Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания Страница 5

— Понял?

Я кивнул.

— Ладно. И все же, засранец, мог бы и сообщить нам о своем присутствии. Или ты гордый очень?

Оправдываться не хотелось, да и что толку?

— Молчишь? Знаешь, Белов-младший, обижаться тебе не на что. Согласен? Забудь старое и берись за голову. Теперь все в твоих руках! Ну а мы, если возникнет надобность, поможем, по возможности. Иди… сержант.

И я пошел. Остановился только через шестнадцать лет. Вот и судите: легко ли стать офицером? Кому как.

Мимоходом. О вечной бабе Дине

Что такое преемственность поколений по-флотски? Объясняю. Мое незабвенное училище родилось в послевоенные пятидесятые годы. Там, где появляется сразу и много военных, тотчас возникают и соблазны. В те далекие времена жила возле еще несуществующего забора нашей альма матер молодая севастопольская женщина Дина, симпатичная и предприимчивая. Ничего не знаю о ее сердечных делах, но еще тогда она начала ссужать бесшабашным курсантам сладкое домашнее вино, которое делала из винограда, обвивавшего весь ее сад. Шло время. Годы сменяли друг друга быстро и незаметно. Стены училища покидали одни, уже с офицерскими погонами, а на их место приходили другие, юные и желторотые прямо со школьной скамьи. И, по-моему, не было ни одного кадета, не пробовавшего хотя бы раз классический напиток бухты Голландии — вино от бабы Дины. Да, да! Именно от бабы Дины. Время не остановишь. Пятидесятники и шестидесятники помнили Дину. Семидесятники — тетю Дину. Восьмидесятники — уже бабу Дину. Она старела вместе с училищем, и кажется ушла в небытие вместе с ним в начале девяностых. Воистину, жизнь прожитая с флотом!

Мимоходом. Не врать — полезно!

Севастополь. Июль. Жара. Училище пустынно. Все на практике. Только первый курс, отходив зимой в Грецию на надводном корабле, сдает экзамены позже всех. Сессия. Одолели первый экзамен. Как не отметить? Святое дело! Но бухта Голландия район сугубо военный, в магазинах курсанту спиртное не продадут ни за какие деньги. Остается одно — баба Дина. Сто метров до забора, десять за ним. Рубль — литр. Вино домашнее, если повезет, не разбавленное всякой карбидной примесью. Кинули на морского, кому идти. Выпало мне. Схватил два чайника и к забору. Тактически рассчитал верно — идти посреди дня. Никто при такой наглости ничего не заподозрит. Перелез через забор, оплатил бабушке услуги, получил взамен полные чайники и полным ходом назад в родную казарму. Бегу, но аккуратно, чтобы не расплескать драгоценную жидкость. Никого впереди, около казарм пустота. Полная удача. Остается пара шагов до ступенек подъезда. И тут из него вываливает целый сонм начальников. Адмирал — заместитель начальника училища, каперанг-начфак и еще множество старших офицеров. От погон зарябило в глазах и мгновенно вспотела спина. Стою перед ними, как последний идиот, с двумя чайниками вина в руках, и что делать, совершенно не соображу. Начфак смотрит на меня, задрав бороду.

— Белов, что в таре?

Вопрос конкретный, не увильнешь. Обреченно вздыхаю и, предчувствуя предстоящие репрессии, отвечаю:

— Вино, товарищ капитан 1 ранга.

Общий хохот. Офицеры заливаются, кто во что горазд. Адмирал, смахивая выступившие от смеха слезы, укоризненно говорит начфаку:

— Ты, Святослав Евгеньевич, лучше разрешил бы своим орлам чайком в казарме баловаться. А то носятся за ним на камбуз, а потом от испуга плетут, что попало. Вино. Хм, выдумает тоже.

И вся группа, почтительно обступив раскрасневшегося адмирала, неторопливо следует по направлению к следующему подъезду. Я остаюсь стоять разве что не с подмоченными штанами. Обыкновенное оцепенение. В то, что цунами пронеслось мимо, еще не верится. Наверное, так бы и стоял, если бы из окна нашей сушилки не стали звать истерическим шепотом участники предстоящего банкета. Оцепенение прошло, и я шмелем влетел в казарму. С тех пор я намертво понял одно: правду начальству говорить можно и нужно. Особенно когда оно этого не ждет.

Мимоходом. Тактика «черных» полковников

Первый курс. Занятия по самому актуальному для подводника предмету — тактике морской пехоты. Их проводит один из самых легендарных преподавателей училища — «черный» полковник Гаглоев. Осетин по национальности, прошел все горячие точки, где воевала морская пехота. На старости лет «осел» в училище для воспитания подрастающего поколения. Незаменимый руководитель строевых смотров и тренировок парадного расчета училища. Автор десятков бессмертных афоризмов, особый колорит которым придавала смесь кавказского акцента и военной прямоты. На его занятиях курсанты демонстрируют полное соответствие Уставу и тихий ужас перед преподавателем.

