Николай Кирмель - Спецслужбы Белого движения. 1918—1922. Разведка Страница 36

На наш взгляд, не последнюю роль в отторжении жандармов командованием Белого Юга сыграло неоднозначное и противоречивое отношение русского общества к органам государственной безопасности в дореволюционном прошлом. Значительная часть граждан империи относились к ним либо безразлично, либо как к необходимой детали государственного механизма. В то же время либерально настроенная интеллигенция видела в жандармах неких монстров-шпиков, достойных лишь презрения, «…голубой мундир, ото всех других военных своим цветом отличный, — писал в XIX веке современник А.С. Пушкина, русский мемуарист Ф.Ф. Вигель, — был как бы одеждой доносчиков, производил отвращение даже тех, кои решились его надевать»{389}. «Бенкендорф образовал целую инквизиционную армию наподобие тайного общества полицейских масонов, которое от Риги до Нерчинска имело своих братьев-шпионов и сыщиков», — писал в Лондоне А.И. Герцен о шефе жандармов и начальнике III отделения Собственной Его Величества канцелярии. Между тем А.Х. Бенкендорф, по свидетельству современников, сам презирал «доносчиков-любителей, зная очень хорошо, что в руках подлецов донос часто бывает орудием мести»{390}, и им противодействовал. Любопытный факт: с 1827 по 1846 год за ложные доносы в Сибирь было сослано 358 человек{391}. Но либералы не утруждали себя установлением истины. Когда дворяне и разночинцы стали расшатывать государственные устои своим участием в различных антиправительственных организациях, тогда они, «как всякие интеллигентные люди», считали правилом хорошего тона презирать жандармов и формировать о них негативное мнение в обществе. Отчасти «интеллигентные люди» в этом преуспели — «благородные» семейства считали для себя неприемлемым отдавать своих дочерей замуж за жандармов, «…многие в обществе не любили жандармов, службу их бранили и говорили о них, что они все доносчики, — писал шеф Дворцовой охраны А.И. Спиридович. — Это неприязненное отношение к жандармам я встретил тогда же в семье почтенного присяжного поверенного, на дочери которого я хотел жениться. Русский человек, сын генерала, севастопольского героя, мой будущий тесть не хотел и слышать, чтобы его зять был жандармом»{392}.

Истории известны многие факты негативного отношения к представителям ОКЖ и со стороны армейских чинов. Так, глава одного благополучного семейства в генеральских погонах противился выдаче замуж дочери за жандармского офицера. Некоторым господам армейским офицерам портил настроение сам факт присутствия жандармов в «благородном обществе»{393}, чей социальный облик виделся им несовместимым с людьми из «порядочной компании». По свидетельству подполковника царской армии и Маршала Советского Союза Б.М. Шапошникова, когда армейский офицер переходил на службу в отдельный корпус жандармов, «товарищеских проводов часть не устраивала, а затем с ним вообще прекращались всякие отношения»{394}.

Причина негативного отношения армейцев к жандармам отчасти кроется в подконтрольности и, как следствие, зависимости вооруженных сил от органов безопасности.

Армия доказала свою верность Отечеству, чего нельзя сказать о ее лояльности к власти. На протяжении столетия (1725—1825) гвардия являлась активной участницей «дворцовых переворотов», свергая с престола одних самодержцев и возводя на трон других. После того как офицеры-декабристы совершили неудачную попытку военного переворота, угрожавшего уже самому институту монархии, над армией был установлен политический контроль силами органов безопасности. Такая мера оказалась не лишней. В начале 1880-х годов правоохранительными органами была ликвидирована военно-революционная организация «Народная воля», членами которой состояло свыше 400 офицеров армии и флота. По мнению историков А. Колпакиди и А. Севера, если бы военно-революционная организация существовала независимо от «Народной воли», то Третьему отделению потребовалось бы приложить большие усилия для ее вскрытия, т.к. «встретило бы серьезное сопротивление со стороны офицерского корпуса. Недолюбливали… жандармов в Вооруженных силах Российской империи»{395}. С исследователями в этом вопросе следует согласиться: тесные товарищеские отношения внутри офицерских коллективов были серьезным препятствием для проникновения в их среду жандармов, чей социальный облик виделся ими несовместимым с людьми из «порядочной компании».

