Майкл Масманно - Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939—1945 Страница 20

С гордо отведенными назад плечами, с убедительным голосом архитектора, под руководством которого строились египетские пирамиды, Олендорф рассказывал со свидетельского места, иногда прерывая свое легко льющееся повествование глотком воды из стакана, как, будучи командиром эйнзатцгруппы D, он со своими подчиненными следовал за немецкими войсками через Бессарабию (Молдавию) и Крымский полуостров, выполняя распоряжения своего вождя и повелителя Адольфа Гитлера по осуществлению геноцида.

Он не испытывал удовольствия от всего этого, объяснял он тоном сознательного родителя, которому пришлось наказать непослушное дитя. Он говорил, что в этом состоял его долг. А затем, разбавив свой голос нотками жалости к себе, замечал: «Ничто не доставляет таких душевных мук, как необходимость расстреливать беззащитное население».

Но его яркий призыв к сочувствию и оправданию оставил глухими уши обвинителей. Во время перекрестного допроса профессор Хит заметил в ответ: «Хуже может быть разве что подвергнуться расстрелу самому». И затем Хит саркастическим тоном закончил: «будучи беззащитным».

Но Олендорфа это, казалось, совершенно не обескуражило.

«Я могу представить и худшее, например умереть от голода!» — произнес он скрипучим голосом.

Хит встал из-за стола обвинителей и подошел к обвиняемому. С наушниками на голове он казался еще выше ростом. Олендорф, на голове которого красовался тот же аксессуар, стал еще более внушающей ужас фигурой в том горячем поединке. Переводимый спор через наушники мог тут же услышать каждый из посетителей зала суда. Стороны перестреливались вопросами и ответами со скоростью теннисных мячей, и почти не чувствовалось, что противники кричат друг на друга на разных языках.

Жертвами Олендорфа были в основном евреи, но его люди убивали и цыган.

«На каком основании вы убивали цыган?» — спрашивал прокурор Хит.

«Здесь тот же случай, что и с евреями», — отвечал Олендорф.

Поскольку нацисты провозгласили теорию высшей расы, Хит вложил все свое презрение к этой теории в вопросе из одного-единственного слова: «Кровь?»

Олендорф ответил: «Я могу добавить из своего собственного знания истории Европы, что евреи на протяжении европейских войн регулярно занимались шпионажем в интересах всех сторон».

Хит посмотрел на меня, как бы желая убедиться в том, что аппаратура перевода находится в рабочем состоянии. Ведь он задал вопрос о цыганах, а Олендорф продолжал говорить о евреях. Я указал Олендорфу на то, о чем спрашивал Хит. Сделав рукой жест пренебрежения, Олендорф ответил: «Между евреями и цыганами нет разницы. В те времена в отношении евреев действовали те же порядки. Как я добавил в своем пояснении, из европейской истории известно, что евреи на протяжении всех войн выполняли шпионские задания для обеих воюющих сторон».

Я снова напомнил обвиняемому: «Ну, то, что мы сейчас пытаемся сделать, — это узнать, что вы собираетесь сказать по поводу цыган, но вы постоянно возвращаетесь к вопросу о евреях. Господин Хит спросил про цыган. Говорит ли европейская история что-нибудь об участии цыган в европейской политике и войнах?»

Олендорфу нравилось заглядывать в книги по истории.

«Конкретно о цыганах. Я хотел бы обратить ваше внимание на собрание трудов, посвященных Тридцатилетней войне, авторами которых являются Рикардо, Гук и Шиллер…»

Поскольку тридцатилетняя война велась в 1618–1648 гг., я не мог не вмешаться: «Это слишком далекий пример для того, чтобы оправдать убийства цыган в 1941 г., не так ли?»

То, что, оправдывая свои убийственные злодеяния, он приводит в качестве причины события 300-летней давности, нисколько не смущало бывшего генерала СС.

«Как я пояснил, частично причина принятия тех решений лежала и в событиях тех времен».

Так что же было действительной причиной убийств евреев и цыган? Олендорфа почти раздражали такие вопросы. Но это же была мера самообороны, пояснял он таким тоном, будто говорил о таких же очевидных вещах, как то, что земля круглая. Евреи представляли собой постоянную угрозу для немецких оккупационных войск. К тому же однажды они сами могли напасть на немцев, и чувство самосохранения диктовало необходимость их уничтожения, пока они не начали наступление на Берлин.