Гаглоев вышагивает перед аудиторией, скрестив руки за спиной. Класс уже парализован предчувствием беды.

— Товарышчи кугсанты! Пэрэд новой тэмой повторгим пргойдэнноэ! Кто назовет мнэ тактыко-тэхныческие харгактергистыки танка «ЕТ-72»?

Класс безмолвствует. Александров Матросовых нет. Во время ответа полковник может заметить, что отвечающий небрит, нестрижен, неглажен, да и вообще выглядит неряшливо, и тогда тебе полный конец. Гаглоев окидывает орлиным взглядом сидящих.

— Пачэму нэ выжу лэса ргук? Ныкто нэ хочэт отвэчать?

Заиндевевший класс молчит. Не слышно даже сопенья. Гаглоев делает еще пару шагов, резко поворачивается к сидящим лицом, принимает строевую стойку и громко, как на плацу, командует:

— Слушай мою команду!!! Пргавую ргуку поднять!!!

Единый звук. Руки всего класса вздымаются вверх автоматически, независимо от желания поднявшего. Ослушаться невозможно. Голос «черного» полковника действует неотразимо. Минута молчания. Вдруг лицо Гаглоева расплывается в довольной улыбке. Из злого абрека он мгновенно превращается в доброго щедрого горца.

— А говорыте ныкто отвэчать нэ хочет! Выжу, всэ хотят! А ну-ка, вот вы, товарышч кугсант.

Серьезная наука — тактика морской пехоты.

Мимоходом. Бескорыстие…

О том, что курсант-первокурсник существо доверчивое и испуганное, и говорить нечего. Жизнь показывает, что именно первые два-три года лишают будущего военного моряка некой моральной девственности и заставляют взглянуть на действительность с более приземленных позиций. Иногда это бывает очень даже смешно, и главное, неожиданно.

Как уже говорилось, свою первую корабельную практику наш курс начал на старом артиллерийском крейсере «Адмирал Ушаков». Расселили нас в проходном кубрике, в корме, по которому постоянно сновали ушлые матросы, стремящиеся спереть все, что плохо лежит. Согласно корабельному уставу, да и просто для предосторожности, наши командиры постановили назначить дневальных в каждом кубрике для наблюдения за вещами в наше отсутствие. После нескольких удачных экспроприаций со стороны экипажа крейсера курсантская вахта прониклась важностью поставленных перед ней задач и даже начала переписывать боевые номера матросов, чуть дольше обычного задерживавшихся в районе наших рундуков. Воровство пошло на убыль. После первых дней нахрапистого обирания матросы смекнули, что мы уже настороже, и уменьшили прыть. Стало даже возможно оставлять шапку на шконке, направляясь в гальюн. Наша вахта бдила.

Однажды одним из дневальных по кубрику заступил Эдик Карокузов. Парень он был умный, спокойный и неторопливый. Любую свободную минуту посвящал учебе, так как предполагал в будущем пойти по стопам отца, то есть заняться наукой. Его родитель в звании каперанга преподавал в военно-морском учебном центре Обнинска, жизнью был доволен, чего желал и сыну. Эдик, по юношеской наивности веря в то, что можно сразу после училища очутиться в родном Обнинске, грыз гранит науки с первого дня учебы до последнего. Потом уже через много лет он вроде бы все-таки очутился в желанном городе, но перед этим все же протарабанил несколько лет на корабле. Так вот, Эдик, обложившись учебниками, предполагал посвятить ночные вахтенные бдения совершенствованию своих знаний. Для этого он уютно пристроился на свободном рундуке, в проходе, откуда хорошо просматривался весь кубрик, выложил тетради, учебники и принялся за дело. Время за работой текло незаметно, часы тикали. Подошло время смены. Эдику спать не хотелось. Вычитанное укладывалось в голову так ровно и понятно, что оборвать процесс в такую минуту было бы грешно. Он осторожно разбудил сменщика и втолковал ему, чтобы тот спал всю ночь, а Эдик сменит его утром до обеда. Посреди ночи вскакивать не любит никто, тем более изнуренные военной службой курсанты-первокурсники. Полусонный сменщик на предложение согласился сразу и, повернувшись на другой бок, дал храпака. Эдик вернулся к учебникам.

Где-то через полчаса, около трех часов ночи, в кубрик зашли два матроса. В руках одного из них была огромная связка всевозможных ключей. Надо сказать, что посреди нашего кубрика, прямо рядом с дневальным, был огромный квадратный люк, ведущий вниз. Банальная броняшка-задрайка, но закрытая на два гигантских навесных замка и опечатанная двумя пластилиновыми печатями. Что было за ней, никто из нас не знал, да и наши начальники строго-настрого запретили даже приближаться к этой задрайке, одновременно поставив задачу перед дневальными наблюдать за сохранностью печатей. Так вот, матросы, позвякивая связкой ключей, уверенно приблизились к запретному люку, склонились над ним и приступили к каким-то манипуляциям. Эдик, плутающий в дебрях высшей математики, оторвал голову от тетради и рассеянно спросил у бесцеремонно орудующих моряков: