Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов Страница 19

был известен под именем Ландезен. Затем Геккельман перешел в ведение заведующего Заграничной агентурой П.И. Рачковского, по указанию и на средства которого в 1890 г. с провокационной целью создал в Париже бомбовую мастерскую (за что французским судом был заочно приговорен к пяти годам тюрьмы). С тех пор он считался учеником Рачковского, который всецело ему доверял и неизменно покровительствовал. В 1894 г. император разрешил Геккельману, принявшему православие (крестным отцом был все тот же Рачковский), впредь именоваться Аркадием Михайловичем Гартингом, которого в 1895 г. Франция наградила орденом Почетного легиона. Во второй половине 1890-х годов «Аркаше», как его по-свойски называли в Департаменте полиции, доверяли уже настолько, что поручали охрану членов царствующего дома, включая самого Николая II и императрицу Александру Федоровну, во время их пребывания за границей. В 1901 г. по протекции Рачковского 40-летний Гартинг получает, наконец, самостоятельный пост – возглавляет созданную по инициативе того же Рачковского Берлинскую агентуру Департамента полиции. Вершиной его полицейской карьеры стало заведование Заграничной агентурой Департамента, которое продолжалось с 1905 по 1909 г. и прекратилось при скандальных обстоятельствах. Известный разоблачитель провокаторов, революционер-эмигрант В.Л. Бурцев установил, что Гартинг и создатель той самой, 1890‐го г., парижской бомбовой лаборатории – одно лицо, и «Аркаше», к тому времени уже достигшему генеральских чинов (что для еврея было большой редкостью), пришлось бросить все и срочно «эвакуироваться» в Петербург. Через год он вышел в отставку, живал попеременно то в Петербурге, то за границей, где и осел окончательно после прихода к власти большевиков.

Район, в 1904 г. порученный наблюдению Гартинга, обнимал Балтийское и часть Северного моря и включал территориальные воды и прибрежную полосу четырех нейтральных государств: Дании, Швеции, Норвегии и Германии, причем обеспечивать безопасность эскадры ему предстояло как с суши, так и с моря. Категорическое предписание министра иностранных дел оказывать Гартингу «полное содействие» на всякий случай получили и российские консулы в Лондоне, Гулле, Ливерпуле и Кардиффе[191]. В июне 1904 г. Гартинг явился в Главный морской штаб с проектом организации охраны эскадры, но встретил там довольно прохладный прием. «При первом знакомстве с Гартингом, – вспоминал Штенгер, – он произвел на меня крайне отрицательное впечатление. Я определенно заявил сослуживцам, что этот чиновник в вицмундире не внушает доверия… Апломб у Гартинга был очень большой, говорил он очень много и развивал всякие планы, как он поведет охрану»[192]. Несмотря на это, проект Гартинга был принят. «При обсуждении в Главном морском штабе вопроса расходов, необходимых для организации вверенной мне охраны, – докладывал он, – полагалось, что охранная служба потребует около 30-ти человек и понадобится 2-3 парохода для крейсирования в Бельте, причем имелось в виду, что организация должна будет функционировать не более 3-х месяцев и расход был высчитан в 150 000 руб., каковая сумма была ассигнована Морским министерством»[193]. Более подробных инструкций Гартинг не получил («мне были преподаны указания лишь в общих чертах», – напишет он впоследствии) – все детали ему предстояло выяснить на месте и действовать в соответствии с обстановкой.

В начале июля Гартинг приехал в Копенгаген, устроил свой штаб в отеле «Феникс», развил кипучую деятельность и вскоре намного превзошел ранее намеченные масштабы своей организации. С помощью российских вице-консулов в приморских городах он создал свыше 80 «сторожевых», или «наблюдательных» пунктов, в которых на него негласно работало до 100 человек местных жителей (вместо 30-ти запланированных); установил тесные связи с рядом шведских и датских пароходных и страховых обществ, 9 судов которых (вместо «2-3-х») были им зафрахтованы, чтобы с середины августа до середины октября 1904 г. крейсировать в датских и шведско-норвежских водах. Прежде, чем фрахтовать то или иное судно, Гартинг посылал его подробное описание и фотографию в Главный морской штаб, который и принимал окончательное решение о возможности его использования. Вообще по всем специальным морским вопросам Гартинг консультировался с Главным морским штабом, фактический глава которого, адмирал Вирениус, направлял ему свои ответные депеши от имени директора Департамента полиции Лопухина – конечно, с ведома последнего и по договоренности с ним[194].

В момент прохождения основных сил 2-й эскадры число пароходов было увеличено до 12-ти, и Гартинг получил возможность непрерывно наблюдать в «своем» районе движение ее судов. Существенно облегчала его задачу поддержка, которой ему с помощью сотрудников российского посольства удалось заручиться в ряде датских министерств. В результате чиновники морского ведомства этой страны информировали Гартинга о подозрительных судах, замеченных в море с датских маяков, полицейские власти получили указание Министерства юстиции содействовать российскому агенту, а МИД и Министерство финансов, по его просьбе, потребовали от таможни особо бдительно досматривать прибывающие из-за рубежа грузы и изымать взрывчатые вещества – напомним, что возможность минирования японцами балтийских проливов рассматривалась тогда как наиболее вероятная.

Одновременно с Гартингом и его агентурой в интересах охраны эскадры работали и сотрудники российских дипломатических миссий в Скандинавии. «Считаю долгом довести до сведения Вашего сиятельства, – писал в середине августа 1904 г. графу Ламздорфу российский посланник в Дании А.П. Извольский, – о разговоре, который я имел со здешним морским министром касательно предупреждения попыток со стороны японцев нанести вред нашей эскадре при предстоящем проходе ее из Балтийского в Немецкое море. Вице-адмирал Иёнке сказал мне, что, со своей стороны, им принят целый ряд мер для самого тщательного наблюдения за всем, что происходит в датских портах и водах: инструкции в этом смысле даны командирам всех датских военных судов, коронным лоцманам, чинам правительственной рыбной инспекции и служащим на маяках. О каждом подозрительном судне или другом явлении предписано доносить в Морское министерство, откуда сведения эти будут тотчас же сообщаться негласным образом вверенной мне миссии»[195]. Таким образом, датские военно-морские силы были негласно привлечены к обеспечению безопасности русской эскадры. По уверению датского корреспондента “Times”, в Копенгагене «никто не верил в реальную опасность» японских мин, благодаря чрезвычайным мерам предосторожности, принятым местными властями: «Даже в самых маленьких провинциальных городках … каждый путешественник и иностранец наблюдался с бдительностью почти смехотворной»[196].

Гартингу, однако, было не до шуток. Он регулярно, иногда по несколько раз в день докладывал Извольскому о ходе дела, сообщал ему имена датчан, характер и степень их участия в своей «сторожевой службе». В момент прохождения эскадры у берегов Дании такие доклады он делал российскому посланнику почти ежечасно, а тот, в свою очередь, информировал своего министра, а также императрицу-мать Марию Федоровну, датчанку по происхождению, которая в тот момент гостила в Дании. Личная заинтересованность в этом деле вдовствующей императрицы лишала Гартинга возможности избавиться от такого назойливого и, по его мнению, чрезмерного внимания к своей персоне руководителя российской миссии в Копенгагене.

В Швеции под непосредственным руководством Гартинга действовал консул Березников, который по позднейшему отзыву Департамента полиции, «способствовал принятию мер к благополучному проследованию эскадры,