Александр Лебедь - За державу обидно Страница 8

С этой карой господней необходимо было как-то бороться. Стали искать слабости и обнаружили целых три: бокс, шахматы и значки с названием городов.

В боксе у меня успехи были неплохие. На втором курсе помню один бой. Выступал я в тяжелом весе и где-то около 21 часа выбил во втором раунде соперника за канат и под рев публики вышел в полуфинал соревнования на первенство училища. В первом ряду зрителей сидел Геннадий Иванович Федоров и страстно болел.

На другой день была суббота и первым часом — английский. В присущей ему манере Федоров вбежал вприпрыжку в класс, заслушал доклад дежурного и лаконично объявил: «Квиз», что в переводе на русский означало диктант. К нему я был, естественно, не готов. Я об этом честно сказал Геннадию Ивановичу. Он из уважения ко мне ответил по-русски: «Пиши!»

— Я не буду писать, я не готов!

— Пиши!

— Есть! — ответил я.

Взял лист бумаги и подписал: «Старший сержант Лебедь» и сдал чистый листок.

Когда я получил его обратно, то обнаружил на нем следующие расчеты: «За сегодняшний диктант — кол. За вчерашний бой — отлично. Единица плюс пять равняется шесть. Делим на два — получаем три. Вводим коэффициент два. Три плюс два равняется пять. Браво!»

С шахматами у меня тоже получалось неплохо. Геннадий Иванович заходил в класс, а на подоконнике, как бы случайно, лежали шахматы. Вид шахматной доски Федоров выдерживал не более пяти минут. Он ставил взводу задачу: от сих до сих читать, от сих до сих переводить и отдавал мне команду по-английски: «Расставляй!» Играл я сильнее его и при серьезном подходе мог легко обыграть, но тактика была иной. Первую партию я выигрывал. Вторую проигрывал. Естественно, нужно было играть контрольную. Обычно на этом месте урок кончался. Взвод задышал.

Научились курсанты использовать и третью страсть Геннадия Ивановича значки. Все ярко выраженные остолопы, потеряв всякую надежду соответствовать предъявляемым Федоровым требованиям в познании английского языка, всю свою энергию, пыл и жар души направляли на поиски значков. Естественно, при официальной сдаче экзамена получали двойку и дальше шли на индивидуальную пересдачу, заложив в карман носимый запас если не знаний, то предметов, способствовавших их положительной оценке. Здесь тоже была своя тактика. Представившись, обладатель кармана ненавязчиво звякал значками. Услышав знакомый звук, Геннадий Иванович настораживался: «Что это у тебя?»

— Да вот, значки!

— Ну-ка, покажи! Так, так, так, — говорил он, — это ерунда, это — тоже, ага, вот — Псков! Это уже другое дело! Тебе тройки хватит?

Большинство удовлетворялось вожделенным трояком, но отдельные, наиболее нахальные, обладатели карманных коллекций начинали канючить:

— Товарищ капитан, я по всем предметам, кроме английского, отличник. Командир роты сказал, что если трояк получу — в отпуск не отпустит.

И из второго кармана курсант при этом доставал увесистую жменю значков. Глаза у Геннадия Ивановича разбегались, и он, махнув рукой, говорил: «Ну, хорошо. Иди, пусть будет четыре. И скажи командиру роты, чтобы тебя отпустил».

