Борис Анин - Радиоэлектронный шпионаж Страница 20

Естественно, что украсть шифраппаратуру Уокер не мог, но в его силах было раздобыть ее подробное техническое описание, а по нему методом обратного проектирования можно было реконструировать сам шифратор. Уже одно это, по мнению официальных лиц в ВМС США, дало возможность советской стороне приступить к чтению американской шифрпереписки даже без получения доступа к ключам. Одной из скомпрометированных таким образом шифрмашин стал аппарат «KW-7», который одно время являлся основным для закрытия правительственных линий связи США. По итогам расследования дела Уокера «KW-7» был в срочном порядке заменен на другой шифратор. Та же участь постигла еще одну шифрмашину — «KWR-37», использовавшуюся для защиты однонаправленных линий связи типа «берег — корабль», которые предназначались для оперативного руководства командованием ВМС США своими флотскими соединениями. Полученные через Уокера схемы, ключи и открытые тексты шифровавшихся с помощью «KW-7» и «KWR-37» сообщений позволили нашим криптоаналитикам совершить то, что в АНБ считали невозможным, — читать шифрпереписку на линиях сзязи, которые защищались с помощью этих шифраторов, не зная ежедневно менявшихся ключей к ним. Шифрмашины «KW-7» и «KWR-37» попали в руки советских криптоаналитиков еще в 1968 году, когда КНДР захватила вторгшееся в ее территориальные воды американское шпионское судно «Пуэбло». Тогда, по свидетельству Кларка, АНБ успокаивало и себя, и встревожившихся военных и государственных деятелей США заявлениями о том, что в СССР «не смогут вскрыть их, если там нет правильного ключа». В агентстве были внесены необходимые изменения в схемы этих шифраторов, чтобы лишить СССР возможности дешифровывать сообщения из линий связи, на которых стояли «KW-7» и «KWR-37», даже если «правильный ключ» у советской радиоразведки появится. В АНБ еще не знали, насколько ошибались: благодаря Уокеру 16-е управление КГБ оперативно получало ключи к «KW-7» и «KWR-37», а с изменениями в их логической схеме советских криптоаналитиков своевременно знакомил Уитуорт.

Контактировавшие с Уокером сотрудники 16-го отдела ПГУ никогда не сообщали ему, насколько успешными были усилия их коллег-криптоаналитиков, читавших шифрпереписку США. За исключением одного-единственного случая. В начале 1980 года они пожаловались, что их копия шифратора «KWR-37» перестала дешифровывать американские шифрсообщения по предоставлявшимся Уокером ключам. Проблема заключалась в том, что американцы стали использовать специальное устройство для считывания и предварительной обработки ключевой информации, прежде чем она попадала собственно в сам шифратор. Уитуорт лично набросал схему считывателя и передал ее Уокеру, а тот — дальше по назначению. После этого рекламации от КГБ больше не поступали.

Самая большая ценность полученной через Уокера информации заключалась в том, что она позволяла узнавать заранее об американских планах. Теодор Шекли, с 1968-го по 1973 год возглавлявший резидентуру ЦРУ в Сайгоне, вспоминал, что на заключительном этапе войны во Вьетнаме противник обычно знал заранее о рейдах бомбардировщиков «Б-52». Даже когда из-за плохой погоды самолеты уходили на запасные цели, вьетнамцам было уже известно, по каким из них будет нанесен удар. Естественно, это сокращало эффективность американских бомбовых ударов. Шекли недоумевал и сокрушался по этому поводу, но так и не смог понять, в чем дело. Оценки Шекли позволили понять, насколько был велик психологический эффект от осознания того, что оперативные планы известны противнику в результате утечки информации. На американском флоте, например, часто замечали, что, когда проводились секретные маневры, поблизости всегда оказывались советские корабли. «Как будто у них были дубликаты наших оперативных планов», — сетовал один американский адмирал.

К началу 1984 года перечень тем, информацию о которых в КГБ желали получать от Уокера, сильно сократился. На состоявшейся в Вене встрече у него потребовали данные о модификациях в логической схеме «KW-7», a также копию документа под названием «МНК». За этим сокращением, по словам Уокера, скрывался так называемый «Меморандум национального командования», который имел отношение к криптографической защите информации. К тому времени сократились и возможности Уокера по добыванию ценных разведданных. По его признанию, очень мешали ему дополнительные меры безопасности, введенные в АНБ, — особые патроны для хранения ключей, руководства по эксплуатации шифраторов без схем их основных узлов, ключевые таблицы, которые невозможно было сфотографировать.

