Николай Лузан - Между молотом и наковальней Страница 17

Кавказ поднялся из укрытия и напомнил:

— Взрывчатку под замки!

Вслед за ним разведчики поднялись на ноги и короткими перебежками стали подкрадываться к орудиям. Ибрагим старался не отстать от Кавказа. Теперь все страхи остались позади, и он жил только одной мыслью — поскорее добраться до орудия и взорвать. Впереди на фоне звездного ночного неба прорезался мрачный силуэт пацхи, и тут со стороны, где должен был действовать Окан, тишину ночи вспорола автоматная очередь. В ответ громыхнул разрыв гранаты, справа из кустов со змеиным шипением взвилась ракета — и окрестности залил блеклый свет.

Кавказ шарахнулся под защиту пацхи. Ибрагима как парализовало, он не слышал ни грохота автоматной очереди, ни его крика, побелевший от напряжения палец вместо курка давил на спусковую скобу. Пули гвардейцев крошили над головой кирпичную кладку, едкая пыль ела глаза.

— Ложись! Ложись! — надрывался Кавказ.

Но Ибрагим ничего не слышал и как завороженный смотрел на показавшихся из кустов гвардейцев. Кавказ, выпустив в них автоматную очередь, взвился над землей и в прыжке сбил его на землю. Через мгновение в том месте, где он стоял, пули взрыли землю.

— Уходим! Уходим! — перекрывая шум перестрелки, кричал Кавказ и, схватив Ибрагима за руку, потащил в сад.

Они бежали, пока хватало сил, и перевели дыхание только у сторожки. В ней уже находились Ахра с Масиком, последним к ним присоединился Окан. Его одного зацепило в перестрелке, пуля навылет прошла через мышцу левой руки, но, к счастью, не задела кость. Перевязку пришлось делать на ходу, гвардейцы быстро пришли в себя и спешили отрезать группе путь отхода к Гумисте.

По нижней дороге пронесся БТР, а на ближнем склоне послышался грохот камней и зазвучали отрывистые команды. Это автоматчики разворачивались в цепь, стремясь замкнуть кольцо окружения. Кавказ недолго думал и принял решение — прорываться не к линии фронта, а уходить вглубь гор, за Сухум. Его расчет оправдался: шум погони все больше отдалялся на запад, к линии фронта, и вскоре стих совсем.

Опасность миновала, разведчики сбавили шаг и принялись искать подходящее укрытие, чтобы отсидеться днем.

Глазастый Ахра первым увидел в предрассветном полумраке разлом в скале. Но прежде чем разбить лагерь, Кавказ с Масиком поменяли повязку на ране Окана: старая плохо держалась и рукав куртки набух от крови. Потом, перекусив, они по очереди несли службу и набирались сил для нового перехода.

День начался спокойно, гвардейцы никак себя не проявили, а появившиеся над ущельем вражеские вертушки явно прилетали не по их души. Прозвучавшие спустя время разрывы ракет вблизи фронта у Гумисты подтвердили это предположение. Погоня безнадежно потеряла след, и они теперь могли спокойно коротать время, дожидаясь наступления темноты.

Стрелки часов медленно тащились по циферблату. Уставшее за день солнце зацепилось за мохнатую макушку горы, и по дну ущелья заскользили зубастые тени. Стылым холодом потянуло от ледников, а над ручьями заклубился туман. Разведчики оживились и все чаще бросали нетерпеливые взгляды на Кавказа. Тот тянул до последнего и, только когда серая мгла опустилась на долину, распорядился покинуть укрытие.

Ахра привычно занял место впереди, вслед за ним выстроились в цепочку остальные и скорым шагом двинулись на запад. С короткими остановками шли всю ночь. Рассвет застал их на вражеской территории, и Кавказ, не желая рисковать, собрался разбить новый лагерь, но Ахра убедил продолжить марш, и они прибавили шаг.

Близость к своим придала дополнительные силы, и оставшийся километр разведчики пробежали на одном дыхании. Первым шум большой воды уловил Масик, затем его отчетливо услышали остальные. Нарастающий рев Гумисты звучал самой приятной музыкой, и, уже не обращая внимания на опасность, они стремительным рывком форсировали реку и без сил свалились на землю.

Отдышавшись, Кавказ попытался связаться по рации с базой, но сигнал оказался настолько слаб, что надежды быть услышанным не было никакой, и он решил добираться своим ходом. Путь домой оказался намного короче и быстрее, уже к полудню усталые разведчики вышли на окраину Нового Афона. Там подвернулась попутная машина, через полчаса они были на базе и сразу попали в объятия друзей. Окана, едва державшегося на ногах от потери крови, пересадили в «санитарку» и отправили в госпиталь. И когда машина с ним скрылась за поворотом, усталость и напряжение последних дней дали о себе знать.

