Иван Ковтун - РННА. Враг в советской форме Страница 4

Вербовку эмигрантов для работы в интересах вермахта, СД и абвера осуществляли также уже упоминавшееся Управление делами русских беженцев в Германии (Russische Vertrauensstelle in Deutschland) во главе с генералом Бискупским и аналогичное по задачам Управление делами русских эмигрантов во Франции (Vertrauensstelle der Russischen Emigranten in Frankreich) во главе с Юрием Сергеевичем Жеребковым[34]. Так, последний выпустил специальное «Оповещение», которое объявляло начало отбора добровольцев-эмигрантов на советско-германский фронт. При этом запрещалась любая антигерманская деятельность. С начала войны против СССР Жеребков и начальник французского отдела РОВС, генерал Николай Николаевич Головин зарегистрировали более полутора тысяч заявлений от офицеров, желавших безоговорочно участвовать в борьбе против большевизма[35]. В то же время Управление Бискупского, по оценкам немецкой исследовательницы Бетины Доденхофт, призвало для работы в качестве переводчиков вермахта примерно 1200 эмигрантов[36].

Помимо этого, в мобилизацию русских изгнанников включился целый ряд эмигрантских политических организаций, о чем речь пойдет несколько ниже.

В общей сложности за весь период Второй мировой войны через эмигрантские воинские формирования в составе германской армии прошли, по разным оценкам, от 12 до 20 тыс. человек[37]. При этом стоит оговориться, что с июня 1942 г. отправка офицеров-эмигрантов на Восток, за исключением сотрудников абвера и СД, на несколько месяцев практически прекратилась. В директиве ОКВ № 46 от 18 августа 1942 г. («Руководящие указания по усилению борьбы с бандитизмом на Востоке») запрещалось участие эмигрантов в формированиях из местного населения[38]. К концу лета большинство эмигрантов были отозваны с Восточного фронта. Некоторые из них, правда, позднее вновь вернулись на оккупированные территории СССР, о чем мы расскажем ниже на примере ряда офицеров РННА.

В любом случае можно вполне согласиться с мнением историка С. Чуева, который отмечает: «Все измышления и указания гитлеровского руководства о недопущении эмигрантов к борьбе на Восточном фронте попросту игнорировались инстанциями на местах. Армейские структуры, органы абвера и СД активно использовали белоэмигрантов в своих целях»[39].

В числе этих эмигрантов были и те, которые в начале 1942 г. составили командное звено Русской национальной народной армии…

Германская разведка и советские военнопленные

В ходе войны в немецкий плен попало приблизительно 5,7 миллиона военнослужащих Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА)[40].

Известное число рядовых красноармейцев, командиров и даже политработников РККА, руководствуясь различными причинами, сдались в плен добровольно. При этом некоторые из них выразили желание воевать против сталинского режима на стороне вермахта. Хотя первоначальные установки германского военно-политического руководства не предполагали сколь-нибудь активного привлечения советских военнопленных к боевым действиям, командиры и командующие на местах охотно использовали возможность использования добровольцев из числа пленных. Большинство их в первый период войны служили на вспомогательных должностях (шоферов, конюхов, разнорабочих, подносчиков боеприпасов и проч.), получив наименование «хиви» (от нем. Hilfswillige – добровольные помощники). Вооруженные коллаборационисты, число которых со временем становилось все больше, попадали в категорию Freiwillige (добровольцы).

Бывший начальник отдела «Иностранные армии Востока» (в 1942–1945 гг.) Рейнхард Гелен в своих мемуарах свидетельствует: «Наши войска, руководствуясь естественным чувством самосохранения, стали на фронте самостоятельно принимать необходимые меры – без разрешения высокого командования. Поскольку восстановление людских потерь все больше запаздывало, а для освоения огромных пространств России требовалось все больше солдат, в немецкие подразделения для выполнения вспомогательных функций стали привлекаться добровольцы – русские, украинцы и представители других российских народов. Точное число волонтеров установить невозможно, так как командиры подразделений во многих случаях не сообщали об этом вышестоящим начальникам. Летом 1942 г. таких добровольцев было от 700 тысяч до 1 миллиона. Некоторые из них участвовали в боях в составе немецких подразделений против Красной армии»[41].

