Хельмут Альтнер - Берлинская «пляска смерти» Страница 19

Подъем, спуск, и вновь перед нами расстилается лента автодороги. Мосты разрушены, а туннели замаскированы, но ситуация на дороге неизменна, что делает путешествие по ней очень утомительным.

У моста на дороге стоит штабс-фельдфебель, регулирующий движение. Автодорога взорвана, и транспорт вынужден ехать в объезд. Старший сержант занят, за его спиной на мосту стоит новенький велосипед.

Я вскакиваю на велосипед, и вместе с бегущим за мной Штрошном уезжаю на нем. Подъезжаю на велосипеде к следующему мосту, бросаю ранец на землю и жду. Какой-то солдат ремонтирует командирский мотоцикл. Стоящий рядом с ним гражданский клянет войну. Энергично качу назад. Штрошн встречает меня довольной улыбкой — он где-то нашел большую палку салями. По шоссе разбросаны пустые сигаретные пачки и обертки от шоколада. Приношу ранец с моста и еду на велосипеде к Штрошну. Дальше едем вдвоем. С вещами ехать тяжело, катим практически на ободах, но все равно движемся вперед быстрее, чем прежде. Справа от нас небольшой город. Вижу закрытую заправочную станцию на автодороге,[60] а чуть дальше взорванный мост. От взрыва сорваны крыши соседних зданий. Штрошн слезает возле заправочной станции. Я быстро сую кусок колбасы в рот, энергично жую и еду в деревню. Она называется Петерсдорф. Ее жители уже эвакуированы. Мужчины в форме фольксштурма строят перед школой. Крайсляйтер, тоже в форме, проходит вдоль шеренг, пересчитывая людей. Мужчины молчат, поскольку они в строю, и поэтому никто не может подсказать нам, как добраться до Рауэна.

Еду назад. Иногда в окне появляется и так же быстро исчезает чье-то перекошенное от страха лицо. Солдаты отступают по автодороге к Берлину. Грузим вещи и едем дальше. Нам трудно преодолевать на велосипеде крутые насыпи возле разрушенных мостов. Тогда мы меняем тактику. Один из нас проезжает, взяв вещмешок другого, два километра, отмеченные верстовыми столбами по обе стороны автодороги, а затем ждет, когда подойдет второй. Затем меняемся. Таким образом, мы продвигаемся быстро, оставляя за собой один верстовой столб за другим.

Справа внизу видим несколько зданий, где девочка пасет коров. Мы спрашиваем у нее дорогу. Это — Рауэн. Следуем по лесной тропе, пока не въезжаем в деревню, из которой уходят ее обитатели. Мы спрашиваем их о нашей роте, но никто не видел ее. Прислонив велосипед к забору на перекрестке, заходим на ферму, чтобы найти воду, но колодца нигде нет. Штрошн выходит на улицу. Когда я подхожу к воротам, то вижу там двух лейтенантов. Они обращаются ко мне и приказывают немедленно отправляться в Фюрстенвальде и явиться в казармы Гинденбурга. Один из них берет наш велосипед. Чувствую себя совершенно разбитым. Штрошна нигде не видно. Лейтенант указывает на мой автомат и говорит, что он ему срочно необходим. Мне нужно спешить. Кипя от злости, отправляюсь в путь. Хочется орать от досады. До сих пор нам везло. Мы убежали от русских, но для чего? Два лейтенанта отправляются сначала вперед, затем разворачиваются и возвращаются.

Жителям раздают оружие, а на деревенской площади возводят баррикады. Оба лейтенанта исчезли. Знак у въезда в деревню гласит: «Фюрстенвальде — 12 километров». Я разворачиваюсь и возвращаюсь, чтобы пробовать отыскать транспорт, чтобы добраться до Фюрстенвальде. Возвращаюсь на крестьянский двор и ставлю ранец перед навесом. На улице стоит колонна с соломой для казарм в Фюрстенвальде, сопровождает ее штабс-фельдфебель. Быстро хватаю ранец и вскакиваю в последнюю подводу. Все остальное неважно, главное, что мне не придется идти пешком. Мимо проходят наспех сколоченные роты. Все теснятся на автодороге, солдаты и гражданские, мальчики и старики. Большинство без какого-либо оружия. Эта армия отчаяния идет тихо, серой, утомленной массой. Глухо звучат шаги. Царству смерти не видно конца.

Подвода вот-вот тронется, а я пытаюсь успокоиться, ощущая себя одиноким и покинутым. Не хочется думать о грустном, но от этих мыслей никуда не деться. Со мной нет товарищей, с которыми я успел сродниться, пройдя тяжелейшие испытания, и вот только что потерял своего лучшего друга.

Обоз отправляется в путь. Я оглядываюсь назад. Должно быть, я брежу. Из переулка выходит Штрошн без вещмешка. Я кричу ему, бросаю ранец с повозки и спрыгиваю на землю. Мы снова нашли друг друга.