Пот, грязь, кровь и пережитое, как стальной панцирь, давили на Ибрагима. Не сговариваясь, они вместе с Кавказом отправились купаться на море. Бодрящая апрельская вода как рукой сняла усталость и пробудила волчий аппетит. По возвращении в лагерь в крохотной столовой их ожидал по— настоящему царский обед. Хохотушка Амра не поскупилась и выложила на стол свои лучшие припасы. Ибрагиму казалось, что в своей жизни ничего более вкусного, чем обжигающий губы хачапур-лодочка с плавающим в настоящем масле здоровенным желтком куриного яйца, он еще не ел.

После сытного обеда его быстро разморило, и, засыпая на ходу, он прошел в соседнюю комнату, рухнул как убитый на кровать и проспал остаток дня и всю ночь. Бодрый голос и скрип ступенек подняли его на ноги. В дверях стоял Кавказ, наглаженный и затянутый в ремни, он лучился энергией и уверенностью в завтрашнем дне. Они невольно передались Ибрагиму. Теперь ему все было в охотку — и едкие шутки за ужином новых друзей, и горький перец, подсыпанный Масиком в солянку.

Покидал он базу спецназа с тихой грустью. Война, обжигающее дыхание которой опалило его там, за Гумистой, с пронзительной остротой открыла ему цену жизни и дружбы. УАЗ потряхивало на ухабах дороги, но Ибрагим не замечал ушибов и мыслями продолжал оставаться рядом с Оканом, Масиком и Ахрой, ставшими для него больше чем просто товарищами. Кавказ тоже был немногословен и мало говорил о прошедшей операции. Но его короткие реплики говорили Ибрагиму о том, что прошедший экзамен сдан успешно и вопрос о службе в охране председателя Владислава Ардзинбы был делом решенным. Но когда впереди показались пригороды Гудауты, он снова ощутил волнение. И чем меньше оставалось до штаба, тем сильнее начинало колотиться сердце. Новая встреча с Владиславом Ардзинбой занимала все его мысли.

Машина въехала во двор Государственного комитета обороны, и он, сгорая от нетерпения, первым выскочил из нее. Сегодня здесь было непривычно тихо, лишь небольшая группа бойцов о чем-то оживленно переговаривалась у входа. Кавказ, поздоровавшись с двумя бородачами, дружески кивнул часовому и поднялся на крыльцо. Вслед за ним Ибрагим шагнул на ступеньку, но ствол автомата перекрыл дорогу.

— Зурик, он со мной! — распорядился Кавказ, и часовой отступил в сторону.

Ибрагим, стараясь не отстать от друга, с любопытством смотрел по сторонам и приглядывался к своему будущему месту службы. Перед лестницей их перехватил крепкий, невысокого роста, лет двадцати двух — двадцати пяти боец. Из-под шапки густых и кудрявых волос на Ибрагима задорно поблескивали черные, как маслины, глаза.

— Привет, Кавказ! — живо приветствовал он.

— Здравствуй, Лаврик. Как дела? — скорее из вежливости, чем из любопытства спросил тот.

— Тихо.

— Правильно. Поспешишь, людей насмешишь.

— Слышал, были на операции? — допытывался Лаврик.

— Было дело, — уклончиво ответил Кавказ.

— И как?

— Все вернулись!

— Слава богу! — бодро произнес Лаврик и, бросив на Ибрагима быстрый взгляд, поинтересовался: — Новое пополнение?

— Да, в охрану.

— О, такие нам нужны! — остался он доволен внушительным видом нового бойца.

Кавказ посмотрел на часы и заторопился:

— Извини, Лаврик, мне срочно к Владиславу Григорьевичу.

— Конечно-конечно! — И отступил в сторону.

— Слушай, будь другом, пока я буду у него, познакомь Ибо с Емельянычем и личниками, — уже на ходу бросил Кавказ.

— Никаких проблем, — заверил Лаврик.

Они остались одни, Ибрагим не удержался и полюбопытствовал:

— А кто такие личники?

От удивления брови у Лаврика поползли вверх, и после выразительной паузы он снисходительно ответил:

— Самые крутые ребята!

— И что они делают?

— Охраняют Владислава Григорьевича.

— Здорово! Значит, я тоже буду личником! — с гордостью произнес Ибрагим.

— Ты?! — И тут лукавое лицо Лаврика затвердело.

Он посмотрел на самоуверенного новобранца так, будто увидел впервые, в его глазах вспыхнул и погас задорный огонек, и строго спросил:

— Ты все зачеты сдал?

— Зачеты?!.. Какие еще зачеты? — растерялся Ибрагим и неуверенно ответил: — Да, стрелял, разные там приемы учил, а сегодня вернулся с операции…

— Операция — это, конечно, не стрельба по перепелам, но она в зачет не идет! — перебил Лаврик.