Олег Хлобустов - КГБ СССР. 1954–1991 гг. Тайны гибели Великой державы Страница 34

Ясно, что очень многие из обсуждавшихся вопросов напрямую затрагивали состояние и вопросы государственной безопасности Советского Союза, социалистического содружества, союзников СССР, требовали согласования с КГБ, Минобороны и МИДом.

Поскольку многие из обсуждавшихся вопросов имели сверхсекретный характер, то и соответствующие документы и решения имели высочайший гриф ограниченного распространения информации — «Совершенно секретно. Особой важности». Указанные документы подлежали хранению в так называемых «особых папках», которые имелись у всех членов ПБ[4].

Отметим и следующие чрезвычайно важные обстоятельства. «Техническое обеспечение» работы Политбюро в ЦК КПСС осуществляли 5–6 специально выделенных сотрудников Общего отдела ЦК, возглавлявшегося К.У. Черненко, а с 1984 г. — В.И. Болдиным. Помимо этого у каждого члена (кандидата в члены) ПБ ЦК имелись специальные помощники «по работе в Политбюро», обладавшие наивысшей формой допуска к работе с совершенно секретными документами.

Таким образом, круг секретоносителей, допущенных к «тайнам Политбюро», составлял в СССР несколько десятков человек.

Понятно, что сама по себе работа и решения Политбюро ЦК КПСС являлись объектом первостепенного интереса для разведок, по крайней мере, ведущих мировых держав («Трехсторонней комиссии» и пришедшей ей на смену «Большой семерки» — США, Канада, Великобритания, Франция, ФРГ, Италия и Япония).

Определенные «утечки информации» о работе Политбюро были, их не могли не быть. Поскольку у осведомленных, в разной степени, о его работе лиц имелись родственники, дети, самые близкие знакомые, друзья в аппарате ЦК и вне его, что создавало определенные предпосылки для несанкционированного разглашения информации.

Таким образом, информацию, представляющую интерес для ЦРУ США, от своего предполагавшегося тестя, члена Политбюро, получал агент «Трианон» (А. Огородник, член коллегии МИД СССР).

Помимо этого, таким образом, в том числе, в недрах ЦК КПСС, партийного аппарата в областях и республиках СССР появлялись разнообразные слухи, некоторые из которых имели под собой, как правило, весьма относительные основания.

Некоторые сведения иностранным спецслужбам передавали лица, знакомившиеся с решениями Политбюро официально, как это было с дипломатом, занимавшим пост заместителя Генерального секретаря ООН А. Шевченко. (Оперативная разработка Шевченко резидентурой ПГУ КГБ в Нью-Йорке выявила его предательство, но предотвратить его побег 7 апреля 1977 г. не смогла).

Выступая на заседаниях Политбюро с информацией, замечаниями по проектам подготовленных решений и документов, предложениями и предупреждениями, председатель КГБ СССР Ю.В. Андропов, безусловно, влиял не только на позиции своих коллег по ПБ, но и самого Брежнева, который нередко предлагал отсрочить принятие того или иного «сырого» решения, рекомендовал «доработать» вопрос, дополнительно проконсультироваться со специалистами.

В итоге такая процедура повышала качество принимавшихся решений и документов. Но и — не гарантировала полностью от ошибочных решений, как это было в отношении Афганистана, речь о чем пойдет далее.

К углубленной проработке вопросов, выносимых на обсуждение Политбюро ЦК, Андропов подключал не только официальные, но и неофициальные возможности аппарата КГБ — консультантов высокого уровня из соответствующих ведомств.

При этом он полагал, что первостепенное значение имеют не только текущие, повседневные вопросы, а реальные комплексные проблемы, которые неизбежно и объективно встанут перед страной в обозримом будущем.

К числу важнейших международных проблем в то время, как Ю.В. Андропов стал кандидатом в члены Политбюро, помимо войны во Вьетнаме, относились переговоры с США о сокращении стратегических вооружений и параметры «политики разрядки», предлагавшейся Организацией Варшавского Договора в качестве альтернативы конфронтации и гонки вооружений, вопросы улучшения советско-американских отношений.

Авторитет Советского Союза в то время был настолько высок в мире, что даже вторая сверхдержава — Соединенные Штаты Америки проявляли заинтересованность в обеспечении лучшего понимания своих позиций в Москве.