Хита не удовлетворил этот аргумент. Предположим, заявил он, что евреи Бессарабии, Крыма и Украины с винтовками на плечах выступили против немцев. Предположим, что жены выступят вместе с ними. Но как же быть с еврейскими и цыганскими детьми? Хит задал этот вопрос Олендорфу громоподобным голосом.

Но Олендорф невозмутимо ответил: «Согласно приказу их следовало убить, как и их родителей».

Хит подался вперед со свидетельского места, попытавшись справиться с гневом, вызванным равнодушием, с которым Олендорф говорил об убийствах детей. Затем, быстро развернувшись, он снова обрушился на подсудимого: «Можете ли вы объяснить трибуналу, какую ощутимую угрозу безопасности вермахта, по вашему мнению, могли нести дети?»

Олендорфа удивило то, что Хит так долго задерживается на этом вопросе.

«Боюсь, что не могу ничего добавить к тому, что сказал в ответ на ваш предыдущий вопрос. В моей компетенции не было определение степени угрозы. В приказе говорилось, что все евреи, включая детей, представляли угрозу для безопасности этих территорий».[5]

Хит повысил голос, который теперь стал подобен грому: «Согласны ли вы, что не было абсолютно никаких реальных причин для убийства детей, за исключением того, что здесь речь идет о геноциде с целью уничтожения целого народа?»

Атмосфера в зале заседаний накаляется: все предчувствуют, что сейчас последуют какие-то ужасающие разоблачения. Можно заставить себя смириться с самыми злодейскими сценами, но целенаправленные убийства невинных детей глубоко ранят сердца людей и одновременно вызывают чувство недоумения. И Олендорф не разочаровывает ожидания аудитории, которая в беспомощном шоке выслушивает его холодный ответ: «Я полагаю, это легко объяснить с той точки зрения, что речь идет о достижении не временной, а постоянной безопасности. Ведь дети со временем вырастут и станут взрослыми. И поскольку они являются детьми тех, кто был уничтожен, в будущем станут представлять не меньшую опасность, чем их родители».

Хит застывает, чтобы дать возможность шоку пройти самому по себе. Затем он переходит к следующему вопросу. Однако по тому, как вытянулось его лицо, ясно, что он все еще думает о детях, которых следует убивать, чтобы, став взрослыми, они не попытались отомстить убийцам своих родителей. В этом высказывании содержится чистая логика, прямо как у Аристотеля, даже чересчур совершенная логика. Но и в ней должна где-то скрываться трещина, поэтому Хит переходит к допросу своего очаровательного, как сама смерть, обвиняемого: «Возвращаюсь к вопросу об убийствах детей во время массовых казней в России. Я полагаю, что вы все еще не ответили на мой вопрос. Какую непосредственную угрозу войскам вермахта могли нести дети возраста, скажем, менее пяти лет?»

Олендорф заявляет, что уже ответил на этот вопрос, поэтому, чтобы помочь Хиту, я суммирую все пояснения Олендорфа по этому поводу: «Свидетель заявил, что дети младше пяти, четырех, трех и так далее лет, как я понял, были убиты, потому что могли представлять собой угрозу для Германии в будущем. Таков его ответ, и он настаивает на нем».

Но Олендорф все же не был совсем бессердечным человеком. Была одна вещь, которая при массовых убийствах детей все же задевала его чувства. Некоторые из его подчиненных имели семьи и детей. У самого Олендорфа их было пятеро. Когда палачи смотрели на беспомощных малышей, в сторону которых были направлены стволы их винтовок, они часто вспоминали собственных маленьких мальчиков и девочек и иногда намеренно стреляли мимо. После этого командир команды или взвода вынужден был ходить с пистолетом или карабином и лично расстреливать плачущих малышей, извивающихся на земле. Это было совсем не по-военному. Точно так же солдаты часто стреляли мимо, когда приходилось расстреливать женщин, потому что в такие моменты они думали о своих женах, дочерях, сестрах и матерях, находившихся где-то далеко.

Олендорф обсудил этот вопрос со своим другом Эйхманом. Тот обратился в транспортный отдел (Amt II), который после этого снабдил сентиментальных убийц газвагенами. Эти транспортные средства внешне были похожи на крытые грузовики-фургоны. По бокам находились закрашенные окна, изображения цветочных горшков там, где должны были находиться окна, еще более усугубляли обманчивое впечатление. Приятные с виду автомобили подъезжали к томящимся в ожидании матерям с их отпрысками. Им говорили, что их отвезут к мужьям и отцам. Олендорф так описал эту процедуру: «По виду фургона невозможно было определить, для каких целей он использовался, и людям говорили, что их будут перевозить на новое место, поэтому люди без колебаний садились туда».