Начальник отдела ОКХ «Иностранные армии Востока» (с 1942 г.) Р. Гелен

Основным резервом пополнения немецких войск коллаборационистами из указанной категории служили лагеря военнопленных. Именно из бывших советских пленных было сформировано большинство русских частей и подразделений на стороне Рейха (не исключение и предмет нашего исследования – Русская национальная народная армия). По оценкам немецкого историка Кристиана Штрайта, около 1 миллиона пленных были выпущены из лагерей «главным образом, в обмен на согласие служить в вермахте в качестве “желающих помочь” (Hilfswillige)»[42]. Исследователи И. Дугас и Ф. Черон делают важное уточнение: «Хиви набирались… из пленных и перебежчиков… При наборе в хиви принцип добровольности часто нарушался. В немецких дивизионных документах встречается выражение “zu Hilfswilligen ernannten” – назначены добровольными помощниками. Кроме пленных, среди хиви был какой-то процент гражданских лиц с оккупированной территории»[43].

Следует заметить, что лагеря военнопленных находились в ведении вермахта вплоть до осени 1944 г., когда они были переданы под юрисдикцию СС. Незадолго до начала Второй мировой войны был создан отдел по делам военнопленных (Abteilung Kriegsgefangenenwesen), который подчинялся Общему управлению главного штаба вермахта при ОКВ (Allgemeine Wehrmachtsamt), во главе с генерал-лейтенантом Германом Рейнеке[44]. Отделу принадлежали лагеря на территории Германии и Генерал-губернаторства. Лагеря для военнопленных в прифронтовой полосе и оперативных зонах находились в ведении Верховного командования сухопутных войск (Oberkommando der Heeres, ОКХ). Существовало несколько типов лагерей: дулаги (Durchgangslager) – пересыльные лагеря; шталаги (Stammannschaftslager) – стационарные лагеря для рядового и сержантского состава; офлаги (Offizierlager) – офицерские лагеря; штрафлаги (Strafgefangenlager) – штрафные лагеря; хайлаги (Heimkehrerlager) – лагеря для больных[45].

Известно, что отношение советского руководства к военнослужащим РККА, попавшим в плен, было не менее чудовищным, чем отношение к ним со стороны нацистов. По сути, еще в предвоенное время рядовым красноармейцам и командирам внушалось, что «плен – это измена Родине. Нет более гнусного и мошеннического деяния…»[46]. Как отмечает историк П. М. Полян, «плен рассматривался как тяжкое воинское преступление, наравне с прямым переходом или перелетом на сторону врага, считавшееся разновидностью измены Родине и каравшееся, соответственно, высшей мерой наказания – расстрелом с конфискацией имущества»[47].

СССР не признавал Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г. и не ратифицировал Женевской конвенции об обращении с военнопленными 1929 г. Справедливости ради следует признать, что Советским Союзом была ратифицирована Женевская конвенция об участи больных и раненых 1929 г., а в июле 1941 г. советское правительство все же предложило Германии придерживаться Гаагской конвенции 1907 г. (германское руководство отвергло это предложение, ибо победа на Востоке тогда казалась весьма близкой)[48]. Однако эти меры в реальности надо однозначно признать лишь пропагандистским демаршем, рассчитанным на реакцию западных держав.

На деле судьба пленных нисколько не волновала Сталина, подтверждением чему служит приказ Ставки Верховного Главнокомандования № 270 об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия (от 16 августа 1941 г.). В соответствии с этим документом все командиры и политработники, сдавшиеся в плен, рассматривались как дезертиры. При поимке их надлежало расстреливать на месте перед строем. Их семьи подлежали аресту, а семьи попавших в плен солдат лишались государственной поддержки[49].

Отдельные военачальники шли еще дальше этого приказа. Так, в шифрограмме № 4976 командующего Ленинградским фронтом Г. К. Жукова (от 28 сентября 1941 г.) указывалось: «Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны»[50].

Советская пропаганда с первых дней войны формировала резко негативное отношение ко всем военнослужащим, оказавшимся в плену, невзирая на обстоятельства их пленения. Передовица газеты «Красная звезда» от 6 сентября 1941 г. оканчивалась такими словами: «Сдача в плен немецко-фашистским мерзавцам – позор перед народом, перед своими товарищами, своими женами, детьми, преступление перед родиной»[51].