Кукловоды и марионетки. Воспоминания помощника председателя КГБ Крючкова - Валентин Антонович Сидак Страница 37

Йозефа Геббельса периода ведения тотальной войны. В текстах за июнь 1944 г. основное внимание уделено открытию Второго фронта и последующим затяжным боям в Нормандии. В дневниках рассматривается первое применение “нового секретного оружия” – крылатых бомб Фау-1, а также подготовка к боевому использованию баллистических ракет Фау-2. Геббельс упоминает о предложениях Японии об установлении сепаратного мира между Германией и Советским Союзом при её посредничестве. Обстоятельно рассмотрены бои на Восточном фронте с последующим крушением фронта группы армий “Центр”.

Тексты за 23 июля – 3 августа 1944 г. в основном посвящены предпосылкам и последствиям покушения на Гитлера. В дневниках подробно излагаются впечатления Геббельса, а также самого Гитлера, связанные с путчем 20 июля и последующим военно-политическим кризисом. Рассмотрены факты и обстоятельства, предшествующие переходу тотальной войны в её практическую стадию. Издание снабжено обстоятельными комментариями и развернутым содержанием»[62]. Сами видите – периода ведения тотальной войны… А как же заявленная автором «прелюдия Барбароссы», т. е. описание периода подготовки к нападению на СССР? Лично меня этот период гораздо больше интересует.

На многочисленные книги Е. Ржевской как на важный первоисточник сведений об обстоятельствах смерти А. Гитлера и Й. Геббельса продолжают ссылаться до сих пор, в частности ее племянница Л. Сумм, которая занималась переводом записей части дневников. Акценты в ее повествовании, правда, несколько сместились в соответствии с требованиями текущего политического момента, ну, да нам к этому уже не привыкать[63].

Совсем недавно о существовании дневников Геббельса в России заговорили уже на официальном государственном уровне. Приведу лишь одну цитату из интервью «Российской газете» нынешнего руководителя Росархива Андрея Артизова:

«РГ: Какой архивный трофей самый интересный, с вашей точки зрения?

Артизов: Совершенно уникален дневник Геббельса. Он уже опубликован, но подлинник хранится у нас. Странные чувства испытываешь, когда перелистываешь страницы, где главный пропагандист Третьего рейха по дням рассказывает, что и как делалось, дает оценки происходившему…»[64].

Уважаемый Андрей Николаевич, странные чувства мы будем испытывать, когда вместе с Вами свободно пролистаем листы дневника Геббельса с мая по октябрь 1939 года. Когда узнаем в оригинальной версии автора, какие потаенные помыслы и какие скрытые пружины определяли поведение Гитлера и Сталина накануне и в первые дни Второй мировой войны…

С именем С. А. Кондрашева связана еще одна любопытная история – о попытке КГБ СССР пролить свет на происхождение документов из так называемого архива Франца фон Папена, бывшего канцлера и вице-канцлера Германии, активного сторонника и проводника идеи аншлюса Австрии. О чем идет речь, любой интересующийся поймет, прочитав главу четвертую уже упоминавшейся мною книги главного архивиста России Козлова «Обманутая, но торжествующая Клио»[65].

Название главы достаточно красноречиво и говорит само за себя: «Постановления “кремлевских мудрецов”». Тем самым автор, видимо, хотел сразу обозначить надлежащее место этим, условно говоря, фальшивкам, поставив их в один смысловой ряд с «протоколами сионских мудрецов». Хотя, насколько сейчас известно из отечественных публикаций самого последнего периода, сии исторические материалы были отнюдь не зловредным порождением мозговых извилин «известных провокаторов» Рачковского и Нилуса, а имели на момент своего рождения вполне материальную природу. Их появлением на свет, как оказалось совсем недавно, мы обязаны весьма продуктивной работе российской разведки царского периода, сумевшей через своего агента, точнее – через агентессу, добыть в 1897 году в кулуарах I Сионистского конгресса в Базеле теоретические и практические наработки извечного оппонента Теодора Герцля Ашера Гинцберга, более известного под псевдонимом Ахад-Гаам («Один из народа»), основоположника течения т. н. духовного сионизма и создателя лиги (или кружка, ложи – кому как больше нравится) «Бнай Моше».

Некоторые свидетельские материалы на эту тему, равно как и трофейные документы 2-го бюро Генштаба (французская военная контрразведка), в том числе и по известному делу Дрейфуса, мне довелось подержать в руках, но особого впечатления, откровенно говоря, ни те, ни другие на меня не произвели. Каких-то явных «ЖФ» (жареных фактов) по делу Дрейфуса в сравнении с известными литературными произведениями А. Франса «Остров пингвинов» и «Современная история» я в них, увы, не углядел. Французские же материалы по А. Гинцбургу в целом не выходили за рамки содержания известной историкам публикации в газете «Старая Франция» 1922 года[66].

Однако «возвратимся к нашим баранам» и снова процитируем некоторые места из книги Козлова.

«Документы, о которых речь пойдет ниже, стали известны на Западе в 60-е годы, т. е. намного раньше того, как о них узнали в СССР, хотя по своему содержанию они оказались связанными именно с СССР. Но, конечно, не это обстоятельство придало им особую значимость в глазах мировой общественности, после того как они были легализованы и стали предметом исторических исследований.

Поражали прежде всего их вид и происхождение: это были постановления заседаний Политбюро ЦК ВКП(б), высшего руководящего органа партии, ни один из созданных документов которого, исключая документы сугубо официального политико-организационного характера, до недавнего времени не был известен в первозданном виде.

Примечательной оказалась судьба этих документов, прежде чем они стали известны исследователям. В 30-е годы по агентурным каналам они регулярно поступали в посольство Германии в Вене, а оттуда – в германское Министерство иностранных дел, рейхсканцелярию и в руководство Национал-социалистической германской рабочей партии (НСДАП).

После поражения Германии во Второй мировой войне русские подлинники этих постановлений попали в руки американской военной администрации и были вывезены в США. Оттуда в 70-х годах они были вновь возвращены в Германию и ныне покоятся в Федеральном архиве в Кобленце, а фотокопии их немецкого перевода – в Потсдамском филиале Федерального архива Германии и в архиве Гуверского института войны, революции и мира (США).

В рамках реализации программы “Зарубежная архивная Россия” в 1995 году Росархивом были получены микрофиши подлинников этих документов, хранящихся в Кобленце, в результате чего у нас имеется возможность их детального анализа»[67].

Как вы видите, с точки зрения архивной истории эти документы (русские подлинники записи содержания ряда постановлений Политбюро) во многом повторяют путь пресловутых «секретных протоколов» к пакту Риббентропа – Молотова.

Шум вокруг них поднялся на Западе тоже в период «хрущевской оттепели», в начале 60-х. В СССР они в тот период никого не заинтересовали – ни А. А. Громыко, ни его замов. Во время перестройки вокруг них «потоптался», как обычно, журналист Л. Безыменский – и все. В 1995 году в нашу страну поступили из ФРГ микрофиши этих материалов, а могли бы их, при желании, получить еще в 1989 или 1990 году…

Цитируем Козлова далее. «Документы переплетены в два тома, которые включают 144 постановления и 3 письма-директивы особого отдела Народного комиссариата иностранных дел СССР в особый отдел посольства СССР в Вене. Все они представляют