Лев Лурье - Ленинградский фронт Страница 31

ВОСПОМИНАНИЯ:

Решетняк Михаил

Начало войны застало меня на полуострове Ханко, или Гангуте. Он был воротами в Балтику. Нас туда отправили в августе 1940 года. Хорошее укрепление было, техника новая вся. В начале войны мы стали делать землянки с накатами и охраняли полуостров. Нас бомбили. Первая батарея нашего дивизиона сбила один самолет. А другие самолеты отгоняли нас, не давали бомбить прицельно.

Когда финны занимали островки, 8-я отдельная стрелковая бригада[31] их отбивала. Мы до конца держались на Ханко, пока приказ не пришел эвакуироваться. Мы даже не знали, что Ленинград уже в блокаде.

Сначала с Гангута эвакуировали гражданское население, а потом военных. Мы в самую последнюю очередь эвакуировались, вместе с пограничниками. Финский залив был заминирован весь. Нам пришлось приостановить эвакуацию и встать на якорь около острова Гогланд. Только на вторую ночь добрались до Кронштадта.

А оттуда шли по льду в Лисий Нос. Там нас погрузили в поезд, но почему-то он шел не в Ленинград, а в обратную сторону — на Сестрорецк. В Горской попали под бомбежку, три последних вагона взорвались, а там находились пограничники, — они почти все погибли. Зенитный дивизион был в средних вагонах, мы не пострадали. Сами исправили разрушенную железную дорогу и на следующую ночь 2 января 1942 года мы уже были в Ленинграде.

Казаев Петр

После госпиталя назначили меня штурманом группы кораблей для эвакуации нашего гарнизона с Ханко. В эту группу входило 5 тральщиков, за ними шли канлодки «Москва» и «Кама». Это бывшие грунтоотвозные шаланды. Когда углубляли акватории, они грязь отвозили к берегу, посторонние их называли «грязнухами». Но шаланды оказались отличными канонерскими лодками. На них установили по две 130-миллиметровые флотские пушки Б-13, 45-миллиметровые пулеметы. Помню, шли транспортер «Водолей» и еще два или три транспорта. В общем, всего 15 единиц. Там несколько групп было. Эсминцы участвовали даже.

Первую ночь шли из Кронштадта до Гогланда, или до Лавенсари, кто как успевал. Вторую ночь — от Гогланда или Лавенсари до Ханко. Там загрузились и обратно. Конечно, переход от Ханко до Гогланда и Лавенсари более трудный и опасный, потому что там мин больше.

Самая большая потеря при эвакуации с Ханко — это турбоэлектроход «Иосиф Сталин», только что построенный, с современной техникой. Не верьте сплетням. Я знаю, что «Сталин» подорвался на плавающей мине. Две или три мины встретил, корму снесло на минное поле. Там взорвалось в общей сложности 6 мин, но он еще не тонул.

На Гогланде Святов[32] командовал, тот, который руководил Петергофским десантом. Он рискнул послать буксиры, эсминец и один катер к «Сталину», чтоб буксировать его. Но в это время катер, как сейчас помню, там был лейтенант Макаренко с нашего дивизиона «морских охотников», налетел на мину. Столб воды! Столб воды опустился, — ни катера, ни людей нет. Святов тогда, чтобы еще и эсминец не потерять, эсминец отозвал. Так «Иосиф Сталин» на минном поле остался, и куда его придрейфовало, неизвестно. Версий разных много, например, что Святов отправил специально торпедный катер его подорвать. Не верьте этим сплетням. Никто не знает, что с ним случилось, что с народом. Там же войска были. Некоторые говорят, что видели его в Таллине. Некоторые говорят, утонул. Не знаю, был сильный шторм, волна большая, минное поле густое. Что с ним дальше… На флоте никто не знает, а сплетни разные.

Тиркельтауб Самуил

Эвакуация шла ровно месяц. Первый эшелон ушел сразу после 7 ноября, всего было, по-моему, 7 или 8 эшелонов. Мы уходили последними.

С воздуха не было налетов. Я уходил на корабле «Иосиф Сталин». Это самый совершенный в то время турбоэлектроход на Балтике. Их было два одинаковых — «Иосиф Сталин» и «Вячеслав Молотов». Он мог взять 2,5 тысячи пассажиров, а эвакуировалось на нем 6,5 тысяч. Все трюмы были забиты снарядами, мешками с мукой, а сверху был настил, где расположились люди.

Шел эшелон из 4-х тральщиков, 2-х эсминцев, корабля «Иосиф Сталин» и катеров. Где-то на траверзе Суропской батареи (она на эстонском берегу, примерно милях в 18–20) взорвалась мина на параване. Параван — это поплавок для отвода мин. Он с рулем, оттаскивает трос в сторону от корабля. Я выскочил наверх посмотреть, что произошло. И в этот момент очень крупную ошибку допустил тот, кто стоял на вахте. Вместо того чтобы выбросить другой параван и продолжать двигаться вперед, он скомандовал «стоп» и стал разворачивать корабль, зачем, непонятно, и кормой напоролся на другую мину.