В период революции 1905—1907 годов правительству удалось подавить революционное движение силами армии благодаря лояльности к власти офицерского корпуса. Однако участие воинских частей в полицейских акциях, осуществление политического контроля над военнослужащими вызвало негативное отношение со стороны армейского генералитета и офицерства к сотрудникам «охранки» и ОКЖ{396}.

«После японской войны и первой революции, невзирая на выяснившуюся лояльность офицерского корпуса, он был, тем не менее, взят под особый надзор сыскных органов, и командирам полков периодически присылались весьма секретные “черные списки” “неблагонадежных” офицеров, для которых закрывалась дорога к повышению, — писал генерал А.И. Деникин. — Трагизм этих списков заключался в том, что оспаривать обвинение было почти безнадежно, а производить свое негласное расследование не разрешалось». Будучи перед войной командиром Ар-хангелогородского полка, ему «лично пришлось вести длительную борьбу со штабом Киевского округа по поводу назначения двух отличных офицеров — командиром роты и начальником пулеметной команды. Явная несправедливость их обхода подорвала бы их военную карьеру и веру в себя, да и лета бы тяжелым бременем на мою совесть, а объяснить неудостоенным, в чем дело, — нельзя было. С большим трудом удалось отстоять этих офицеров.

Через два года оба они пали смертью храбрых в боях Первой мировой войны»{397}.

У жандармов была иная точка зрения на проблему. Они не без оснований считали, что военные тоже были не без греха. Ценные на этот счет наблюдения оставил жандармский офицер П.П. Заварзин, рассказав читателям, почему большинство командиров всех рангов индифферентно реагировали на раскрываемые органами безопасности факты неблагополучия в частях, революционной пропаганды, тайных организаций с участием военных. «Психология же некоторых генералов того времени была несложна и у большинства из них совершенно одинакова: “Никакой политики нет и не должно быть, а если на нее указывают шпионы и жандармы, то они врут или сами вносят разврат в солдатскую среду”». Таким образом, командование пыталось препятствовать выносу сора из избы. «Если же дело явно выходило наружу, то командир части считался не соответствующим своему назначению», — заключает П.П. Заварзин{398}. С жандармом согласился и армейский генерал А.С. Лукомский: «В нашей армии с незапамятных времен вплоть до катастрофической революции 1917 года неправильное понимание “чести полка”, “чести мундира заставляло культивировать принцип не сметь выносить сор из избы»{399}.

Грамотные, образованные представители двух силовых структур смотрели на проблему межведомственных взаимоотношений по-разному и даже не пытались понять друг друга, по-своему отстаивая «честь мундира». Две системы, предназначенные для обеспечения внешней и внутренней безопасности государства, подчас не имели общего языка. В этом, на наш взгляд, заключается глубинная драма царского режима, которая в итоге способствовала его поражению.

Генералитету и офицерству трудно было понять, что армия, проявлявшая свои лучшие качества в открытой войне с внешним врагом, оставалась совершенно беззащитной перед различными антигосударственными разрушительными элементами, которые действовали против нее тайными методами. Обезопасить армию могла только структура, обладавшая специфическим методами противодействия враждебным силам, в данном случае таковой являлись Отдельный корпус жандармов и Департамент полиции. Однако применяемые ими агентурные методы оказались неприемлемыми для менталитета армейского генералитета и офицерства, не понимавших сущности органов безопасности и, в частности, — сути оперативно-розыскной деятельности. Ситуацию усугубляла также грубая, скверная работа отдельных чинов губернских жандармских управлений, заложившая в генетическую память военных только горькую досаду и разочарование от их действий, желание всячески им противодействовать.

«Мне известны были случаи ухода из полков прекраснейших офицеров, вследствие совершенно недостоверных сообщений Министерства внутренних дел войсковому начальнику о подозрении в принадлежности их к враждебным правительству партиям, — писал генерал В.А. Сухомлинов, командовавший в то время войсками Киевского военного округа. — Хотя подобные сведения сообщались секретно, но, тем не менее, они делались известными в офицерском кругу. В результате, при полнейшей неосновательности подозрений, ни в чем не повинные офицеры покидали полки». Далее В.А. Сухомлинов писал, что парализовать вредное влияние жандармов он не имел возможности, для чего, по его мнению, «требовалась большая реформа всего государственного аппарата, чтобы появилась возможность вовсе отказаться от корпуса жандармов. При этом затрагивалось так много интересов правительственного надзора, что я не видел выхода проведения реформы хотя бы частично и вынужден был работать совместно с этим несовершенным инструментом»{400}.