Сергей Князьков - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV Страница 2

«Неужели, дядюшка, вы думаете разбить Наполеона?» неосторожно спросил старика его племянник перед самым отъездом старого генерала к армии. «Разбить? нет, — просто отвечал Кутузов, — но обмануть — да, рассчитываю!» Конечно, Кутузов не был полководцем, равным Наполеону, этому поэту и первостепенному художнику-мастеру войны, но Кутузов, по крайней мере, так же хорошо знал и понимал практику военного дела, как и его гениальный противник. И этим он был ему особенно опасен. «Из всех генералов, современников Наполеона, разве только двое во главе армий были достойны помериться с Наполеоном — это эрцгерцог Карл (австрийский) да Веллингтон (английский генерал), но осторожный и хитрый Кутузов был, однако, его самым опасным противником», говорит один иностранный военный писатель.

«Ген.-фельдм. кн. Голенищев-Кутузов Смоленский, принимающий главное начальствование в авг. 1812 г.»[1]

Для данной минуты, когда нам поневоле приходилось отступать, медлительная осторожность Кутузова, в которого верило войско, была как раз у места. Но потом эта осторожность старого вождя в соединении с некоторой старческой неподвижностью, болезненностью и усталостью сказалась для успехов нашей армии и с отрицательной своей стороны: привыкнув действовать с оглядкой, Кутузов часто при отступлении Наполеона во время преследования его нашими войсками не находил у себя достаточно сил и решительности для того, чтобы разом покончить с расстроенной французской армией, и пропустил не один удобный к тому случай, хотя надо сказать, что тут вина не всегда была исключительно на его стороне.

Император Александр Павлович не любил Кутузова и не доверял ни его военным способностям, ни личным свойствам, так как знал, что Кутузов не признавал его военных талантов, которыми Александру Павловичу так хотелось обладать. Человек екатерининской эпохи и суворовской выучки, Кутузов был против павловской муштры войск на прусский образец и резко осуждал всякую парадоманию, все то, что так по гатчинским воспоминаниям любил император Александр. Расходились оба — царь и главнокомандующий даже в таком основном вопросе, как отношение к Наполеону. В то время, как император Александр все чаще повторял: «Или Наполеон или я!» и хотел полной гибели «корсиканца», Кутузов очень сомневался, будет ли так уж выгодно для России решительная гибель Наполеона, полагая, что этой гибелью воспользуются для своей пользы и вовсе не для нашей англичане, австрийцы, пруссаки. Будущее показало, кто был более прав.

Итак, Кутузова назначил главнокомандующим император Александр вопреки своему желанию. Но выбирать было не из кого: Кутузов был единственным человеком, относительно военных дарований которого ни у кого не было сомнения, и именно его хотели видеть во главе армии все, потому что все в него верили, как в единственного человека, который способен выручить и войско и отечество в такую трудную минуту. Император Александр уполномочил Кутузова действовать в качестве главнокомандующего во всем по его, Кутузова, усмотрению и разумению, как Кутузов и просил. Одно только император Александр строжайше запретил Кутузову — вступать в какие-либо переговоры с Наполеоном. Кутузов со своей стороны верноподданнически просил императора довериться во всем деле ведения военных операций ему, Кутузову, и отказаться от личного присутствия в армии. Император согласился на это. В день отъезда Кутузова к армии, император Александр сказал: «Публика желала назначения его, я назначил его: что касается меня лично, то я умываю руки». В письме к своей сестре Екатерине Павловне император Александр еще резче подчеркнул, что назначил Кутузова вопреки своему убеждению.

Прощаясь с государем, Кутузов уверял его, что скорее ляжет костьми, чем допустит неприятеля к Москве. Пока Смоленск был в наших руках, Кутузов мог искренно давать это обещание. Но на первой станции по пути из Петербурга к армии Кутузов узнал, что Смоленск оставлен нами. «Ключи к Москве потеряны», грустно сказал старый полководец, когда прочел донесение о занятии Наполеоном Смоленска. Но эти слова, как и обещание лечь костьми, вовсе не означали, что Кутузов резко осуждал действия Барклая и готовился круто изменить систему действия против Наполеона. В кругу близких он до отъезда из Петербурга говорил: «До сих пор мы все отступали, но, быть может, так и было нужно». Общее желание наступления он поддерживал в то же время молчаливой улыбкой согласия и даже официальными возгласами, что надо «лечь костьми». Истинные свои намерения старик держал про себя, убежденный, что на его отступление, конечно, и народ, и войско, и общество посмотрят иначе, нежели на отступление Барклая.