Когда он увидел, что лейтенанты позвали меня, он быстро скрылся в переулке, чтобы не попасться им на глаза. Позже он нашел роту и унтера-снабженца. Рота отдыхает в лесу рядом с автодорогой, и если бы мы прошли немного дальше, то непременно нашли бы ее.

Мы возвращаемся к въезду в деревню. Солдаты из рот особого назначения с бледными сосредоточенными лицами проходят по дороге мимо нас. Начинается дождь. Мы идем дальше и вскоре выходим на автодорогу, а затем входим в лес, где находятся наши товарищи. Сбрасываю с плеч ранец и докладываю лейтенанту, который пожимает мою руку. Я вернулся в свою часть, к товарищам.

Дождь усиливается. Мы лежим на мхе, и становится очень мокро. Веертс собирает хворост для костра. Тяжелые подводы громыхают мимо по автодороге. В одной из них на секунду мелькает лицо Клабунде и тут же исчезает.

Подъезжает и останавливается автомобиль командира полка. К нему подходит лейтенант. Затем машина отъезжает, но скоро возвращается. Мы строимся, за исключением унтеров и отделения связистов из числа пожилых солдат, которые к нам присоединились. Нам приказано сдать панцерфаусты и автоматы. Кладу автомат на влажную землю перед собой и отдаю боеприпасы из ранца и карманов шинели штабс-фельдфебелю Кестеру. С нами остаются только лейтенант и штабс-фельдфебель. Командир полка уезжает, и мы строем отправляемся в путь.

Для нас в деревне готова еда, и мы под проливным дождем возвращаемся и с жадностью поглощаем жидкий, но горячий суп. Затем снова отправляемся в путь. Оказывается, что впереди дорога перекрыта русскими, которые находятся в Фюрстенвальде и в Эркнере, пригороде Берлина. Мы в растерянности. Как же нам прорываться?

Будем пробовать пройти через Шторков. Та дорога все еще должна быть свободна. Мы совершаем марш по лесным тропам на юг. Постепенно проясняется, и дождь прекращается. Делаем привал. Отдыхаем. Сидим, дрожа, на влажной земле. Струи дождя текут по лицам. Лагерь вермахта пуст. Нигде ни единого признака жизни. Двери хлопают на ветру. Возле бараков валяются кучи брошенного оружия и амуниции.

Иногда сталкиваемся с теми, кто так же осторожно, как и мы, пробирается через лес. Встречный показывает нам, как срезать дорогу. Нам не нужно идти через Шторков, мы можем пройти левее. Выходим из лесу и шагаем по полю. На развилке лейтенант отправляется на разведку. Мы лежим в траве и ждем. Затем идем дальше, совершая марш по неприметным тропам через лес, по полям и по пустынным дорогам, руководствуясь картой и компасом. Говорят, что в Шторкове уже русские танки.

Появляется хутор. Хозяева заметили нас издалека и встречают горячим молоком и кофе, когда мы переходим мост, переброшенный через ручей. Эти люди пока не затронуты войной, они выпали из поля зрения остального мира. Крестьяне приглашают нас остаться, и лейтенант беседует с ними. Мы остаемся. Заходим в сарай. Гейнц, Штрошн и я поднимаемся по лестнице на чердак. Ложимся на солому, сняв влажные и тяжелые шинели. В полу широкие щели, через которые нам виден пол молотилки. Спускаюсь во двор и мою ноги. Несколько моих товарищей чистят картошку. Из прачечной слышен запах теплой крови, там режут овцу. Девушки возвращаются с фермы, стуча по двору деревянными башмаками и неся полные ведра парного молока. Они угощают нас, и мы с благодарностью пьем его.

Блачек был в Кюммерсдорфе, оттуда сегодня вечером в Берлин отправляется поезд.

Во дворе царит оживление. Подают суп. Медленно темнеет. Из сараев слышится смех, там толстый Райникке упал с чердака на пол. Толстяк удивленно озирается. Он немного ушибся, но кости целы.

Мы выходим во двор и разговариваем с крестьянами. Здесь, в этом медвежьем углу, у них нет никаких новостей. Война их пощадила; они надеются, что им и дальше повезет. Хозяин фермы курит, попыхивая длинной фарфоровой трубкой. Зловонный дым окутывает его голову. Он клянется, что курит табак, выращенный в собственном огороде.

Над миром медленно опускается завеса ночи. Заходим в сарай и тихо карабкаемся по лестнице, чтобы не разбудить спящих. Я зарываюсь в солому. Гейнц беспокойно мечется во сне. Звездный свет проникает сквозь щели в крыше. Луч лунного света играет на лице Гюнтера. Снизу раздается самозабвенный раскатистый храп. Я вспоминаю ужасы и смерть недавних дней и прихожу в отчаяние.

Боже, в чем же смысл жизни?

Нас будят еще до полуночи. Я так толком и не смог заснуть, поскольку моя форма все еще остается мокрой. Дрожа от холода, надеваю влажную и тяжелую шинель и по шаткой лестнице осторожно спускаюсь вниз. Товарищи ходят вокруг сарая. То здесь, то там мерцает слабый свет.