Гарри Тюрк - Дьенбьенфу. Сражение, завершившее колониальную войну Страница 25

Военный помолчал, но все же задал вопрос: — Вы хотите остаться у нас, месье Жанвилль? Я имею в виду — потом, когда Вьетнам станет свободным?

В первый раз в этой деревне Жанвилля назвали”месье”.

— А разве не должен муж всю свою жизнь провести со своей женой? — спросил он в ответ.

Офицер подумал о битве, предстоящей на северо — западе. Она потребует многих жертв. И какой будет судьба Ба? Он тихо сказал Жанвиллю: — Я надеюсь, что вам достанется это счастье.

Он отвернулся. Не стоит смотреть, как прощаются влюбленные, и, возможно, навсегда. Потом, возвращаясь с Ба в деревню, он был с ней очень краток. Он только сказал ей, чтобы она зарегистрировалась в Туан — Гиао. — Главный врач Народной армии даст тебе дальнейшие указания. Его зовут профессор Тон Тат Тунг. Передавай ему привет от его старого друга Тиена. Мы знакомы еще с той далекой поры, когда он изучал медицину в Ханое, а я нелегально читал лекции нашим студентам…

ТАКОВА ВОЙНА

Праздник Тэт во Вьетнаме — это, в общем, то же самое, что Новый год в Европе. По традиционному лунному календарю с Тэта начинается новый год. Каждый год эта дата разная. В 1954 году Тэт выпал на 3 февраля.

В зонах, где не было боев, этот день праздновали с хорошей едой, музыкой и фейерверками. Дома украшали цветными новогодними картинками, ходили в гости к родственникам, дарили подарки и уютно сидели вместе, наблюдая за играми детей и внуков. За последние годы большинству вьетнамцев не удавалось отпраздновать Тэт, как это требуют традиции. После французских колониалистов в страну пришли японские оккупанты, а за ними снова вернулись французы. Войны и голод сделали праздник почти невозможным. Часто были разделены семьи, и было больше повода для скорби, чем для радости. Так было еще и сейчас. Но все‑таки ни один вьетнамец в борющейся за свободу и само свое существование стране не забыл о празднике Тэт. А борьба за свободу привела к тому, что войска Вьетминя, осадившие Дьенбьенфу, отпраздновали лунный новый год совершенно особенно. Это послание дошло до французов, настороженно ожидавших в своем котле нападения вьетнамцев.

В первой половине дня 3 февраля Кенгу пришлось провести группу обученных артиллерийских наблюдателей к заранее подготовленным убежищам. Это были места на северо — восточных и восточных склонах, откуда хорошо была видна вся оборонительная система французов. Карабкаться было трудно, и погода для этого времени года была необычно теплой. В разных местах Кенг и его спутники даже натыкались на уже распустившиеся цветы, и он успокаивающе смеялся, когда подъем был особенно труден: — Не уставайте, друзья! Вы видели хорошее предзнаменование. Сама природа с нами, она предупреждает, что мы добьемся успеха…

Наблюдатели думали об этом никогда не устающем верхолазе, который осторожно предупреждал, когда они проходили через места, видимые для французов, и знавшем эту местность как свою родную деревню.

— Я заберу вас отсюда за час до наступления темноты, — пообещал он. — Таков мой приказ. Веселого Тэта!

Вернувшись в свое укрытие, он попросил радиста Кванг До передать в штаб сообщение, что он выполнил задание. Он догадывался, что произойдет, пока он отдохнет часок. За последние дни он все чаще мог видеть, как все больше орудий размещаются в подготовленных пещерах в склонах гор. В бункерах собраны были штабеля снарядов. Артиллеристы уставали до смерти, собирая распухшими пальцами доставляемые по частям пушки и готовя их к бою. Они тянули орудия через бесчисленные горы, глубокие овраги, по узким горным тропам. Когда они думали, что дальше не могут пройти, то приободряли друг друга. Они делали короткие перерывы, просто падая на землю и мгновенно засыпая. Даже сообщение, что есть чай, не могло их разбудить. В их ушах все еще звучала фраза, которую им сказали перед маршем: — От вас зависит, сможем ли мы разбить врага у Дьенбьенфу. Если это произойдет, будет освобожден весь Индокитай. Это означает свободу, землю для крестьян, работу для горожан, школы для детей. Армия готова была сделать все ради этих уже становившихся близкими целей.

За это время артиллеристы уже стояли у своих орудий, совершенно бодрые. Как и наблюдатели в своих скальных укрытиях. По команде орудия вытягивались из пещер, в которых противник не мог их ни увидеть, ни уничтожить. Орудия заряжали, закрывали затворы, наводчики наводили их на цель, пока не звучала команда: “Отбой!” И снова наступала тишина.

