Валерий Шамбаров - Агенты Берии в руководстве гестапо Страница 45

Конфликт с Польшей должен произойти рано или поздно. Я уже принял такое решение весной, но думал сначала выступить против Запада, а потом уже против Востока. Нам нет нужды бояться блокады. Восток будет снабжать нас зерном, скотом, углем…» На этом же совещании он говорил и другое: «С осени 1933 года… я решил идти вместе со Сталиным… Сталин и я — единственные, кто смотрит только в будущее… Несчастных червей — Даладье и Чемберлена, я узнал в Мюнхене. Они слишком трусливы, чтобы атаковать нас. Они не смогут осуществить блокаду. Наоборот, у нас есть наша автаркия и русское сырье… В общем, господа, с Россией случится то, что я сделал с Польшей. После смерти Сталина, а он тяжелобольной человек, мы разобьем Советскую Россию. Тогда взойдет солнце немецкого мирового господства».

Нам неизвестно, был ли кем-то Гитлер дезинформирован насчет болезни Сталина или сам верил в то, во что ему хотелось верить (это с ним бывало), или просто очередной раз блефовал перед подчиненными (что за ним тоже водилось). Но отсюда видно, что стратегический план, о коем он говорил еще в 1932–1933 гг., сначала покончить с Западом, а потом напасть на Россию, оставался в силе. По сути, это был вариант старого плана Шлиффена, который немцы пытались использовать в Первую мировую. Но план Шлиффена основывался на разнице сроков мобилизации Германии и России и расчетах пропускной способности железных дорог. Пока русские будут сосредотачивать свои дивизии, быстренько разгромить Францию, а потом быстренько перебросить все силы на восток. Гитлер же основал свой план не на таких технических (и в реальности невыполнимых) тонкостях, а на более надежных методах. Дипломатических.

Так что сближение с СССР было для фюрера в этот момент жизненно необходимо. Накладывался еще один фактор. Дело в том, что средства для экономического скачка в Германии, чудес «четырехлетнего плана», милитаризации промышленности, создания армии, авиации и флота были добыты нацистскими «финансовыми гениями» за счет грандиозных афер и авантюр. Вся мощь Третьего рейха базировалась на «финансовых пирамидах», которые вот-вот грозили рухнуть. Германия очутилась на грани чудовищного дефолта — он мог обрушить ее обратно в состояние кризиса и похоронить все достигнутое. Поэтому Гитлеру, как в свое время Вильгельму II, требовались уже не только территориальные приобретения, но и война сама по себе, как таковая. Война, которая спишет все долги и перечеркнет все проблемы. «Новый Мюнхен» за счет Польши, если бы таковой и состоялся, был фюреру абсолютно не нужен, даже опасен. Он боялся вмешательства в последний момент каких-нибудь очередных «миротворцев». Стало быть, и надобность в поддержании «дружбы» с Западом отпала. А для войны Гитлер мог найти «друзей» только на Востоке.

Англо-французская делегация в Москве узнала обо всем последней. Она 22 августа никак не могла разыскать Ворошилова. Советский маршал появился только после обеда и огорошил иностранцев заявлением: «Вопрос о военном сотрудничестве с Францией висит в воздухе уже несколько лет, но так и не был разрешен… Французское и английское правительства теперь слишком затянули политические и военные переговоры. Ввиду этого не исключена возможность некоторых политических событий…» Вечером прилетел Риббентроп, и пакт был подписан. В дополнение к нему были оформлены секретные приложения, отдававшие Советскому Союзу Западную Украину, Западную Белоруссию и Прибалтику.

В Германии, между прочим, многие восприняли договор с СССР с радостью. Россия показала себя надежным и бескорыстным (внешне) другом немцев в самые тяжелые времена после Версаля, сотрудничество с нею продолжалось полтора десятилетия. А разрыв длился меньше 6 лет. Люди восприняли это как благоразумный возврат к прошлым, проверенным связям. «Догадывались» — вот, мол, какой умница наш фюрер! Подурачил Запад, чтобы добиться усиления Германии и округления ее земель, а потом восстановил прежний альянс.

Но так думали не все. Как уже говорилось, в верхах государства, а особенно генералитета, сохранялось недоверие к Гитлеру, боязнь, что его политика приведет к катастрофе. Подобная «оппозиция» брала начало еще в 1933–1934 гг., когда в тех же кругах жила уверенность, что удел фюрера — роль «мусорщика» и «ассенизатора» Германии. Призванного, чтобы навести порядок в стране, после чего он должен уйти и уступить власть более «достойным» по происхождению и положению в обществе. Именно здесь лежали корни «генеральской оппозиции». Она активизировалась всякий раз перед очередными внешнеполитическими бросками Гитлера, предрекая, что уж этот шаг точно обернется бедой. Но все сходило гладко, и «оппозиция» успокаивалась. Поскольку рисковать получаемыми от фюрера чинами, должностями, наградами тоже не желала (из-за этого я и беру слово «оппозиция» в кавычки).

