Кирилл Назаренко - Флот, революция и власть в России: 1917–1921 Страница 27

Из изложенного видно, что система подготовки морского командного состава вернулась к дореволюционным стандартам. Причем это было не замаскированное, а открытое возвращение к прошлому, когда дореволюционные стандарты подготовки выступали в качестве эталона.

Постепенно начинают вырабатывать правила прохождения службы. 26 апреля 1922 г. Э. М. Склянский утвердил «Правила о порядке аттестования комсостава НКМД». Предполагалось что раз в год, в сентябре, непосредственный начальник и комиссар будут аттестовать командиров при условии не менее чем трехмесячной совместной службы с аттестуемым в мирное время и двухмесячной – в военное[293]. Характеристика должна была представлять «общий, полный, краткий, выпуклый, законченный очерк, не уклоняющийся от прямой цели аттестования». Затем аттестацию должна была рассмотреть аттестационная комиссия. Не позднее 25 октября аттестация, вне зависимости от решения комиссии, утверждалась начальником и комиссаром. Заключение сообщали аттестуемому, остальное содержание аттестации оставалось совершенно секретным. Заключение могло иметь пять вариантов: соответствует должности, достоин повышения (очередного или внеочередного), требует перемещения на другую должность, необходимо увольнение со службы, достоин направления на учебу. Аттестуемый мог подать мотивированную жалобу, «по возможности основанную на документах». За недобросовестную аттестацию начальник и комиссар несли ответственность в дисциплинарном или судебном порядке. После аттестации составлялись кандидатские списки из достойных повышения, отдельно «в очередь» и «не в очередь»[294]. «Правила» определяли, кем и кому должны даваться аттестации[295]. Таким образом, в определенной степени возрождалась дореволюционная система продвижения по службе, хотя понятие «старшинства» во всем его дореволюционном объеме восстановлено не было. В данном случае можно рассматривать новую систему аттестаций как реализацию идеи, сформулированной летом 1911 г. помощником начальника МГШ контр-адмиралом А. Д. Сапсаем[296]. Кстати, сама эта система имела немецкие корни, на что прямо указывал А. Д. Сапсай в своей записке («В Германском флоте офицер, давший неверную или небрежную аттестацию, увольняется»[297]).

В современной литературе широко распространено представление о том, что в ходе демобилизации после окончания Гражданской войны с флота в угоду красным командирам, оставленным на службе исключительно по идеологическим мотивам, были в первую очередь уволены отличавшиеся высоким профессионализмом «старые» офицеры. Особенно ярким выразителем этих взглядов является С. В. Волков[298]. Рассмотрим этот вопрос, опираясь на источники.

В марте 1921 г., как уже говорилось выше, на флоте насчитывалось около 10 000 человек комсостава, включая 6559 бывших офицеров. В таком случае не более 3500 человек комсостава флота будут составлять лица, не получившие до революции офицерского чина, то есть либо бывшие чиновники, либо бывшие сухопутные офицеры, либо выдвиженцы послереволюционного времени из матросов или ранее не служивших.

На 8 сентября 1924 г. из 2696 человек командного состава, находившихся в рядах флота, красных командиров имелось всего 194 чело века[299], то есть чуть больше 7 %. Другими словами, из 6559 бывших офицеров, остававшихся на флоте в марте 1921 г., было уволено при демобилизации около 4 тысяч человек (около 60 %), тогда как «красные командиры», выдвинувшиеся во время Гражданской войны, подверглись увольнению почти поголовно. Надо учитывать, что почти все 194 красных командира, служивших в сентябре 1924 г., были выпускниками военно-морских учебных заведений 1922–1924 гг. Если они и принимали участие в Гражданской войне, то на должностях рядовых краснофлотцев или красноармейцев. Так, только «в 1922 г. командное училище выпустило 82 командира из 518 курсантов, принятых в 1918 г.»[300].

Это подтверждается и расчетами других исследователей. С. А. Федюкин полагал, что на флоте в 1924 г. из потомственных дворян происходило 26 %, а из рабочих – 13 % командного состава, на Балтийском флоте высший комсостав состоял в начале 1927 г. из дворян на 71 %, а среди командиров кораблей дворян было 90 %[301].