Ровно в 12 часов в день праздника Тэт несколько дюжин саперов Народной армии зажгли фейерверки и петарды. Это было на тех склонах, где и близко не было пушек Вьетминя, зато были выставлены стволы бамбука, издали напоминающие орудия. Это вызвало грохот и дым. Одновременно с каждой батареи со скрытых позиций по одному орудию выпустило по одному снаряду. Снаряды попали в основном на большую взлетную полосу в центре Дьенбьенфу. Пилоты в панике носились по летному полю, пытаясь поднять свои машины в воздух, чтобы спасти их.

Но и близ других бастионов поднялись клубы дыма от разрывов снарядов Вьетминя. Уже в это время наблюдатели аккуратно настраивали приборы управления огнем, ориентируясь по местам разрывов, делали заметки, которые потом анализировались во всех батареях.

Расстояние не превышало нескольких километров, но наводчикам нужно было сначала привыкнуть обстреливать лежащую внизу долину со своих высоко расположенных позиций. Потому такая пристрелка, помимо всех расчетов, была наилучшей проверкой.

На бастионе “Элиан” недалеко от юго — восточного фланга французских позиций, артиллерийский наблюдатель проснулся от своего сна на наблюдательной вышке, смастеренной из бамбуковых стволов. Ясная погода обеспечивала прекрасное наблюдение. Потому наблюдатель сразу увидел клубы дыма, измерил дистанцию до них и прокричал координаты по рации. А командующему артиллерией он все время, волнуясь, повторял: — Они сидят на Мон — Шов и Мон — Фиктиф, я могу их точно видеть!

Французы так произвольно обозвали эти две горы. Полковник Пиро, однорукий командующий артиллерией Дьенбьенфу, ветеран многих боев, осматривая горы через стереотрубу, совершенно обескураженный внезапным артиллерийским налетом, отдал приказ открыть ответный огонь по засеченным его наблюдателем огневым позициям противника.

Это было его основной ошибкой, потому что удары французских 105–мм гаубиц по горным склонам подняли столько известняковой пыли, что его наблюдатели уже не смогли засечь настоящие огневые позиции Вьетминя. В облаках порохового дыма и пыли все исчезло.

Полковник де Кастри приказал перебросить на восточный фланг несколько танков. Они в ярости стреляли оттуда по горам, не видя настоящих целей. Взлетели истребители — бомбардировщики и поливали затянутые пороховым дымом склоны бомбами и ракетами.

— Наконец‑то! — кричал в грохоте выстрелов комендант крепости своему начальнику штаба Ланглэ. — Они вытащили две свои пушчонки, которые смогли перетянуть через горы. И сейчас мы их прикончим!

Но он ошибался. Пока он возбужденно смотрел на горы через бинокль, наблюдатели Народной армии спокойно отмечали места попадания своих снарядов. Через полчаса огонь вели уже только французы. Они выпустили по ложным целям более 1500 снарядов, а вьетнамцы прекратили стрельбу уже после ста выстрелов. Орудия оттянули назад в казематы для чистки и ухода. Они выполнили свое первое задание без потерь — провели точную пристрелку.

Когда огонь по Дьенбьенфу прекратился, полковник де Кастри, еще больше укрепившись в своем мнении, что смог подавить всю артиллерию противника, спокойно вышел из своего бункера. Он направился к командному пункту полковника Пиро. Как всегда, выйдя из бункера, он надел красную фуражку спаги, которую так любил, и красный шелковый шарф. В руке он вертел трость.

— Поздравляю, — сказал он покровительственным тоном. — Вы быстро и безболезненно вырвали тем типам зубы. Они теперь не скоро оклемаются!

После этого он разрешил перевезти самолетом сюда еще полевой бордель из Ханоя — в дополнение к сбежавшим сюда из Лай — Чау проституткам. Шлюхи из Лай — Чау были из алжирского кочевого племени. Их привезли с собой в Азию подразделения, раньше дислоцированные в Северной Африке. На такую вольность во французской колониальной армии смотрели сквозь пальцы. Кроме того, к полевым шлюхам здесь относились так же, как к предметам оснащения. Когда они изнашивались, их просто выбрасывали. Учреждение, которое должно было прилететь из Ханоя, официально называлось В. М. С. Это было сокращением от Bataillon Medical de Campagne (полевой медицинский батальон). Так красивее писалось в отчетах. А в войсках этот В. М. С. называли Bordell Mobile de Campagne — полевой мобильный бордель.

Поль Буржад тонкими пальчиками спрятала подписанную де Кастри просьбу в мешок для авиапочты, направляемой в Ханой. Секретарша коменданта крепости, даже в своем камуфляже и десантных ботинках напоминавшая парижскую манекенщицу, удивительным образом относилась со все меньшим пониманием к примитивным сексуальным потребностям колониальных солдат. Возможно, причиной было то, что ее чувства к де Кастри были действительно романтичными, хотя у полковника, по сути, были такие же потребности, как и у подчиненных ему солдат.