Михаил Cвирин - Танковый прорыв. Советские танки в боях, 1937–1942 гг. Страница 35

Во время этого доклада в кабинет Кирпоноса, где находились начальник штаба и его начальник оперативного отдела, вошел корпусной комиссар Вашугин. Услышав известие об окружении группы Попеля, он замер, как от удара.

«Мы заметили, как он побледнел, — пишет Баграмян, — но не придали этому особого значения. Подумали, просто переживает человек за неудачу, в которой и он отчасти был повинен. Никто и не мог предполагать, какой это был для него удар. Не дождавшись конца разговора, Вашугин ушел».

В штабе фронта не знали о том, что случилось два дня назад на командном пункте 8-го мехкорпуса, в трех километрах от поселка Ситно. Но Вашугин это помнил слишком хорошо. Он понимал, что в случившейся трагедии виноват только он сам, и никто другой. Все-таки он был честным человеком и мог оценить последствия своих действий. Выйдя от командующего фронтом, корпусной комиссар вернулся в свой кабинет, сел за стол и долго сидел неподвижно, слепо глядя перед собой. Затем расстегнул кобуру, достал пистолет, приставил к виску холодный ствол и нажал на спуск…

VIII. Итоги сражения

Сражение в районе Дубно — Луцк — Броды стало крупнейшим танковым сражением за всю предшествующую историю войн. Впрочем, и после него аналогичных по масштабам танковых битв произошло не так много. Советская историография пишет, что в сражении с обеих сторон приняло участие до полутора тысяч танков. На самом деле это не совсем так. 6 танковых дивизий 1-й танковой группы Клейста насчитывали около 800 танков и САУ, в то время как только 8-й, 9-й, 15-й и 19-й механизированные корпуса Юго-Западного фронта к началу войны имели в своем составе около 2350 машин. Правда, часть машин 8-го мехкорпуса вышла из строя на дорогах во время двухсуточного марша. Но зато в сражении участвовала часть танков из состава 22-го мехкорпуса, а также 65 танков из 8-й танковой дивизии 4-го мехкорпуса. То есть только советские войска имели в районе вокруг Луцка, Бродов и Ровно никак не менее двух с половиной тысяч танков.

Но почему же танковое сражение в треугольнике Дубно — Луцк — Броды было проиграно? Понятно, что тому есть масса объективных причин. Немецкие войска были лучше обучены, большинство участвовавших в сражении танковых дивизий имели боевой опыт успешного глубокого наступления во время Балканской кампании в апреле 1941 года. Вермахт имел прекрасно организованную разведку, безупречную связь и отличную координацию действий между боевыми частями. Германская армия действовала, как часы, знала, чего хочет добиться, и добивалась этого в установленный планами командования срок.

Не приходится сомневаться, что техническое оснащение танковых и моторизованных подразделений вермахта тоже было заметно лучше, чем в РККА. Любители подсчитывать боевую мощь армий по количеству танков почему-то забывают, что промышленный потенциал Германии к 1941 году в несколько раз превосходил промышленный потенциал Советского Союза. Поэтому совершенно очевидно, что если немцы не построили достаточное количество танков — значит, соответствующие производственные мощности были заняты выпуском другой военной продукции, которую руководство вооруженных сил рейха сочло более важной. Например, бронетранспортеров, автомашин, мотоциклов или просто запчастей.

Не приходится сомневаться, что германские вооруженные силы представляли собой предельно сбалансированный механизм, сочетающий в себе высокую боевую мощь, хорошую управляемость и отменную маневренность. Немецкая танковая или моторизованная часть за сутки могла преодолеть расстояние в несколько десятков километров и оказаться там, где ее присутствия никто не ожидал, при этом не только изготовившись к переходу в наступление, но и организовав на новом месте надежную оборону. Ведь, как уже упоминалось выше, танки могут только занять территорию — контроль над опорными пунктами и организация надежной обороны (в том числе и противотанковой) все равно остаются задачами пехоты, пусть даже моторизованной.

В сражении под Дубно проявились все характерные черты использования немецких танковых войск. Немцы не использовали танки для прорыва обороны — это осуществлялось пехотными дивизиями при поддержке артиллерии и авиации, а иногда штурмовых орудий и огнеметных танков. Танковые же соединения вводились в «чистый» прорыв и лишь тогда вырывались вперед. Причем обычно танковые дивизии двигались уступом — так. чтобы вторая могла прикрыть фланг первой от возможного контрудара противника.

