам выдали во временное пользование бронежилеты, которые я прозвал перегревожилетами. Они имели больше дюйма толщины и весили семь или восемь фунтов. При этом они удерживали столько тепла, что бессмысленно было носить их, прыгая по джунглям. Мы надевали их только на моторизованные марши, когда набегающий воздух в открытых грузовиках уберегал нас от перегрева. Бронежилеты эффективно останавливали медленно летящие осколки или пули, выпущенные издали, но не могли уберечь от пули из АК-47 с короткой дистанции.

Колонна в тот день отправлялась на шоссе №13. На нашем участке шоссе служило главной дорогой, соединявшей нас с Ди Ан и Сайгоном, который находился примерно в пятнадцати милях к югу. Если проехать примерно тридцать пять миль на север, дорога исчезала в Камбодже. Мало приятного было знать, что из-за частых несчастных случаев на дороге — среди них выстрелы снайперов, мины и засады — она заслужила прозвища «Громовая дорога» и «Кровавая тринадцатая». Сколько мне доводилось ездить по Громовой Дороге, каждый раз страх, что прямо под поверхностью дороги может прятаться мина, никогда не покидал моей головы. Примерно такое же мрачное ощущение я иногда испытывал, купаясь на глубине в Тихом океане, что под поверхностью воды прячется что-то, что может всплыть и укусить меня.

Как мне казалось, осколок от мины непременно должен был угодить мне в пах. Как будто я боялся, что у врагов есть волшебные мины, которые пробивают грузовик под любым углом, и в конце всегда отрывают мне мои интимные части. Страх перед подобной перспективой был распространённой фобией среди джи-ай. Впоследствии, если на эту тему много говорили, то я начинал ощущать дискомфорт там внизу, до тех пор, что-нибудь на дороге меня не отвлекало.

Ожидая отправления, мы обсуждали хорошо всем известную историю, пожалуй, даже легенду джунглей. Якобы чтобы подорвать нашу мораль, враги будут стараться в первую очередь подрывать в конвоях снабжения грузовики с пивом. Кто знает, правда ли это? Правда, большая часть дороги была закатана в асфальт. Однако, попадались гравийные участки и кое-где грунтовые. Эти участки могли похвалиться ямами размером с ванну. Поездки становились жёсткими.

Поторапливайся и жди. Нас подгоняли, чтобы мы шевелились быстрее, мы шустро собрались, набились в грузовики и потом просидели там три часа, а солнце молотило по нам, словно в барабан. На дне кузова лежал слой мешков с песком, которые должны были поглотить взрыв и осколки от мин. Месяцы, и, возможно, годы постоянного полива дождём и высушивания на солнце превратили их в натуральные камни. Нам полагалось стоять на них на коленях лицом наружу, высунув винтовки. Стоять на булыжной мостовой было бы удобнее. Я чувствовал себя, как малыш, хнычущий, что слишком долго приходится стоять на коленях в церкви святого Бартоломью.

Во время ожидания нас заставили практиковаться в том, что мы должны делать во время засады. У нас было несколько планов, разработанных на случаи, если дело пойдёт по тому или иному сценарию. Если нас атаковали, но нас грузовик продолжает движение, каждому полагалось бросить одну гранату, а затем бегло стрелять во всё и вся. Если наш грузовик повреждён и остановился, то мы должны были бросить одну гранату, вылезти после того, как она взорвётся и построиться на земле по обоим сторонам грузовики. Мы отработали это несколько раз, пытаясь сделать так, чтобы по центру оказался пулемётчик, по одному гранатомёту с каждой стороны от него и по крайней мере по одной М-16 между каждой из этих позиций и по краям линии. Это очень напоминало строй, которым нам полагалось двигаться во время патрулей силами отделения.

