Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов Страница 21

Безусловно, «восточные рабочие» старались обеспечить себе лишнюю порцию еды, одежду, лечение, но в сравнении с военнопленными эти попытки затруднялись отсутствием поддержки со стороны наиболее авторитетных лагерных групп[446]. В некоторых случаях противоречия во взаимоотношениях между женщинами из Советского Союза и заключенными – представительницами лагерного «самоуправления» выражались в открытом противостоянии. В воспоминаниях бывших «восточных рабочих» имеются свидетельства даже о драках, например, с польками[447].

Наряду с коммунистками именно польки являлись наиболее влиятельными в лагерной иерархии заключенных. Однако подобное положение сложилось отнюдь не сразу. Как и в случае с представительницами левых взглядов, до 1941 г. гражданки Польши не играли сколько-нибудь значимой роли в «самоуправлении» узниц Равенсбрюка. Лишь с изменением в 1941 г. приоритетов нацистской политики по организации внутрилагерного управления, а также прибытием в лагерь полек, говоривших по-немецки, из Померании, Познани, Силезии, ситуация начала меняться. Появившимся женщинам удалось установить контакты с немецкими и австрийскими заключенными по политическим статьям, благодаря поддержке которых они начали занимать посты «блоковых» и «штубовых». В дальнейшем на утверждение полек в лагерном «самоуправлении» повлияло увеличение их общего числа среди массы заключенных концентрационного лагеря[448].

Анализируя процесс назначения полек на те или иные должности в лагерной иерархии, необходимо учитывать значимость индивидуальных факторов. Они проявлялись в поддержке некоторых представительниц польской группы руководством концентрационного лагеря. Хелене Коревине – переводчице, а позднее лагерному курьеру, благодаря хорошим взаимоотношениям со старшей надзирательницей Йоханной Лангефельд удалось повлиять на продвижение многих полек в «самоуправлении». В течение трех лет старшими в 52 рабочих бригадах назначались узницы из Польши[449]. В представлениях нацистов польки хотя и не были так называемыми «арийками», но имели больше прав и возможностей для выживания по сравнению с женщинами из Советского Союза[450].

Как отмечают некоторые исследователи, заключенные из Польши в большинстве случаев отличались патриотизмом и были крайне религиозны[451]. Однако следует отметить, что усиление патриотизма характеризовало подавляющее большинство узниц. В лагерных условиях многие заключенные с большим усердием старались сохранить свою идентичность, в том числе и национальную, противопоставляя себя нацистам. Ведущую роль среди политических полек, для которых вера и патриотизм были особенно значимы, играли подгруппы скаутов. Они обладали общим долагерным опытом принадлежности к организации, в основе мировоззрения которой лежали три принципа – долг перед Богом, родиной и окружающими, а также перед собой. Апеллируя к данному опыту, полькам-скаутам удалось создать в лагере несколько законспирированных групп.

В январе 1941 г. возникла первая скаутская организация, получившая название «Серые шеренги». Ее руководительница Рене Скальска в качестве важнейших целей объединения видела помощь старым, больным узницам[452]. Позднее, в ноябре 1941 г., появилась еще одна группа – «Стены», основанная Йозефой Кантор, включавшая к 1943 г. семь подгрупп[453]. Членами «Стен» должны были становиться достойные доверия и умеющие хранить конспирацию женщины. Многие узницы не знали, кто принадлежал к данной нелегальной группе. Это выяснилось лишь 22 февраля 1944 г., во время организованного в Равенсбрюке «Дня скаута», когда все узницы-скауты должны были прикрепить к своей униформе опознавательные знаки – маленькие листы клевера. К апрелю 1945 г. в группе «Стены» состояло около 150 полек[454]. Так же как и «Серые шеренги», «Стены» направляли свою деятельность на организацию дополнительного питания, лечения, приемлемой работы для узниц, реализуя стратегии выживания, целью которых было физическое спасение[455]. Обе подпольные организации основывались на христианском мировоззрении.

С 1941–1942 гг. женщины из польских скаутских организаций, а также советские военнопленные, представительницы левых взглядов, начали направлять свои действия не только на физическое спасение узниц, но и на поддержание групповой идентичности, апеллируя к общему групповому долагерному опыту в образовательной, политической, культурной сферах.

В образовательной сфере проведение лекций, уроков, дискуссий было необходимо и для борьбы с интеллектуальной деградацией узниц, и для дальнейшего развития, в особенности молодых девушек. Лекции и дискуссии касались различных сфер человеческой жизнедеятельности: социологии, экономики, истории, литературы, политологии. В среде немецких и австрийских политических заключенных важное место занимали лекции о политике и истории доктора Марии Грольмус[456]. Для общения с представительницами других стран гражданки Германии и Австрии изучали иностранные языки[457]. Аналогичным образом ситуация складывалась и у советских военнопленных. Е.Л. Клем рассказывала об истории Коммунистической партии, организовывала кружки для женщин, желавших знать немецкий язык[458]. Н.Ф. Харламова – бывшая советская военнопленная – вспоминала, что в группе проводились систематические занятия по медицине[459].

Особое место занимали дискуссии, в которых представительницам различных организованных фракций политических приходилось отстаивать свои взгляды. Коммунистка Ш. Мюллер указывала в мемуарах на наличие горячих споров с социал-демократками и «недоверие» со стороны полек из «буржуазных кругов и интеллигенции»[460]. Некоторые советские военнопленные проводили регулярные дискуссии с польками, в ходе которых наиболее эрудированные женщины освещали различные вопросы, касавшиеся жизни в СССР[461]. Концентрационный лагерь становился для узниц не только местом борьбы с мировоззрением эсэсовцев, но и со взглядами находившихся рядом заключенных. Различия в убеждениях отходили на второй план лишь в совместном противостоянии нацистам, с новой силой актуализируясь в повседневных противоречиях между узницами[462].

Интеллектуальные занятия в среде полек организовывались членами скаутских групп, состоявших из учителей и преподавателей, и представительницами интеллигенции, не входившими в подобные подпольные организации[463]. Осенью 1939 г. Елена Сальска проводила беседы с немками, ставя своей целью донести до них как можно больше информации о Польше[464]. С декабря 1941 г. под руководством Урзулы Винской группа молодых девушек занимались в 15-м блоке изучением курса польской литературы и истории[465]. В 1943 г. возникло несколько классов гимназического и лицейского образования, включавших в совокупности около 30 узниц в возрасте от 15 до 20 лет[466].

Отдельного упоминания заслуживает исследование, которое в Равенсбрюке провела профессор философии Урсула Винска. Для того чтобы продемонстрировать сущность нацистского концентрационного лагеря и выяснить изменения, произошедшие с женщинами, она провела опрос 64 полек с различным уровнем образования в возрасте от 15 до 50 лет. Узницам было предложено две темы: «Мое отношение к людям перед заключением и на данный момент», а также «Мое отношение к работе перед заключением и теперь». Результаты исследования, продолжавшегося в лагере в течение двух месяцев, не сохранились. По воспоминаниям У. Винской, основным итогом стал вывод о том, что в первую очередь представительницы интеллигенции отмечали изменение своего отношения к людям. Главным для них становились внутренние качества любого человека. При этом физический труд начинал цениться женщинами наравне с интеллектуальным[467].

Разнообразная культурная деятельность – пение, постановка спектаклей, декламирование и сочинение стихов, создание рисунков – была широко представлена в