Обычно считается, что немцы придерживались принципа «танки с танками не воюют», всегда выбрасывая против танков противника пехоту с противотанковыми орудиями. На самом деле это не так. Действительно, даже в ударных группах танковых дивизий первыми шли мотоциклисты, они вели разведку и занимали не обороняемые противником ключевые пункты — «шверпункты» по немецкой терминологии. Следом за ними двигалась моторизованная пехота, закрепляя за собой эти пункты, а при необходимости — атакуя успевшего занять оборону противника. И лишь если эту оборону не удавалось прорвать сходу, а «шверпункт» оказывался важен и игнорировать его было нельзя, тогда вступали в действие танки. Они либо атаковали противника в лоб, либо (что было предпочтительнее) обходили его и нападали с тыла. Но одновременно именно танки использовались для отражения контратак противника — особенно в тех случаях, когда пехоты было мало. Наконец, танки широко использовались в качестве противотанковых средств, как в обороне, так и в атаке. Словом, они составляли качественное усиление мотопехоты, обеспечивая ей боевую устойчивость в атаке и при обороне захваченных «шверпунктов». Подчеркнем: немецкие танки (в отличие от мотопехоты) не предназначались для самостоятельных действий, хотя подобные действия и не исключались совсем.

Напротив, советская военная теория второй половины 30-х годов уделяла недостаточно внимания взаимодействию танков с пехотой, особенно моторизованной. Основной ударной силой считались именно танки, а залогом успеха — их количество. Считалось, что новые машины с 76-мм пушками вполне смогут обеспечить артиллерийскую поддержку наступления, а пехота противника будет деморализована самим видом сонмищ бронированных машин. Возможно, что с поляками, румынами или японцами это действительно бы прошло — но только не с немцами, как не получилось полтора года назад с финнами.

Да, «техника против техники» советские танковые войска оказались сильнее немецких, и прямые танковые столкновения по большей части выигрывали Т-34 и КВ. Однако, пользуясь численным превосходством и маневренностью своей пехоты, немцы раз за разом опережали нас «по ходам», прорываясь через незащищенные участки фронта и обесценивая достигнутый советской стороной тактический успех.

Кроме того, немецкая сторона показала в этом сражении заведомо более высокий уровень управления войсками. Мобильное наступление в условиях бездорожья и пересеченной местности со множеством речушек и болот само по себе является очень сложным и рискованным действием. Каждый неверный шаг здесь чреват неприятными последствиями, а опасность подстерегает буквально со всех сторон. Малочисленные дороги превращаются в кровеносные артерии, питающие силы вырвавшихся вперед дивизий. Стоит перерезать такую ниточку — и наступающую часть можно считать окруженной, а ее технику — потерянной. Но почему-то получилось так, что немецкие танковые дивизии двигались и маневрировали по шоссе Сокаль — Берестечко — Верба, в то время как советские механизированные корпуса раз за разом пытались атаковать их по бездорожью, через болотистые поймы рек Ситенка, Пляшовка, Островка и Стырь.

Так была ли предопределена победа немецких танковых войск в сражении у Дубно? И если нет — то в чем причина неудачи механизированных частей Юго-Западного фронта, этого могучего ударного кулака Красной Армии?

Справедливо замечено, что у победы всегда находится много отцов, поражение же остается вечным сиротой. Тем не менее попытаемся все-таки назвать людей, на которых хотя бы отчасти лежит ответственность за исход сражения у Дубно.

Во-первых, это Георгий Константинович Жуков, генерал армии и начальник Генерального штаба РККА. Прибыв 23 июня 1941 года в штаб Юго-Западного фронта, он дезорганизовал работу его руководства, отменил уже отданные фронтовым командованием распоряжения, взяв на себя тем самым ответственность за принятие решений на дальнейшие действия фронта — и тут же отбыл в войска, не потрудившись расхлебать заваренную им кашу. Нельзя не отметить твердость его руководства и осмысленность приказов — тем более, что это почувствовал даже противник. Однако начальник Генерального штаба обязан уметь руководить действиями войск из центра — и уж ни в коем случае не подменять собой командование фронта, а тем более действовать через его голову. Последнее неизбежно приводило к появлению череды взаимоисключающих приказов, что не могло не сказаться на управлении войсками.