На 1 мая 1928 г. бывших офицеров оставалось на флоте всего около 25 % (среди командного состава)[302]. Следовательно, обновление комсостава флота пришлось не на окончание Гражданской войны и демобилизацию флота, а на период реформирования РККА в середине 20-х годов, возможно, что пик этого процесса пришелся на 1926 г.[303]

В сухопутной армии наблюдалась похожая картина, с поправкой на то, что сухопутный командный состав был более многочисленным, а его текучесть была значительно больше, так как боевые потери сухопутного офицерства были несравнимы с потерями офицерства морского[304]. По мнению С. И. Гусева, который докладывал на Пленуме ЦК РКП(б) в феврале 1924 г. как представитель Комиссии по обследованию текучести и состояния снабжения армии, «во всех наших главных управлениях имеется засилье старых спецов, генералов, имеющих очень солидный возраст… РВСом не велось политики, направленной к тому, чтобы постепенно сменять старых спецов и ставить новых работников, которые у нас вырабатывались в годы гражданской войны, которые после гражданской войны обучились и которые способны были бы теперь занимать более высокие посты и справляться с делом лучше, чем старые спецы… Первый выпуск Академии Генерального штаба, состоявший из тех рабочих и крестьян, которые в течение гражданской войны командовали нашими частями в Красной Армии, которые потом, по окончании войны, пошли учиться, – этот выпуск в подавляющем своем большинстве демобилизован из Красной Армии. Они заявили мне (я беседовал с двумя – тремя товарищами), что положение их в Красной Армии невыносимо. Их заедают старые спецы. На этот счет я бы мог привести немало цифр…»[305] Заместитель председателя РВС СССР Э. М. Склянский, полемизируя с С. И. Гусевым по ряду вопросов, тем не менее признал, что «у нас в армии положение в смысле заработка невыносимо… красные командиры-рабочие получают на заводе гораздо больше, чем в армии и, естественно, из армии бегут, пытаясь всякими правдами и неправдами демобилизоваться»[306].

Ситуация с оплатой командного состава приводила к тому, что в вооруженных силах оставались те, кому «некуда было пойти», то есть профессиональные офицеры, не имевшие гражданской специальности. Это как раз и были офицеры дореволюционной формации, как окончившие военные училища мирного времени, так и попавшие в школы прапорщиков военного времени прямо с гимназической или семинарской скамьи. Кроме того, среди них продолжали жить корпоративные традиции, усвоенные в дореволюционной армии и приводившие к обвинениям со стороны «красных командиров» в особой сплоченности, групповщине, в «заедании» молодых кадров и т. п. Не следует думать, что для усвоения корпоративных традиций «старой» армии обязательно требовалось быть кадровым офицером, прошедшим военное училище до мировой войны. Напротив, среди офицеров военного времени жило сильное стремление быстро адаптироваться к новой среде, стать «настоящими» офицерами, что приводило к быстрому и прочному усвоению таких традиций, особенно если жизненный опыт этих молодых офицеров до службы был невелик. Другими словами, положение «старых специалистов» в Красной Армии 20-х годов было не таким уж беспросветным, как пытаются это показать некоторые современные авторы[307]. На стороне бывших офицеров, кроме их профессиональных знаний и навыков, были корпоративные традиции. «Давление» же красных командиров на бывших офицеров в 20-е годы значительно ослаблялось стремлением первых уйти из армии. Особенности отношений «старого» офицерства с выдвиженцами на командные должности из матросов после Гражданской войны были тонко подмечены писателем Л. С. Соболевым[308].

Кроме политических причин увольнения бывших офицеров с флота были и другие. Так, состояние здоровья людей, прошедших Первую мировую и Гражданскую войны оставляло желать лучшего. В июне 1924 г. было обнаружено, что среди 156 командиров Смоленского гарнизона полностью здоровых было всего 8 человек (5 %), из 94 освидетельствованных командиров Каспийского флота было признано нуждающимися в лечении 47. Среди членов ВКП(б) – средних и старших командиров Украинского военного округа, по результатам анонимного анкетирования, заявили о себе как о больных более 40 %. В ходе сплошного медицинского освидетельствования комсостава Кавказской армии оказалось больных командиров – 44,8 %, политработников – 56,8 %, административного состава – 53,6 %, медиков и ветеринаров – 63,7 %. Подавляющее большинство больных страдало от таких болезней, как «истощение, малокровие, неврастения, туберкулез»[309]. Нет сомнения, что такая же картина наблюдалась на всех флотах. Можно вспомнить о жалобах на состояние здоровья русского морского офицерства еще после русско-японской войны, что вызывалось слабым отбором кандидатов для обучения в Морском корпусе. Очевидно, что возраст «старого офицерства» был выше, а состояние здоровья – хуже, чем у выдвиженцев – краскомов. Представление о том, что бывшие офицеры представляют опасность для Красного флота усиливалось в течение 20-х годов. На флоте продолжали существовать офицерские традиции, ОГПУ считало это опасным. В 1930 г. среди прочих «отрицательных проявлений» отмечалось «возрождение старых офицерских традиций» в виде выпускного вечера Минного класса[310], распространения неуставных нагрудных знаков об окончании учебных заведений, а также попыток считать «старшинство в чине» относительно других командиров.