Хельмут Альтнер - Берлинская «пляска смерти» Страница 60

Чувствую какое-то прикосновение к лицу. Открываю глаза и жду, когда глаза привыкнут к темноте. Понимаю, что мои товарищи куда-то исчезли и вперед ушли даже самые последние отставшие солдаты. Быстро поднимаюсь и изо всех сил бросаюсь вперед. Я продрог до костей и чувствую, что никак не могу сдержать дрожь. Двигаюсь как во сне и время от времени натыкаюсь на идущих впереди меня людей, которые громко выражали свое недовольство моей неловкостью.

Темнота вокруг такая, что невозможно разглядеть, кто идет впереди тебя. Где-то вдалеке мелькает луч прожектора. Он указывает на запад. Именно на запад я хочу быстрее попасть, потому что надеюсь, что русских там пока нет. Похоже, что мои спутники придерживаются такого же мнения.

Прибавив шаг, добираюсь почти до самой головы колонны. Самыми первыми идут офицеры СС, о чем-то негромко переговариваясь. По всей видимости, они единственные офицеры нашего отряда, потому что генерал куда-то исчез. Мы неожиданно останавливаемся. Один из офицеров, осторожно подсвечивая себе фонариком, изучает карту. После этого мы продолжаем движение. Сворачиваем направо и идем по какой-то узкой тропе.

Опускается туман. Далекий прожектор больше не виден. Это досадно, поскольку мы лишились хотя бы какого-то ориентира. Снова оказываемся среди сельскохозяйственных плантаций. Шагаем по длинным грядкам спаржи. Долго пытаемся найти тропинку и спустя какое-то время обнаруживаем ее — ту самую, с которой недавно свернули. К этому времени наша колонна изрядно убавилась количественно. Очевидно, арьергард не заметил, как мы свернули, и пошел прямо. Офицеры СС тоже куда-то делись, и мы останавливаемся, не зная, что делать дальше. Туман плотным одеялом укутывает нас, полностью лишая видимости. Наконец мы продолжаем движение. Ощущение такое, будто находишься в наполненной паром прачечной. У нас нет ни компаса, ни карты, чтобы сориентироваться на местности. Мы просто идем в том направлении, которое нам представляется западом.

Скоро тропа кончается, и мы оказываемся среди полей и лугов. Рядом с нами идут двое гражданских, толкая велосипеды. Они так же, как мы, переходят ручьи и пересекают поля. Чувствую, что у меня замерзли ноги. Идти тяжело от налипшей на сапоги глины. Снизу штаны влажные от росы. Я по-прежнему никак не могу согреться. Ничего не вижу вокруг, мне все так же кажется, будто я нахожусь в непроницаемом пару прачечной. Мы без конца чертыхаемся, спотыкаясь на неровном поле, и в туманном ночном воздухе наши голоса кажутся голосами бесплотных призраков.

Неожиданно нам приходится остановиться. Где-то совсем рядом начинают грохотать артиллерийские орудия, отчетливо слышны голоса русских. Стараясь двигаться бесшумно, перебираемся на противоположную сторону. Перед нами лежит шоссе, здесь завеса тумана неожиданно обрывается, как будто обрезанная ножом. Залегаем в кювете и ждем, кто первым перебежит через дорогу. В конечном итоге все вместе перебегаем ее и снова слышим чужую речь, которая заставляет нас молча прижаться к земле и напряженно вслушаться в ночные звуки.

Затем мы торопливо бежим обратно и пересекаем железнодорожную ветку. Возвращаемся на те же поля. Иногда путь нам преграждает проволочная ограда, и мы меняем направление, стараясь обойти ее. Похоже, что мы заблудились и ходим кругами. Все поля и изгороди кажутся одинаковыми. Мы нередко натыкаемся на собственные следы.

Часть нашей колонны, видимо, оторвалась от нас и пошла своим путем. Во всяком случае, нас стало значительно меньше. Снова ныряем в полосу тумана и чувствуем, что заблудились. Выбираем новое направление и замечаем, что кто-то совсем недавно выбрал именно его. Трудно понять, чьи это следы, — то ли наши, то ли какого-то другого отряда.

Туман начинает редеть. Отдельные группки солдат снова соединяются и устало бредут по полям. Все измотаны и с трудом передвигают ноги. Иногда ненадолго останавливаемся посовещаться и спорим о том, правильной ли дорогой идем. После этого идем вслед за тем, кто свернул в ту или иную сторону. Снова устраиваем жаркий спор о том, куда идти, чтобы не попасть в открытом поле прямо в руки русским. У каждого имеется свое мнение на этот счет, и оно выражается настолько громко, что приходится взывать к тишине. Кто-то предлагает назначить командира из числа присутствующих среди нас офицеров, который возглавил бы колонну и повел туда, куда, по его мнению, следует идти.