Выпрыгивать из грузовика и бежать на боевую позицию в полном снаряжении и в бронежилете на жаре было нелёгкой задачей. Мы повторили это несколько раз. Потом уже никто не возражал против того, чтобы его оставили в грузовике поджариваться наподобие пирога. Возможно, в том и заключался смысл отработки действий при засаде, чтобы мы заткнулись. Полуденная жара больше всего ощущалась в кабине грузовика. Наш водитель жаловался громко и часто. В конце концов, мимо проезжал джип, а водитель как раз потерял самообладание и открыл дверь, намереваясь выскочить. Удар джипа изувечил дверь и сломал нашему злосчастному водителю ногу. Мы только рты раскрыли. Водитель джипа любезно остановился, чтобы раненого можно было погрузить и доставить в медпункт. Новый водитель для нашей машины появился, как мне показалось, из ниоткуда.

Когда мы выехали, уже стало не до шуточек. Ехали мы быстро. Тучи светло-коричневой пыли поднимались за каждым из двух наших грузовиков. Пыль налипала на наши потные лица и руки, отчего мы стали похожи на компанию обвалянных в муке отбивных. Чернокожие выглядели, как будто над ними поработал гримёр-дальтоник.

По пути мы видели дома, магазины и заправки со знакомыми названиями, типа «Галф» или «Тексако». Местное дорожное движение было плотным, попадалось много американских машин 40-х и 50-х годов на чрезвычайно лысой резине.

Часто встречались красивые молодые девушки, которые носили традиционные халаты «ао-дай», окрашенные в яркие цвета и свободно развевающиеся на ходу. Многие пешеходы носили сандалии с подошвой, вырезанной из автомобильной покрышки, которые все называли «сандалиями Хо Ши Мина». Взрослые нас игнорировали, что мне показалось обескураживающим. Они, похоже, не признавали в нас солдат, которые пришли помогать им защищать свою страну и рисковали для этого своими жизнями. Они не махали нам, не улыбались нам и даже почти не смотрели на нас. Они выглядели равнодушными и апатичными. Меня это неприятно поразило.

Другое дело дети, с ними было море веселья. Они бежали к обочине дороги, крича «чоп-чоп». Таким образом они просили еду. Мы бросали им банки из пайков, а дети боролись за них, так же, как зрители на бейсбольных матчах бросаются на вылетевший за пределы поля мяч.

Самое безумие наступало, когда мы проезжали начальную школу. Мы запускали в поле с дюжину банок еды. Вся школа, сотни детей, тут же вскакивали, крича со всей мочи, и мчались во всех направлениях, чтобы схватить банку. Получалась такая суматоха, что можно было надорваться. За детьми бежали учителя, с красными лицами, и из ушей у них валил пар — так они орали, размахивая руками и пытаясь восстановить порядок.

Обмены еды на веселье наподобие этих, впрочем, были не так уж распространены. Большую часть ненужной нам еды мы раздавали по одной банке людям, которых встречали на фермах или дорогах. Я был тронут, увидев, сколько человек во взводе вместо того, чтобы выбросить ненужную банку белого хлеба или бобов, таскали её с собой лишь для того, чтобы отдать её очередной истощённой старухе, которая просто нуждалась в калориях. Док Болдуин всё время собирал выброшенные пайки для этой цели. Порой он носил десяток банок в пустых мешках из-под песка, свисающих с его рюкзака.

Одной из причин, по которой пайки не доедались, был их ограниченный выбор. Имелось всего с полдюжины различных блюд: ветчина с яйцом, рубленая свинина в подливе, рубленая говядина в подливе, бобы с сосисками, бобы с фрикадельками, и — мой фаворит — ветчина с лимской фасолью. В поле вам приходилось есть одно и то же три-четыре раза в неделю. Всё приедалось. У большинства джи-ай было несколько блюд, которые они просто не могли переваривать, и больше никогда не стали бы есть почти при любых условиях. Многие парни приспособились поправлять еду соусом «Табаско» или другими непортящимися приправами из дома.