Корабль потерял ход, были взорваны и руль, и ходовой винт, в таком состоянии он двигаться дальше не мог. Но два взрыва… Ночь лунная, видимость прекрасная, — начался обстрел. Причем мы хорошо видели вспышки с Суропской батареи; потом я узнал, что стреляли еще и финны, но чей снаряд попал в корабль — неизвестно.

К нам кормой подошел один из эсминцев, чтобы взять нас на буксир. Уже кинули леер и втаскивали буксирный трос. Вся команда собралась на носу. В это время снаряд попал в носовые трюмы. Там, как я уже сказал, снаряды, мешки с мукой. И люди. 600 человек. От детонации снаряды в трюме взорвались. Столб огня метров 70 высотой, взрыв колоссальный, головы-ноги летят кверху, 600 человек взлетело на воздух сразу, не считая тех, кто был на носовой палубе. Меня осколком чиркнуло, кусок уха оторвало. Но я сразу даже не заметил этого, потом кто-то сказал, что у меня все плечо в крови, тогда я только перевязался.

Подошли тральщики, чтобы снимать людей, но на каждом из судов пассажиров было больше, чем они могли вместить, то есть все было забито полностью и, конечно, снять всех не могли.

Корабль был на плаву долгое время. Он, правда, медленно погружался, но дрейфовал еще по заливу. Через трое суток подошли два тральщика: один под финским флагом, другой под немецким. Встали довольно далеко, наверное, в паре кабельтовых от нас и спустили шлюпку с белым флагом. Подошли к трапу, поднялись наверх, по радиотрансляции (как ни странно, она еще работала) объявили, что просят старших офицеров пройти в каюту командира корабля.

Туда собралось какое-то количество командиров. Примерно через полчаса они вышли без ремней, без портупей, без оружия, сели в катер, который подошел. Переводчик в рупор кричит с катера: «Не вздумайте сопротивляться, за вами пришлем баржу, и вас отсюда снимут». Вот так началось наше пленение.

Привезли нас в Палдиски. Мы мечтали только о том, чтобы до берега добраться, думали, там сумеем прорваться, захватили кто что мог: пистолеты, гранаты. У меня было в кармане две гранаты. Но немцы нас перехитрили, они причалили баржи в 200 метрах от берега, вдоль узких мостков выставили солдат с автоматами, и нас через строй пропускали по одному, вырваться было невозможно.

На следующее утро нас стали переписывать. Документы мы, конечно, побросали в воду. Я еврей, назвался русским, Алексеем Михайловым. Нас разместили в порту, примерно около тысячи человек, и каждый день гоняли расчищать снег, убирать.

Кормили нормально, так чтобы мы с голоду не умерли, они же хотели, чтоб мы работали. А через две недели, числа 20–21 декабря, нас построили и командуют: на первый-второй рассчитайсь. Первые номера 5 шагов вперед, налево, шагом марш, вторые на месте остались.

Когда стали первые уходить, охранник, который стоял около меня, дернул за шинель одного из уходивших, а меня коленом под зад толкнул вместо него. Я на него разозлился страшно, потому что он изо всех сил саданул, а он мне жизнь спас. Пленных поделили пополам между финнами и немцами, первые номера погрузили на корабль, загнали в трюм, и через двое суток мы оказались в Хельсинки.

Привезли нас 25 декабря, в сочельник, религиозный праздник. Прямо с корабля привели в столовую офицерского училища и накормили хорошим обедом. Вывели нас из училища уже поздно вечером. Город весь — ярко освещен. Во время войны очень удивительно было увидеть так красиво освещенный город.

Привели на станцию, там стоял эшелон из теплушек. Набили нас в них человек по 40. В нашей теплушке — 2 буханки хлеба, пара килограммов селедки и ни капли воды. И мы ехали четверо или пятеро суток, я сейчас уже точно не помню, никакой другой еды не было. Приехали на станцию Мустье, в пересыльный лагерь. Из этого лагеря через два дня нас отвезли на Ханко.

На Ханко нас заставили разминировать то, что мы минировали перед уходом. Я все уговаривал наших ребят не работать на финнов, и они меня приняли за политрука. В один прекрасный день вытащили меня из барака, посадили в легковую машину и отвезли в первый офицерский лагерь, посадили в барак политруков. Так началось мое путешествие по финским лагерям.

Я был в семи лагерях, от Ханко до Петсамо, весь западный берег Финляндии прошел. Пори, Турку, Оулу, Кеми. И последний лагерь был не в самом Питсану, а поблизости, в лесу, мы на лесозаготовках работали.