Олег Валецкий - Волки белые Страница 21

Так что, нравилось командованию или нет, но войну до 1995 года вели добровольцы. Никто никого воевать не заставлял, и денег никому за это не платили. Такая война была привлекательна для тех, кто любил воевать по-настоящему, проявляя личную смелость. А люди собирались разные, я тоже приехал только за тем, чтобы повоевать, поэтому стремился попасть в любую проводившуюся акцию. Сказать, что воевали от безысходности и паранойи — неправда, хотя так пытаются эту войну представить иные журналисты. Разумеется, тут встречались разные люди. Я тогда подружился с Нешо и Войо, владельцами кафе «Снупи» на Гырбовице, которые добровольно вызвались воевать. Лучше я узнал и ребят из группы «Серпски соколови», с которыми наши плечом к плечу воевали на Озренской: отец одного из них — офицер в штабе бригады, у второго дядя был владельцем крупной фирмы заграницей. Мой знакомый по чете Алексича — Ранко — был инвалидом и освобожден от воинской повинности, но все же воевал.

Гырбовица была интересна тем, что здесь противников разделяли не горы и леса, а всего лишь одна улица. Не было необходимости ждать боя неделями, достаточно было дать пару очередей по бункерам через дорогу. Боевые ситуации возникали постоянно и из обычных людей, при желании, можно было создать хороших бойцов.

Сравнивая войну на Игмане и Гырбовице, могу сказать: первая была тяжелее, чаще проводились ожесточенные схватки с противником. Командование отдавало приказы не тратить боеприпасы и не провоцировать противника. Возможно, такая осторожность хороша в политике, но не на войне и не в данной ситуации. Ведь сербы численно уступали противнику в несколько раз, превосходя его лишь в огневой мощи. Подобное превосходство можно было использовать лишь в нападениях, так как при обороне сербы не имели возможности из-за недостатка людей оборонять всю Гырбовицу. Поэтому сербы оказывались в заведомо проигрышной позиции. Противник же мог собрать достаточное количество бойцов (и огневые средства для их поддержки) для организации нападений на двух-трех направлениях. Где-нибудь линию обороны неприятель все равно бы прорвал, и сербы не смогли бы им эффективно сопротивляться.

Польза постоянных нападений была очевидна, так как, пользуясь своей огневой мощью, сербы заставляли своих противников страшиться любого нападения на Гырбовицу. Я не хочу, чтобы создавалось впечатление, что сербы только и делали, что били мусульман на Гырбовице. В войне случаются потери и поражения с обеих сторон, но в данной обстановке сербы наносили неприятелю большой урон, чем те же самые бойцы — где-нибудь в горах. Ничего особо занимательного в городских боях описать нельзя. Придумывать же рассказы в духе Джона Хогана, опубликованного как-то в российском журнале «Солдат удачи», просто не хочется. Джон тогда привез какую-то помощь для мусульманских пожарников, а затем в «ковбойском духе» решил уложить нескольких «плохих парней» — сербских снайперов. Он, разумеется, как истинный ковбой, уложил сразу шестерых таких злодеев, стрелявших по всегда беззащитным мусульманам Сараево. На деле в Сараево более-менее серьезно «антиснайперскую» войну вели французские миротворцы, имевшие акустические станции, определяющие, где находится снайпер, но они никого из сербских снайперов не убили.

Рассказы об убитых снайперах после той войны, воспринимаю с большой недоверчивостью. Достаточно быстро люди в городе научились воевать, передвигаясь группами по два-три человека, вооруженные не только автоматами или снайперскими винтовками, но и гранатометами и пулеметами.

В таких условиях снайперам не так уж легко находить цель.