К армии Кутузов прибыл 17 августа и застал войска в полном отступлении к Москве. Объезжая армию и здороваясь с солдатами, Кутузов несколько раз сказал: «Ну, как можно с такими молодцами все отступать и отступать!» Войска с восторгом приветствовали старого вождя. Настроение сразу повысилось, все приободрились и хотели только одного — решительного боя с французами. Унаследовав от Суворова его удивительное уменье обращаться с солдатами дружески-просто, Кутузов говорил с ними на понятном народу языке и поддерживал уверенность, что Москвы не дадим французу. Враг всякой пышности и показного парадного блеска, Кутузов появлялся перед войсками на маленькой казачьей лошадке, в старом походном сюртуке, без эполет, в белой с красным околышем фуражке, с шарфом через одно плечо и с нагайкой на ремне через другое. Эта внешность, напоминая суворовскую манеру, только поддерживала тот неподдельный энтузиазм, с которым армия приветствовала назначение Кутузова. Враг всяких формальностей и шагистики, Кутузов узаконил своим распоряжением все многочисленные и неизбежные в походе отступления от тогдашней очень сложной формы и этим очень облегчил солдатскую походную тяжесть. Канцелярия при нем сократилась до необходимых размеров: чтобы отучить от лишней переписки своих подчиненных и тем косвенно заставить их поступать в критические минуты по собственному усмотрению, Кутузов просто стал задерживаться в подписке бесконечных бумаг, притворяясь старчески-ленивым, забывчивым. В результате генералы и офицеры сразу почувствовали, что главнокомандующий им доверяет и им верит. Недовольны остались только любители канцелярской отписки и волокиты. Среди солдат пошла поговорка: «приехал Кутузов бить французов». Отступление ко дню приезда Кутузова к армии как-то само собой приостановилось. Главная квартира наших войск находилась в этот момент в селе Царево-Займище под Гжатском. Осмотрев вместе с Барклаем расположение наших войск и ознакомившись с местностью, Кутузов нашел все превосходным и удобным для того, чтобы дать французам решительное сражение. Силы нашей армии доходили до 110 тысяч человек. Все думали, что назавтра предстоит бой, и войска готовились. Но на следующий день, 19 августа, вдруг неожиданно для всех последовал приказ — отступать. В донесении своем государю Кутузов объяснял свое отступление от Царева-Займища необходимостью принять на себя и распределить по полкам, сильно поредевшим во время боев на пути от Смоленска, подкрепления, которые двигались к нашей армии от Москвы. Кроме этого, ему, вероятно, нужно было некоторое время, чтобы осмотреться и войти в подробности, лучше узнать войска и особенно своих ближайших сотрудников. Осторожный Кутузов оставался верен себе и не хотел рисковать. Снова началось отступление; но войска шли в другом настроении: ясно было, что Москвы без боя не отдадут, и что старик Кутузов хочет только выбрать место, более удобное для битвы, да подтянуть к себе подкрепления. 22 августа наша армия расположилась на позициях у Бородина.

С. Князьков

М. И. Кутузов, князь Смоленский (М. Орлов. 1888 г.)

II. От Царево-Займища до Бородина

Подп. В. П. Федорова

астоящее описание имеет целью пополнить пробелы в истории Отечественной войны за период времени с 17 по 24 августа, т. е. за тот период, когда, при отступлении наших 1-й и 2-й западных армий к Бородину, арьергардам этих армий приходилось вести непрерывные бои с неприятелем. Эти забытые военной историей сражения сделались в настоящее время всеобщим достоянием благодаря архивным изысканиям полковника Н. П. Поликарпова.

По прибытии к армии в с. Царево-Займище, князь Кутузов приказал для 1 и 2 армий составить один «общий арьергард» под начальством генерал-лейтенанта Коновницына, но этому арьергарду именно и не суждено было сделаться «общим» по той причине, что французский авангард наступал тремя параллельными колоннами. Необходимость, следовательно, заставила и наш арьергард разделиться на три отряда, хотя и имевших между собою связь, но действовавших вполне самостоятельно. Из «общего арьергарда», таким образом составились: «центральный арьергард» генерал-лейтенанта Коновницына; правый (северный) отряд генерал-майора барона Крейца и левый (южный) отряд генерал-майора графа Сиверса. В с. Цареве-Займище главнокомандующий убедился в невозможности принять сражение по невыгодности позиции и отдал приказ армиям отступать по дороге к Гжатску.