Оглядываемся в поисках такого офицера и наконец находим. Это пожилой государственный чиновник в ранге майора. Выясняется, что он не умеет пользоваться компасом или ориентироваться по звездному небу. Кроме того, он не может взять на себя такую ответственность, ссылаясь на возраст. Однако, когда из толпы доносится крик «трус!», он все же соглашается взять бразды правления в свои руки. Затем указывает новое направление, и мы отправляемся в путь.

Позднее наш отряд разделяется, и часть солдат исчезает в темноте, отправившись туда, где, как они полагают, находится запад. Мы устало бредем по полю и буквально спим на ходу. Испытываю жуткий голод и мечтаю хотя бы о куске хлеба. Неожиданно падаю на землю. Я действительно уснул на ходу.

Смотрю на часы и удивляюсь. Уже далеко за полночь. Я иду вот уже целые сутки, практически без перерыва на отдых. Наш поход кажется мне бесконечным.

Глава XIII

БЕГСТВО

Начинает светать. Висящий над полями туман редеет. Звезды меркнут. От земли тянет сыростью. Комья грязи, липнущей к ногам, кажутся тяжелее обычного. Идем, как лунатики, полусонные и смертельно усталые. У нас больше нет цели, как нет точного направления движения. Мы давно потеряли ориентацию в пространстве. Единственное, что нам сейчас нужно, — это уголок, в который можно забиться до наступления утра.

Нас остается пятьсот человек. Часть из нас все еще не рассталась со своей тяжелой поклажей. Несмотря на усталость, эти люди скорее рухнут под тяжестью своего «богатства», чем бросят его. Есть что-то зловещее и неестественное в том, что в те мгновения, когда начинает опускаться занавес над величайшей в мире трагедией, они продолжают цепляться за свой жалкий скарб.

С каждой минутой приближается утро. Видимость пока еще ограничена, и мы пытаемся отыскать лес или заросли кустарника. Вязнем в сырой земле, идти очень тяжело. По-прежнему не можем согреться и поэтому шагаем, клацая зубами. Испытываем неимоверную усталость и опустошенность. По пути выдергиваем из земли репу и съедаем ее в сыром виде. Многие не выдерживают темпа бесконечного марша и падают. Идем по полю, засеянному ранними зерновыми. Штаны по колено мокрые от росы. Чувствую, что мои ноги одеревенели от холода.

Нам нужно как можно быстрее найти укрытие. Сделать это нужно обязательно до того, как рассветет окончательно. Мы останавливаемся и собираемся вокруг нашего единственного офицера. Те, кто подошли позднее остальных, возмущаются и спрашивают о причине остановки. Двое гражданских по-прежнему толкают перед собой велосипеды. Они никак не могут бросить их, хотя явно валятся с ног от усталости. Мы стоим перед чиновником в звании майора, на которого неожиданно свалилось бремя ответственности за наши судьбы и поиск подходящего места отдыха. Он выглядит таким же растерянным, как и все мы. Он снимает фуражку и устало проводит рукой по волосам. Ему далеко за пятьдесят. За его спиной крепнет ропот недовольства. Наконец чиновник берет себя в руки и указывает куда-то за горизонт, где находится что-то вроде стены леса. Не слишком веря ему, мы все-таки отправляемся вслед за ним. Лишь несколько человек продолжают идти в прежнем направлении. Вскоре они исчезают из вида, и их голоса становятся все тише и тише. Мы идем по полям и лугам, переходим через ручьи. Одежда снова становится мокрой, и холод теперь пробирает до костей. Темная стена впереди становится все ближе, и мы надеемся, что это лес.

Мы снова останавливаемся и опускаемся на глинистую почву, которая липнет к мундирам и, подсыхая, превращается в корку. От сочащегося из глубины земли холода стынет мозг. Тонкая полоска горизонта на востоке постепенно светлеет, возвещая начало нового дня. Поднимаем наши усталые тела с земли и, как призраки, бредем вперед. Встают не все, и поэтому колонна стремительно редеет. Темная стена становится ближе. Если это лес, то на несколько часов он подарит нам укрытие и отдых. Вскоре мы различаем деревья. Это не фантазия, а действительно лес. Каждый новый шаг дается нам с великим трудом. Идем, как автоматы, на последних остатках сил. Наконец чувствуем под ногами траву. В следующее мгновение, как будто для того, чтобы напомнить нам, что безопасных мест теперь больше нигде не осталось, где-то рядом оживают танковые двигатели. У меня от страха перехватывает дыхание. Мы застываем на месте и остаемся в неподвижности до тех пор, пока рокот двигателей не стихает. После этого мы входим в лес через широкие просеки и бросаемся на землю.