Разработка Уокера, самого важного агента КГБ в США в 70-е и 80-е годы, стала крупным успехом, который помог Олегу Даниловичу Калугину стремительно подняться вверх по служебной лестнице: в 1974 году он стал самым молодым генералом в ПГУ, этом престижном управлении КГБ. Технические приемы, которыми чекисты пользовались для конспиративной связи с Уокером, заслужили самую высокую оценку в ФБР. Вашингтонская резидентура КГБ в основном использовала тайники. Все указания по проведению тайниковых операций вплоть до мельчайших деталей поступали из Центра. К тому же из Москвы в Вашингтон прислали специального сотрудника. В Москве его жена была штатной сотрудницей наружного наблюдения и на связь с Уокером в Вашингтоне выходила вместе с мужем.

«Это было самое крупное дело в истории КГБ. Мы смогли дешифровать миллионы ваших шифрсообщений. Если бы была война [между СССР и США], мы бы ее выиграли» — так процитировала американская печать заявление двойного перебежчика Виталия Юрченко, которое он якобы сделал в августе 1985 года допрашивавшим его сотрудникам ФБР. Однако бывший заместитель помощника директора ФБР по вопросам контршпионажа Филипп Паркер, курировавший дело Уокера, наоборот, считает, что обращение с Уокером со стороны КГБ свидетельствует о его второстепенности как агента: «Он был просто одним из мальчиков на побегушках». «Нет сомнений, что другие Уокеры все еще ходят среди нас», — скаламбурил пожелавший остаться неизвестным сотрудник АНБ, намекая на фамилию Уокера, которая в переводе с английского означает «ходок». Эти предположения подтвердились, когда в 1989 году был выявлен еще один «уокер» — армейский офицер Джеймс Холл, сотрудник ЦСБ. Холл признался, что с 1982-го по 1988 год снабжал КГБ важной информацией, касавшейся радиошпионажа Соединенных Штатов. Однако в начале 1989 года ему было приказано немного «уменьшить свою активность».

ЧТО МОЖНО НАЙТИ В БАЧКЕ УНИТАЗА

23 февраля 1996 года в США был арестован 50-летний американец Роберт Липка. Дождавшись, пока его двое сыновей уйдут в школу, а жена — на почту, около дюжины сотрудников ФБР ворвались в дом Липки и надели на него наручники. После ареста Липке было предъявлено обвинение в том, что в течение многих лет он продавал КГБ секретные документы АНБ, где с 1964-го по 1967 год был мелким клерком. В служебные обязанности Липки входил прием информации, поступавшей в АНБ по спецсвязи, ее сортировка, рассылка по подразделениям и последующее уничтожение. На основании этой информации в АНБ составлялись доверительные доклады для сведения высшего руководства страны.

В 1967 году Липка ушел из АНБ, чтобы закончить колледж в провинциальном городке в ста километрах от Филадельфии. Потом он преподавал историю в этом же колледже, содержал небольшой нумизматический магазин, публиковал безобидные заметки в местной газете и увлекался азартными играми. После того как в 1992 году в одном из игорных клубов на Липку упал стол, он подал судебный иск на хозяев заведения. Дело было улажено до суда: в качестве компенсации за частичную потерю трудоспособности Липка получил в десять раз больше, чем, по сведениям ФБР, ему заплатила советская разведка за все годы сотрудничества с ним.

Первые подозрения в отношении Липки появились у ФБР еще в 60-е годы, когда он необоснованно задерживал у себя некоторые документы, вместо того чтобы своевременно передавать их дальше по назначению. Однако что же в конце концов вывело американских «чекистов» на след Липки, остается тайной. По одной из версий, в 1993 году, почти через двадцать лет после разрыва их отношений, на Липку донесла в ФБР его первая жена Патриция. В этом же году к Липке явился фэбээровец, который прикинулся сотрудником российской военной разведки — неким капитаном Никитиным. Сперва Липка сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. Но когда пришедший назвал его старой кличкой Рук (в переводе с английского — Шахматная ладья), придуманной для Липки в КГБ, поскольку он серьезно увлекался шахматами, Липка дрогнул.

Своему гостю Липка подтвердил факт продажи секретов АНБ русским, связь с которыми он не прерывал до 1974 года (количество похищенных им ценных материалов было столь велико, что встречи Липки с кураторами из КГБ растянулись на долгие годы), и пожаловался на неадекватную оплату ими своих услуг. По словам Липки, за каждый пакет документов, вынесенный им из штаб-квартиры АНБ в Форт-Миде, КГБ давал не больше тысячи долларов. Для передачи информации и получения за нее денег служили дупла деревьев в зонах отдыха и бачки унитазов в придорожных ресторанах.