Александр Пыльцын - Офицерский штрафбат. Искупление Страница 24

В ответ на это «кухонный» предложил «посыльному»: «В обмен на часы „подари мне пулю“.» И разъяснил: «Я тебе часы, а ты мне прострели руку, и будем квиты». «Посыльный» снял с плеча автомат, а «кухонный», истолковав это движение как согласие на «обмен», поднял вверх руку. Тогда его визави, направив свой автомат в грудь желающему получить вожделенное ранение, сказал примерно следующее: «А теперь, сволочь продажная, такую твою растакую… (и т. д., и т. п…) поднимай и вторую руку! Я тебе покажу, что таких б…, как ты, не столько среди нашего брата, как тебе показалось!»

И повел его прямо в штаб батальона к комбату Осипову. Не было у честного в недавнем прошлом офицера жалости к подлецу, хотя знал, что того могут и расстрелять.

Комбат практически имел право на расстрел такого негодяя, но отобрал у него те самые часы, как оказалось, вовсе и не золотые, тут же вручил их «конвоиру», объявив ему благодарность. А этого несостоявшегося членовредителя (так называли в армии «самострелов» и им подобных) под конвоем и в сопровождении уполномоченного Особого отдела (в просторечии – «особиста» батальона) отправил куда-то, то ли в трибунал, то ли в Особый отдел старшей инстанции. Какова дальнейшая судьба этого «менялы», сомнений в этом ни у кого не возникало. Да и не в этом суть, а в том, на каких основах строились взаимоотношения между самими штрафниками, и не важно, в каких ипостасях они были до того, как попали в штрафбат, из «окруженцев» или боевых офицеров.

Забегу немного вперед. Когда нас вывели из боевой ситуации под Жлобином, мы вдруг заметили, что один из заместителей Осипова, начальник штаба майор Василий Носач, всегда общительный, вдруг заметно изменился. Пройдя с этим батальоном в боях от Сталинграда от замкомроты до начштаба, вдруг стал замкнутым, избегал неформальных встреч или бесед, перестал реагировать на шутки офицеров, а через некоторое время убыл из батальона.

Недавно я получил из Центрального архива Министерства обороны документ, приказ № 0210 от 8.05.44 по 1-му Белорусскому фронту, проливающий свет на причину такой странности в поведении начальника штаба. Оказывается, в нашем штрафбате в дни боевых действий под Жлобином произошел беспрецедентный случай, на котором я остановлюсь несколько подробнее.

В декабре 1943 года под Жлобином, когда батальон понес большие потери, семеро штрафников, угодивших в штрафбат за то, что долгое время находились на оккупированной территории (проверкой не было точно установлено их тайное сотрудничество с немцами), воспользовавшись суматохой боя, сбежали к противнику. Майор Носач, не проверив дошедших до него ложных сведений об их мнимой гибели или ранениях, направил донесение в отдел кадров фронта о том, что трое из них погибли, один пропал без вести, а трое ранены и госпитализированы. Как оказалось в действительности, эти штрафники сдались в плен и перешли на службу к фашистам. Потом они были пойманы на другом участке фронта, уже со шпионским заданием. Так невольный обман майора Носача был обнаружен, и над ним нависла угроза серьезного наказания.

Видимо, чувствовал Носач свою вину и перед комбатом, и перед коллективом товарищей, хотя нам об этом так тогда и не было известно. А тогда майор Носач приказом по фронту был наказан откомандированием из батальона с понижением в должности.

Штрафники, кто дезинформировал майора Носача, покрывая предателей, были выявлены, осуждены военным трибуналом, лишены по суду офицерских званий и направлены в армейскую штрафную роту.

Уже после войны, когда я разыскивал своих сослуживцев по штрафбату, нашел и майора запаса Носача, проживавшего в Киевской области. Но Василий Антонович как-то нерадостно откликнулся на результат моего поиска и не проявил желания поддерживать с нами связь. Видимо, ему, так и оставшемуся майором, было неудобно предстать в этом звании перед одним из бывших подчиненных лейтенантов, ставшим уже полковником. А может, он все еще стыдился своего прошлого проступка, из-за которого всеми любимый комбат Осипов получил тогда, правда, самое малое взыскание – «предупреждение» от генерала К.К. Рокоссовского, но все-таки… Вскоре генерал Рокоссовский присвоил Осипову звание полковника.

