Ветры границы - Валентина Яковлевна Голанд Страница 4

Вчера на сопредельной стороне был замечен гражданский человек, близко подходивший к границе, и Шкред предполагал загодя усилить наряд на этом участке. Когда он сказал об этом вслух, Хрустов удивился:

— Так сразу уж усилить. Может, быть повнимательнее…

— Вы, молодой человек, видимо недоучитываете, что мы с вами стоим на границе хоть и с дружественной, но капиталистической страной…

Да, война кончилась, фашистов мы разбили. Там я видел врага близко, знал, что это мой враг, он пришел, чтобы убить меня, отца, брата моего, разорить мой дом, и я его не щадил, — у Шкреда от волнения лицо пошло багровыми пятнами: не часто приходилось ему вести такие разговоры с подчиненными, но они задевали что-то очень важное в нем. Он понимал: нет в мире людей, мыслящих одинаково, равно как и относящихся к событиям с одинаковой меркой. Но война, которая и сейчас еще, спустя столько лет, напоминала о себе ноющими ранами, тяжелыми воспоминаниями о друзьях, не дошедших до победы, наконец, вот такими случаями на границе… Эта война должна была научить людей многому, на целые десятилетия вперед. Сейчас войны нет, а неспокойно. Почему? Хрустов пожал плечами.

— Вот наш с вами сосед. Вроде ничего, уважительный и все такое… Ничего не скажу — порядочный сосед. Но ведь другое же государство! И, возможно, не по его воле кому-то хочется знать наши секреты. Наймут человека, попросят сходить к русским, узнать, что они там у себя делают… А мы с вами уши развесим, он и пройдет мимо нас.

— Вы мне политграмоту читаете, Степан Федорович. Все это давно известно.

— Известно, говоришь? А зачем мужчина подходил близко к нашему рубежу? О чем он думал? Какую цель преследовал?

— Не знаю, — хмуро ответил Анатолий. — Его начинала раздражать прямолинейность капитана.

— И я тоже не знаю. А нам, дорогой товарищ, по нашему с вами положению надо бы знать… Во всяком случае я так привык.

— Понятно, — согласился Хрустов, чтобы поскорее закончить неприятный ему разговор.

На том берегу на них внимательно смотрел чужой солдат, тоже явно заинтересовавшийся появлением в неурочное время двух пограничных офицеров. Казалось, и это не ушло от зоркого ока Шкреда.

— Ну вот, дорогой, — дружелюбно сказал капитан Анатолию, — мне этот уголок леса еще хорошо проверить надо. Вы в состоянии двигаться, а то я отправлю вас сейчас с нарядом на заставу, они как раз сменяться должны.

— Степан Федорович, обижаете, — только и смог выговорить Анатолий и с усилием улыбнулся.

Ему было ясно, что капитан — человек выносливый, тренированный, он и не такое может выдержать, и Анатолий сожалел лишь о том, что пока не может похвастаться тем же.

Анатолий оглядел себя, Шкреда — оба обрызганные грязью, мокрые — и рассмеялся:

— Ну и видик же у нас с вами… Хуже, чем у мокрых куриц!

— Ну уж нет, я на курицу никак не похож, — воспротивился Шкред. — Пусть и мокрый, но петух. Петух! — капитан от души рассмеялся и поднял вверх указательный палец.

Легкая шутка взбодрила обоих, они прибавили шагу.

Уже темнело, когда они вышли на дорогу к заставе.

— Жена, наверное, и не ждет меня сегодня, — начал Шкред свою душевную тему. — Она, Анна Ивановна моя, уж и не спрашивает, когда вернусь. Чуть что — тревога или еще какие команды — сама оружие подает и не говорит ничего. Жена на границе, это, товарищ лейтенант, сами понимаете, что такое.

2

Анна Ивановна Шкред, тридцатишестилетняя жена начальника заставы, была воплощением трудолюбия, доброжелательности и того домашнего уюта, который может создавать далеко не каждая женщина. Она все умела: выстирать белье, приготовить обед, вовремя накормить детей, найти интересную книгу, улыбкой встретить мужа. И делала все быстро, с любовью.

У нее сноровка рабочего человека и руки художника. Как-то не было в магазине свечей, а электричество от заставского движка гаснет в доме после двенадцати, так она, недолго думая, сама сделала свечи. Намочила суровую нитку в керосине и залила расплавленным воском.

И огурцы выращивала зимой — научилась еще в Заполярье: посадит в фанерный ящик семена, удобряет, поливает их, и такие побеги, вырастали — все окно прикроют листвой, будто это не огурцы, а виноград вьется. Весной немалый урожай собирала. В День пограничника всей заставой окрошку со свежими огурцами ели.

До замужества она была членом комитета комсомола швейной фабрики: работала и училась.

Однажды ей поручили провести новогодний вечер в подшефной воинской части. Со свойственной ей рабочей хваткой она организовала и оркестр и подарки и объявила новогодний карнавал… Многим запомнился тот Новый год, тот вечер… А ей — особенно. Тогда на вечере она встретила своего Степана.

Симпатичный старший лейтенант сразу покорил ее. Несмотря на молодость, он уже успел повоевать. Участвовал в боях на Северо-Западном, Брянском, Воронежском фронтах, был дважды ранен. На его груди ордена — Отечественной войны II степени, Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги»… Анечка сразу и навсегда полюбила Степана и не мыслила себе жизни без него. Через год после свадьбы родилась Светка. А потом молодая чета Шкредов поехала, как они тогда выражались, «в суровые условия». Восьмимесячная Светка после тридцатиградусной жары оказалась на сорокаградусном морозе. Из края вечного солнца, фруктов они попали в мрачную заполярную ночь.

Анна Ивановна долго помнила эту бесконечную дорогу: самолетом до Ленинграда, потом поездом до Мурманска, а потом на машине, в метель, до комендатуры. На деревенских розвальнях подкатили к заставе.

Офицерский домик на заставе долго пустовал: предшественник Шкреда не вызывал жену из Москвы, все надеялся на перевод. Вскоре так и вышло, он уехал. В домик вселился старший лейтенант Шкред с семьей.

Утром Аня и Светка проснулись в новом доме (Степан Федорович ушел рано на службу) и увидели иней на стенах. Не привыкшая топить печь, Аня забыла закрыть задвижку, и все тепло из дома выдуло.

Пришлось учиться жить в новых условиях самостоятельно.

Сначала жутковато было на новом месте: вокруг лесистые сопки, сосны стонут — будто нарочно пугают. Да что там! За дровами пойдешь, а оттуда дорогу уже так заметет, что не доберешься. Холодно, неуютно, одиноко. Порою казалось, не вынести всего этого.

Аня — человек общительный, все время на людях привыкла быть, а тут лес да лес, и человека свежего не увидишь. Радовалась каждому приезжему как ребенок. Всех, кто добирался до заставы, за родню считала. Не знала, куда посадить, чем угостить.

Помнит, как однажды артисты Ленинградского театра оперы и балета приезжали. Одна актриса подозвала