Трудно быть сержантом - Химэн Мак (Mackenzie Hooks Hyman) Страница 3

— Конечно, — сказал отец. — Ну, живей, пойдем за проволокой. — И он вышел из дома с таким проворством, какого я не замечал у него уже много лет.

Мы провозились с забором не меньше двух часов. Не могу сказать, что работать на дворе мне было интересно. С неба на нас смотрела огромная луна, отец мурлыкал что-то себе под нос, да собаки вертелись под ногами. Но скоро мне все это стало казаться даже забавным. Отец зашел в кладовую и скоро вернулся с бутылкой вина и мотком тонкой проволоки на шее. Мы выпили, и отец запел. Когда он перебрал все известные ему церковные песни и затянул: "О голубка, пройдемся с тобой!", я начал ему подтягивать — получился неплохой дуэт. Правда, мне не приходилось слышать более скверного голоса, чем у отца, и к тому же он брал только две ноты-одну низкую и другую высокую, но пользовался он ими довольно умело.

Отец не успокоился и после того, как мы опутали забор вокруг дома проволокой. Он решил оставшуюся проволоку протянуть по траве между деревьями, чтобы в ней запутались непрошеные гости, если они к нам пожалуют. На это у нас ушел, наверно, еще час. Теперь уже, казалось, придумывать было нечего. Но не тут-то было! Отцу вдруг пришла в голову мысль привязать к деревьям собак, чтобы они подняли лай, если почуют чье — нибудь приближение. С ними нам тоже пришлось повозиться. В этот вечер собаки отказывались признавать в отце своего хозяина и не подходили к нему близко, так как он пел и вообще вел себя довольно странно. Ему удалось поймать только самого молодого пса. Гоняясь за ним, он трижды обежал вокруг дома. Улучив момент, он бросился на свою жертву, как коршун, и чуть не раздавил ее своим телом. Наконец мы переловили всех собак, кроме Блю, который, так и не вернулся. Он сидёл за кустом и время от времени высовывал морду, наблюдая за нами. Он ни за что не хотел подойти к дому, и нам пришлось оставить его в покое.

Когда с собаками было покончено, я решил, что отец выдохся. "Ну, теперь с него хватит, наконец-то мы пойдем спать", — подумал я. Но мои надежды не оправдались. Красное, мокрое от пота лицо отца светилось счастьем. На нем не было и следа усталости. Он опять что-то замышлял.

— Уилл, — начал он, — мне кажется, что мы можем заставить работать и наших кур. — И отец с увлечением изложил свою идею: переловить всех кур и привязать их за ноги к кустам и деревьям наподобие сторожевых собак.

— Неплохая идея, — заметил я, — но ведь на это уйдет уйма времени, а мы уж и так провозились чуть не три часа и…

— Это неважно, — перебил меня отец. — Впереди еще целая ночь. Давай выпьем еще и начнем.

Подкрепившись, мы взялись за кур, которые забрались на насест. Потревоженные, они кудахтали и били нас по лицу крыльями. Попав к нам в руки, курица кричала так, как будто ей сворачивают голову. Часть кур выскочила наружу, и поэтому пришлось ловить их во дворе. Одна огромная курица, прижатая к забору, взлетела отцу на плечо и стала бить его крыльями по лицу и клевать. От неожиданности отец отпрянул к забору и запутался в проволоке, так что мне пришлось потратить не меньше получаса, чтобы освободить его. Мы продолжали свое дело до тех пор, пока все куры не оказались в наших руках. Каждую мы аккуратно привязали за ногу к кусту. Нужно сказать, что хохлатки оправдали возлагаемые на них надежды как нельзя лучше. Когда мы отправились с отцом к колодцу напиться воды, я нарочно бросил камень в кусты. Поднялся такой крик, какой вы вряд ли когда-нибудь слышали. Нет ужасней крика испуганной курицы ночью. Во всяком случае, он действует на человека сильнее лая собаки.

Чтобы освежить наши разгоряченные головы, мы ополоснулись холодной водой. Энтузиазм отца действовал заражающе. Теперь и меня вдруг осенило нужно разобрать мост, чтобы к нам не могли проехать на машине. И я уже хотел поделиться этой мыслью с отцом, как вдруг сообразил, что, в сущности, это не в моих интересах. Поэтому я ничего не сказал отцу и, больше того, стал опасаться, как бы и ему не пришло в голову то же самое.