В силу этого куда эффективнее оказались в городской войне саперы, и, прежде всего — подрывники. В этом многое зависело от опыта взрывника и от его знания строительного дела. Определить уязвимое место в конструкции здания и правильно распределить взрывчатку весьма сложно для людей, не занимавшихся долгое время строительством, неудачи тут были закономерны. Несколько раз случалось, что подрывники просто оставляли несколько десятков килограммов в подъезде, в результате чего рушились в пятиэтажном здании лишь один-два лестничных пролета, тогда как основная ударная волна уходила через выход подъезда. Были и удачные примеры. Одна из операций была организована штабом 2-го батальона. Их офицер заложил взрывчатку на первый этаж углового подъезда неприятельского здания «Лорис», стоявшего фронтально к сербской позиции и из-за этого имевшего два или три неприятельских «бункера». Сербы на санках привезли взрывчатку, поставили ее между колоннами, так как в данном месте находился проем, укрепленный этими колоннами. Взрыв едва не обрушил весь подъезд сверху донизу, и последствия его были видны всю войну. Кстати, судьба этого подрывника печальна. Поверив международному сообществу, всем глупостям о всеобщем мире и прощении, он даже устроился работать переводчиком в международную полицию, и в результате был арестован мусульманской полицией в Гырбовице. Местный военный суд приговорил его к 15 года лишения свободы за разрушение гражданских сооружений, хотя по такой логике каждый гранатометчик, каждый артиллерист, каждый наводчик танкового орудия и каждый летчик, даже из блока НАТО, может быть осужден.

Конечно, в Гырбовице действия сербов не ограничивались доставкой взрывчатки, чаще всего это были обычные огневые налеты. Это происходило не каждый день и не каждую неделю, но тогда, в конце 1993 года, боевые действия там значительно активизировались. В районе улицы Мишки Йовановича находился высокий пятиэтажный дом. Его ближайший к сербам торец расположился приблизительно на одном уровне с сербской линией обороны. С сербской стороны в него можно было пройти через один или два двухэтажных здания. Его другой торец находился рядом с неприятельскими позициями.

Одно время это здание никому не принадлежало. Осенью 1993 года бойцы четы Папича заметили, что там участились появления неприятельских бойцов. Несколько раз с ними возникали перестрелки. В конце октября воевода отправился туда с несколькими бойцами, захватив и Шкрабова. Предполагалась обычная разведка с минимумом стрельбы. Дело было ночью, воевода взял с собой прибор ночного видения, а Саша Шкрабов надел бронежилет, захватив прибор бесшумной стрельбы для автомата Калашникова и пару пачек специальных патронов к нему. Придя на место, они первыми обнаружили противника, и Саша применил ПБС (прибор бесшумной стрельбы). Пока противник соображал, ему пришлось потерять несколько человек. Потом началась общая перестрелка, в которой сербы потерь не имели, а Саша спасся от ранения в плечо благодаря бронежилету.

Противник был виноват сам. Ночью в здании, полном всякого хлама, кирпичей, железа и осколков стекла, передвигаться надо было очень осторожно, но, в общем, шума при движении избежать невозможно. Куда лучше им было бы идти подвалом или же по крыше.

К тому времени Алексич и Шкрабов достаточно сблизились, и Саша решил организовать воеводе что-то вроде личной охраны из русских добровольцев. Не знаю, какие цели преследовал воевода, но я против этого ничего не имел, так как относился к нему, как к человеку незаурядному, да и был он проще в общении, в отличие от иных офицеров. К такой службе подходили не все. Одним это было скучно, другие начинали заниматься ерундой, хотя посещали воеводу люди известные.

Число охранников определилось в пять человек, из которых Шкрабов и я чаще всего выходили на дежурства. Мне это в тягость не было, поскольку давало хорошие знания о Гырбовице, Республике Сербской и вообще о сербах. Единственное, что действовало на нервы, так это табачный дым в квартире воеводы, большое количество кофе и алкоголя, выпиваемых на всяких совещаниях. Правда, ракия пилась маленькими глотками, а не залпом, как у русских. Став охраной воеводы, наш 3-й РДО значительно повысил свой престиж в Гырбовице, да и в Пале нас неплохо знали: видя «руссов» с оружием вокруг воеводы, местные сербы как-то лучше понимали нас. Правда, воевода иногда этим злоупотреблял, и потом уже после войны я узнал, как он при конфликтах с офицерами штаба бригады грозил им, что по его приказу «русы» могут этот штаб перестрелять. Естественно, офицером это не нравилось, они жаловались военной безопасности, но так как военная полиция в то время боялась без разрешения воеводы соваться в наш район, то все это оставалось без последствий. Правда, отношение к нам ухудшилось, хотя причины никто из нас тогда не понимал.

Впрочем, на Гырбовице можно было завоевать авторитет лишь грубой силой, мы же этим злоупотребляли реже, нежели местные бандиты, имевшие, разумеется, поддержку либо милиции, либо госбезопасности, либо военной безопасности. Однако мы все же свой авторитет прежде всего зарабатывали в ходе боевых действий, добровольно в них отправляясь, в отличие от многих местных бандитов.