Приближение войны с Польшей стало новым катализатором фронды. И особенно союз со Сталиным. Пророссийское крыло генералитета во главе с Бломбергом уже сошло со сцены. А среди аристократов и интеллигенции, составлявших костяк командования, господствовали прозападные настроения, подкрепленные «мюнхенской политикой». Начали говорить, что Гитлер «опозорил себя», связавшись с большевиками. Собственное «карканье» перед вступлением в Рур, Австрию и Чехословакию эти господа быстро забыли. И теперь, задним числом, им казалось, что прошлые-то шаги были оправданными. Но сейчас фюрер отрезал себе пути для мирного сговора с англичанами и французами, а значит — быть беде.

Спецслужбы рейха вели подготовку к войне не менее долгую и тщательную, чем дипломаты. Потому что для нападения требовался мало-мальски благовидный повод. Для этого еще в мае была задумана операция «Гиммлер» — по нападению на немецкую радиостанцию в Гляйвице, совершенное якобы поляками. Руководить операцией было поручено Гейдриху, который привлек к ней Небе и Мюллера. От армии по приказу Кейтеля участвовал Канарис. Возглавить непосредственную акцию Гейдрих поручил было своему помощнику по созданию СД, Мельхорну, но тот давно был с шефом в плохих отношениях (он был слишком независимым и самостоятельным работником, а Гейдрих этого не любил). Мельхорн заподозрил, что его подставят, впутав в слишком грязную историю (а потом, глядишь, вообще устранят), и отказался. Что ж, Гейдриха и это удовлетворило — стало хорошим предлогом откомандировать Мельхорна в распоряжение Министерства внутренних дел.

А исполнителем 10 мая был определен руководитель подсекции внешней разведки СД Науйокс. Он отобрал 6 надежных людей из СД, которые и должны были изображать поляков. На Небе возлагались связи с Канарисом — по приказу Кейтеля абвер выделил нужное количество комплектов настоящего польского обмундирования, оружия и документов. А Мюллер участвовал в операции по двум пунктам. Он отвечал за соответствующее поведение германских пограничников. И должен был поставить «консервы» — осужденных на смерть заключенных, которые тоже будут одеты в польскую форму, и их тела послужат вещественными доказательствами нападения.

В августе провели последнюю секретную рекогносцировку в Гляйвице. Мюллер доложил, что готов предоставить 12–13 осужденных преступников. Вторжение планировалось 25 августа, но Гитлер перенес его на неделю из-за колебаний Италии. Назначил на 1 сентября. И сценарий провокации в Гляйвице в последний момент тоже подправили — сочли, что хватит не нескольких смертников, а одного трупа. 31 августа Науйокс получил от Гейдриха условный сигнал, позвонил Мюллеру, и гестаповцы поблизости от радиостанции передали ему обреченного — врач, присланный Гейдрихом, уже сделал ему укол яда. Пограничников поблизости, как и предусматривалось, не было. В 20 часов люди Науйокса с пальбой напали на радиостанцию, выкрикнули по-польски в эфир обращение, что «пробил час германо-польской войны», что «сплотившиеся поляки сокрушат всякое сопротивление немцев» — и смылись, оставив труп. 1 сентября Гитлер и Риббентроп обнародовали ноту о «польском нападении», и дивизии вермахта ринулись через границу.

Гиммлер воспользовался подготовкой к войне в собственных целях — он давно мечтал иметь «свою» армию. И к началу польской кампании добился формирования первых боевых частей СС: пехотных и моторизованных полков, частей противотанковой обороны, пулеметных и разведывательных батальонов, одного артиллерийского полка. И если в Чехословакии следом за вермахтом была направлена айнзатцкоманда, то в Польше — первая айнзатцгруппа, состоящая из нескольких айнзатцкоманд. Задача ей ставилась — капитальная «чистка» занимаемой территории. Предписывалось изолировать или сразу уничтожать евреев, представителей польской аристократии и интеллигенции, влиятельное католическое духовенство. На совещании в Оберзальцберге Гитлер сразу предупредил своих генералов, что в Польше «начнут твориться дела, которые вам могут не понравиться» — но приказал не вмешиваться.