Когда мы кончили умываться, отец сказал:

— Ну, я думаю, мы сделали все, что могли. И я поспешил ответить:

— Да, сэр, думаю, что это так.

— Знаешь, Уилл, я тебе благодарен за помощь. Ты здорово помог, одному бы мне не справиться, — похвалил меня отец.

Он постоял минутку, поглядывая по сторонам, очевидно, ожидая, что я что-нибудь скажу. Я понял, чего он хочет, и сказал:

— Ну что вы, я рад был помочь вам и благодарен за то, что вы спасли меня. Но он покачал головой и проговорил:

— Нет, Уилл, ты просто хотел сделать мне приятное. Я знаю, что для тебя это все безразлично, но я хочу, чтобы ты знал, что я благодарен тебе.

Тогда я стал уверять его, что это не так.

Я сказал:

— Нет, сэр, вы не правы. Я чувствую то же, что и вы, и, если они приедут сюда, я разобью им головы. Вот увидите, так и будет.

Отец слабо улыбнулся и проговорил:

— Нет, Уилл, ты этого не сможешь сделать, а, если, и сделаешь, то только потому, что ты добрый. Помни, я ценю тебя за это.

Ну что я мог ему еще сказать? Я был уверен, что коснись, такое дело любого, он поступил бы точно так же.

Чтобы переменить тему разговора, я спросил:

— Интересно, что случилось с повестками о которых говорил тот парень?

— Не знаю, — ответил отец. — Возможно, они попали к Корнерам, а те забыли отдать их нам, но я спрошу. Они, наверное, думают, что ты не умеешь читать, и не хотят лишний раз напоминать об этом.

Я не стал больше говорить о повестках. Мы постояли немного, я с удовольствием запустил еще один камень в кусты, проверяя, как на этот раз будут вести себя куры и собаки. Оказалось, они хорошо знают свое дело.

Когда все утихло, мы отправились спать. После тяжких трудов я крепко проспал всю ночь и проснулся после восхода солнца, когда отец уже хлопотал на кухне.

ГЛАВА III

Я уже готов был поверить, что отец забыл о том, что делал вчера. Однако скоро понял, что дело принимает серьезный оборот. Покончив с завтраком, отец достал свою охотничью двустволку двенадцатого калибра, а потом принес винтовку и старинное шомпольное ружье. Он разложил оружие на крыльце и принялся его заряжать.

Я поел, вымыл тарелки и вышел к отцу как раз в тот момент, когда он заряжал шомпольное ружье с огромным курком и искривленным стволом. Оно почему то нравилось отцу больше других, и я видел, как он метко стрелял из этого ружья. Отец засыпал в дуло солидную порцию пороха, забил пыж, а потом стал совать гвозди и всякую всячину. Покончив с шомпол кой, он вложил патроны в двустволку и винтовку. После этого мы уселись на крыльце и стали ждать. Скоро все это мне порядком надоело. Признаюсь, я не очень-то возражал против призыва в армию, но сказать об этом отцу не смел, боясь его обидеть.

Когда мне наскучило сидеть без дела, я взял варган и поиграл немного, потом подмел около дома, напоил привязанных собак и кур.

Отец все это время сидел у перил с ружьем на коленях. Я вернулся к нему, и мы просидели еще часа два. Наконец около полудня мы услышали шум и вскоре увидели приближающиеся к нам три новеньких автомобиля. Машины остановились перед нашим двором, сидевшие в них люди прежде всего обратили внимание на колючую проволоку, а нас пока не замечали. И вот тут-то отец начал прицеливаться из шомпольного ружья. Клянусь, вы никогда не видели такого длинного ружья. Мне казалось, что отец целится не в машину, а куда-то метров на десять впереди нее. Я ожидал, что приезжие сейчас же разразятся смехом, как только увидят отца с допотопным ружьем. Но получилось наоборот. Когда один из парней, заметив нас на крыльце с оружием, подал знак другим, все тут же высыпали из машин, забыв захлопнуть дверцы, и, пригнувшись, начали разбегаться в разные стороны и прятаться кто куда. А одному толстому парню ужасно не повезло: пытаясь выскочить из машины, бедняга застрял в дверце и стал дергаться, как сурок в капкане.

Увидев наведенное на него ружье, он заорал благим матом, дико вытаращив глаза, а потом вдруг затих, словно уже распростился с жизнью.