Ибо реальная политика, и во внешне- и во внутриполитических сферах, тем более — политика дальновидная, это не только реализация собственных желаний и стремлений. Но это, прежде всего, взвешенный анализ и учет ситуации и тенденций ее развития, трезвая оценка имеющихся ресурсов, возможностей, ближайших и отдаленных последствий конкретных шагов и действий, перспектив развития обстановки в целом, либо в результате тех или иных действий.

В этой связи примечателен тот факт, что член предвыборного штаба республиканского кандидата в президенты США Р. Никсона Генри Киссинджер по заданию своего патрона встретился с представителями советской разведки в США и заверил их, что в действительности Никсон гораздо больший реалист, чем об этом могут думать в Москве, судя по его предвыборным заявлениям, вследствие чего, не следует переоценивать значение его ультра-консервативных предвыборных деклараций и обещаний, которые не в полной мере отражают его взгляды и позиции в отношении СССР[5].

С января 1969 г. советник президента по вопросам национальной безопасности, а с 1973 г. — Госсекретарь США Г. Киссинджер являлся подлинным «отцом» внешнеполитической концепции Ричарда Никсона «перехода от эры конфронтации к эре переговоров».

И действительно, именно при Ричарде Никсоне произошел значительный прорыв в развитии американо-советских отношений, ознаменовавшихся как первым официальным визитом президента США в Москву 22–30 мая 1972 г., так и подписанием целого ряда важнейших двусторонних документов, важнейшими из которых являлись «Основы взаимоотношений между СССР и США» и Договор об ограничении систем противоракетной обороны.

А 3 июля 1973 г. в Хельсинки начало свою многомесячную работу Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе с участием СССР, США и Канады.

В силу своего служебного положения Председатель КГБ Ю.В. Андропов являлся наиболее информированным членом Политбюро по многим вопросам как международной, так и внутриполитической жизни страны — этим и объясняется его бесспорное влияние на выработку внешнеполитических позиций и курса СССР. И в этой связи, иногда еще высказываемые обвинения в адрес Андропова в «бонапартизме», на наш взгляд, лишены всяких оснований.

Еще раз подчеркнем, что, как член высшего коллегиального партийно-государственного органа власти, Андропов был просто обязан рассматривать предложения других ведомств, оценивать их, принимать участие в обсуждении, выработке решений по самым животрепещущим вопросам государственного управления с точки зрения их влияния на состояние безопасности страны.

И именно как руководитель Комитета государственной безопасности СССР он был обязан предупреждать ЦК КПСС в лице Политбюро как об имеющихся внешних и внутренних угрозах, негативных процессах в стране и в мире, так и о возможных последствиях непродуманных, либо поспешных решений.

И, разумеется, в то же самое время, не следует переоценивать степень влияния Андропова на принятие тех или иных конкретных решений Политбюро ЦК КПСС, особенно в первые — 1967–1973 годы его пребывания на политическом Олимпе Советского Союза.

А еще для Ю.В. Андропова были святы мало знакомые нынешним поколениям наших сограждан, понятия партийной дисциплины и долга. Что абсолютно не понятно, да и попросту незнакомо, очень многим, писавшим об Андропове, и абсолютно упускается из вида и сегодня.

По вопросам «андроповской» линии к заседаниями ПБ заключения, замечания, справки и предложения готовились по линиям разведки, контрразведки, охраны государственной границы, борьбы с идеологической диверсией и т. д., причем иногда в условиях крайнего дефицита времени — в течение двух-трех дней.

Приведем два примера того, как и о чем информировал Андропов ЦК КПСС и какие последствия имело эти его действия.

Так, в декабре 1968 г. КГБ отправил в ЦК КПСС (т. е. Л.И. Брежневу) добытую разведкой записку юридического комитета Сената США под названием «Средства и методы советской пропаганды».

В этом документе, в частности, говорилось:

«Борьба за мнения

Пропаганда вообще преследует две цели: побуждать действовать уже завоеванных сторонников и привлекать на свою сторону тех, кто еще не изменил свои взгляды. Ошибочно думать, что степень коммунистической опасности измеряется численностью коммунистических партий».

Заметим при этом, что уже в этой констатации, как неоднократно и на последующих страницах этого весьма пространного документа, признается реальная опасность от все более широкого распространения социалистических идей в мире, в связи с чем конгрессменами и ставилась задача поиска путей противодействия этому политико-историческому вызову.