Пусть простит меня читатель за столь обширный экскурс вперед. А тогда, в декабре 1943 года, еще задолго до нашего рейда в тыл противника, казалось, неожиданно наступил новый, 1944 год. Новогодняя ночь и первый день его ничем особым не отличались от предшествующих, разве только немцы особенно много навешали над нашими позициями осветительных ракет на парашютиках да продолжительнее и как-то гуще вели артиллерийско-минометный обстрел траншей, занятых нашими войсками, и не только на участке штрафбата.

Дней через десять остатки нашего батальона вывели во второй эшелон, разместили штаб в селе Майское, за которое еще недавно батальон вел жестокие бои. Подразделения и хозяйственные структуры расположились в окрестных деревнях.

Батальон отчислял отвоевавших, принимал новое пополнение. Основная часть его снова состояла из числа бывших военнопленных, вышедших из окружения и тех, кто, оставаясь длительное время на оккупированной территории, не принимал участия в борьбе с оккупантами. Весь этот контингент назывался у нас одним словом – «окруженцы», хотя это слово произносилось без тени презрительности или унизительности, как это может показаться поначалу. Полицаев и других открытых и скрытых пособников врага в штрафники не направляли. Им была уготована другая судьба.

Главным делом нашим стала боевая подготовка, т. е. обучение их заново владению штатным оружием, элементарным приемам переползания, окапывания, особенно в случаях, когда нужно «на виду у противника» отрыть «ячейку для стрельбы лежа» малой саперной лопаткой, неизменной помощницей солдата. Многому надо было учить из того, что ими было забыто за годы плена или оккупации, или даже было неведомо вовсе, если они ранее не служили в пехоте. Не знали мы тогда, что еще древний китайский мыслитель и философ Конфуций говорил: «Посылать людей на войну необученными – значит предавать их», но неуклонно следовали этому правилу.

Видимо, по распоряжению комбата его заместитель майор Кудряшов и начальник разведки старший лейтенант Тачаев курировали мой разведвзвод (а может, именно меня, его командира, еще не имеющего боевого опыта?). Из прибывающего пополнения они отбирали кандидатов в разведчики, направляли их ко мне, весьма тактично предоставляя право окончательного решения самому взводному. В общем, моя главная командирская задача состояла в том, чтобы разведвзвод был укомплектован бойцами, способными выполнять любые боевые задачи, вплоть до саперного дела, вождения мотоциклов, автомобилей и даже танков. Естественно, что первыми кандидатами в мой взвод отбирались крепкие здоровьем пехотинцы, а также танкисты, автомобилисты, саперы, связисты и бойцы, имеющие спортивные навыки, а также владеющие немецким языком хотя бы немного лучше, чем я сам, знающий его в пределах школьной программы. Вспоминая изучение этого предмета в школе, я пожалел, что без должного старания относился к «языку фашистов», более широкое его знание теперь пригодилось бы.

Конечно, подходящих бойцов оказывалось немного, но взвод мой, значительно поредевший после тяжелых боев под Жлобином и после освобождения отличившихся в тех боях от пребывания в штрафбате, пополнялся медленно, но подходящим составом. Уже нужно было начинать с ними практические занятия, которые на первых порах заключались в проверке тех умений, что могут понадобиться разведчику.

Некоторых бойцов-переменников, предварительно зачисленных во взвод, если кто-то из них боялся гранаты, оказавшейся в руках, недостаточно метко стрелял, не умел обезвредить противопехотную немецкую мину и т. д., пришлось вернуть, их с удовольствием забирали в другие подразделения. Это было похоже на порядок, памятный еще по 1941 году, когда нашу роту запасного полка 2-й Дальневосточной армии разбирали по полкам дивизии полковника Чанчибадзе. Но только здесь все это делалось уже для реальных боевых действий в соприкосновении с противником. Оставшиеся до получения боевой задачи дни и ночи были заполнены тем, что называлось в армии боевой и политической подготовкой.

И вот это время реальной боевой задачи наступило.

Тогда, в феврале 1944 года, к участию в захвате Рогачевского плацдарма, взятию Рогачева и был привлечен наш батальон. Пополнение батальона, пока мы находились на формировании в Майском и окрестных деревнях, шло довольно интенсивно. Некоторые наши историки упорно заявляли, что бывших военнопленных и «окруженцев» всех якобы «загоняли» уже в советские концлагеря, всех военнопленных объявляли врагами народа в соответствии с приказом Ставки № 270-1941 года, инициатором и автором которого, как многие историки полагают, был не сам Сталин.