Багровое пепелище - Александр Александрович Тамоников Страница 5

не знает. Мне этот паек ни к чему, потерплю. Знаю я, Глеб, не из боевого листка, каково это — вшивым и голодным сидеть в ледяном окопе. А баньку полевую снарядили, чаю заварил, там и воевать повеселее будет. Даже не спорь, тем более со старшим по званию. Спорщик, вон уже наспорил с комдивом, чуть под трибунал не отправили. Так что это мой приказ, считай. Глухарь вдруг снова возник в проеме, проорал скрипуче:

— Чай забирайте, ребяты. С малины, малину нашел в лесу, морозом повялило ягоды, эх, забористо вышло. Не обед нонче, а сказка.

Довольный старик причмокнул от удовольствия и поставил две кружки с ароматной жидкостью на деревянную приступку. Энкавэдэшник гаркнул:

— Спасибо, отец! — и сгреб нехитрое угощение.

Они еще полчаса прихлебывали обжигающий чай со вкусом малины, майор задумчиво вспоминал:

— В первую зиму, в сорок первом, меня откомандировали политруком в бригаду из новобранцев. Все офицеры только из училища, солдатики, прямиком из-за парт. Немец прет, что ни бой, то минус половина личного состава. Сколько я мальчишек этих перехоронил, и знаешь, каждого по имени помню и кто откуда. Они у меня каждую ночь живые в атаку идут… С обмундированием беда была, гимнастерочки летние, кирза да плащ-палатки. Кто от пули не умер, тот с лихорадкой слег. Им в госпиталь надо, а мы их гоним маршами по дорогам ледяным. И комбриг на меня орет, давай, мол, комиссар, поднимай дух воинам, речи говори им, чтобы шагали бодрее. А я думаю: ну нет, от немецкого осколка я их не уберегу, но помереть от простуды не дам. Ночью на привале взял котелок и пошел в лес. Клюкву по болотам собирал, малиновый лист, чагу, шишки еловые и варил им напиток для лечения. И пободрели мои пацаны, духу прибавилось. На постое им ходил одежку потеплее выпрашивал у местных, комбриг тогда выговор мне зарядил за антисоветское поведение. А мне не стыдно, я за них, как за детей, как за семью ведь отвечаю, какой тут стыд? Не для себя прошу, для защитников Родины. Когда ног не чуешь от холода или лихорадка крутит, тут не до силы духа, не до победы. Смерть не всегда геройская, она разная бывает, Глеб. От холода, от голода, от грязи и страха, это тоже наши враги, как и фашисты. Если сдаться им, не заботиться о себе, то и немцу совсем немного останется, чтобы добить. Умереть — это не подвиг, всегда ребятам своим говорил, подвиг — выжить, найти для себя и товарищей тепло, еду, которые дадут силы для сражения, для победы. Поэтому не отказывайся от пайка, забирай все, на передовой пригодится. Сполоснешь лицо после боя и сразу вспомнишь про наш разговор, про жизнь мирную, про маму. Вспомнишь, ради чего мы сражаемся, — Снитко улыбнулся. — Вроде как просто мыло, а с ним легче будет против Гитлера выстоять.

Капитан Шубин перехватил основательно потяжелевший вещмешок:

— Спасибо, товарищ майор. Я вас вспоминать буду. И разговор наш. Обещаю, буду думать о победе. Правы вы, я от войны таким стал… как из железа. Ничего не чувствую, одного хочу — отомстить за каждого, кого фашисты погубили. Но только правда ваша, эта дорожка к смерти приведет, героической быстрой смерти. А я хочу не один раз пользу Родине принести и не только отомстить за погибших, а еще и живым помочь. Освободить нашу страну от фашистов, от армии Гитлера как можно быстрее.

— Это правильная позиция, Глеб. — Энкавэдэшник сунул в отверстие большого вещмешка небольшую металлическую фляжку. — Это подарок от меня тебе на Новый год. Чтобы ты точно его отпраздновал в этом году. Не забывай меня, Глеб, пиши о своих делах. Знаю, секретные данные разглашать нельзя, но ты черкни пару строк, чтобы я спокоен был за своего друга, товарища, — с этими словами Михаил Снитко вручил капитану бумажку с написанным адресом расположения и номером своей части. Прикипел душой к парню, который стал для него верным боевым товарищем, и теперь с тяжелым сердцем провожал его на передовую. Поэтому коротко обнял на прощание уже на крыльце столовой и махнул рукой в сторону штаба: — Ну, в путь-дорогу, капитан Шубин. Приказ о твоем переводе готов уже, я справлялся. Как раз сейчас формируют машину до станции, успеешь уже сегодня на состав в южном направлении, — крепкая ладонь сжала руку разведчика. — Не забывай, Глеб, пиши.

— Есть, товарищ майор! — Шубин тоже от души сжал продубленную ладонь Снитко. — Спасибо вам за все, вы мне… как отец стали. Буду писать и беречь себя, как вам и обещал.

После теплого прощания разведчик поспешил в штаб, где уже суетились солдаты, таскающие ящики с документами, провизией, лекарствами. В кузов на груз усаживалась партия взрывников, которых можно было легко опознать по крохотным дырочкам на шинелях от многочисленных искр и осколков, что разлетались от взорвавшейся шашки или динамита. Служили они вместе давно, поэтому принялись вполголоса обсуждать новости, условия пересылки. А Шубин протиснулся между двух ящиков, чтобы поменьше чувствовать осенний колючий ветер, и затих. Слова майора Снитко до сих пор звучали у него в голове, а особенно его просьба беречь себя и воевать ради победы, а не ради мести за погибших товарищей. Над ухом кто-то кашлянул, а потом тронул за рукав:

— Товарищ, извините, что беспокою. Не найдется у вас спичек или зажигалки?

Глеб выглянул из своего убежища: вполоборота к нему, прислонившись к доскам ящика, сидел широкоплечий немолодой мужчина, из-под шапки которого торчали пряди волос с проседью. Шубин достал из кармана вещмешка трофейную немецкую зажигалку и протянул случайному попутчику. Тот прикурил спрятанную в кулаке духовитую самокрутку и вернул зажигалку, напоследок полюбовавшись глянцевым боком:

— Хорошая вещь, безотказная. Хоть немцы наши враги, а не могу не признать, технику они умеют делать. Добротно изготовлено, каждая деталька продумана. — Он по-простому представился без армейских уставных ритуалов: — Сержант Василий Ощепков, можно просто Василий.

Глеб кивнул:

— Капитан Шубин, можно просто Глеб.

Ощепков вежливо уточнил:

— А вы курите? Хотите угоститься? — сержант протянул кисет с табаком-самосадом. Но разведчик покачал головой, отчего мужчина немного виновато попросил: — Подымлю тут немного, потерпите? Чтобы на станции потом не вонять самокрутками, там, говорят, санэшелон с нами вместе отправляют. Не хочу раненых беспокоить, буду терпеть. Хотя привычка дурацкая, вредная, но слаб вот до курева.

— Какие раненые, дядя, — задорно откликнулся на его слова чубатый молодой сапер с мелкими шрамиками по всему лицу. — Это ж поезд на Сиваш, на передовую. Медички с нами поедут в госпиталя полевые, так что не