Зимой на втором курсе я женился. Собирался летом, но из-за материальных затруднений пришлось отложить на полгода. Моей женитьбе предшествовал один забавный эпизод. По существовавшим законам нужно было за месяц до росписи подать заявление. Командир роты Н.В.Плетнев отпустил меня для этой цели на три дня. Выехал в субботу вечером и в воскресенье был дома. Думал: в понедельник подадим заявление, а вторник останется на обратную дорогу. Но в понедельник во Дворце бракосочетания был выходной. Я оказался в тяжелом положении, но помог найти выход. Аэрофлот. Мне взяли билет на рейс Ростов Москва, Из Москвы до Рязани на поезде ехать было три часа — я успевал вернуться в училище к сроку. Во вторник утром заявление, наконец-то, мы подали. Я не самый впечатлительный человек, но волновался очень здорово, целую ночь не мог заснуть. Во вторник Инна проводила меня в ростовский аэропорт. Когда я сел в самолет и почувствовал расслабление, одолела меня странная сонливость. Я проспал все два часа полета, но не только не пришел в себя, но меня еще больше разморило. В Москве, в которую я попал впервые, я шел буквально «на автопилоте». Не помню даже, как в автобусе добрался до города. Я знал, что мне надо попасть в метро, в кармане лежала схема моего маршрута. Начало вечереть. Вышел из автобуса и вижу: через дорогу светится буква «М», значит, иду правильно — впереди метро. По провинциальной своей простоте пошел к нему напрямую, как в каком-то полусне слышал скрежет тормозов, свистки. Передо мною вырос младший лейтенант милиции и не очень навязчиво стал обнюхивать на предмет наличия алкоголя. Убедившись, что я не пьян, сделал вежливое внушение, что переходить улицу в неположенном месте чревато тяжелыми последствиями, и указал на подземный переход. Однако ни визг тормозов, ни свистки, ни милицейская проповедь из состояния «автопилота» меня не вывели. В метро я попал в общий поток, и, когда неожиданно на эскалаторе скользнула нога, я потерял равновесие и, пытаясь устоять, кого-то существенно «заехал» чемоданом.

Получилось, как в анекдоте: «Пустите Дуньку в Европу!» Таковы были мои первые впечатления о столице. 15 февраля я отправился в отпуск. 20 февраля 1971 года я женился. Свадьба получилась искренняя и веселая. Меня пришли поздравить все одноклассники. Им это было в диковинку: я первым из класса становился женатым человеком. С женой мне повезло: она у меня одна-единственная и на всю жизнь. Сейчас уже трое взрослых детей, но чувства мои к ней не остыли, как была любимой лебедушкой, так и осталась. Время не подточило и не изменило чувств.

Двенадцать дней отпуска пролетели быстро, нужно было возвращаться в училище. Начиналась наша первая разлука.

Но на семейном совете решили поменять квартиру тещи на Рязань. К лету я уже жил в Рязани и почти в своей квартире.

Больше второй курс ничем знаменательным не был отмечен, если не считать, что получил единственную тройку по предмету, который любил, знал и стремился знать еще лучше. Тройка эта была единственной в моем дипломе. Экзамен за второй курс по огневой подготовке проводился на общевойсковом стрельбище в Сельцах, там же выполняли упражнения контрольных стрельб и всевозможных нормативов. Я как заместитель командира взвода представлял взвод на экзамене. Преподаватель подполковник Филиппов усадил первых четырех человек и объявил: «Кто идет отвечать без подготовки, ставлю на балл выше». Огневую подготовку я любил и знал, решил идти отвечать. Достался мне простой билет. Помню его до сих пор. Первый вопрос — взаимодействие частей и механизмов автомата при производстве одиночного выстрела. Второй устройство выстрела ПГ-7В. Третий — задача на определение дальности прямого выстрела из пулемета. Преподаватель дал минуту на сосредоточение. По первым двум вопросам я был готов отвечать сразу, а задачу набросал и получил ответ. Начал отвечать на первый вопрос — Филиппов ставит с плюсом четверку, второй — «отлично». Даю задачу, он говорит: «Неправильно». Посмотрел опять: одна пропорция, один ответ. Я второй раз настаиваю, что решение верно. Преподаватель советует подумать. Время подоспело отвечать очередному. Филиппов говорит: «Думай!» На столе лежало лекало. С его помощью я изобразил траекторию разноцветными пастами, нанес ростовую фигуру, то есть сделал все то же самое, только красиво и аккуратно. Подаю ему, он говорит: «Теперь другое дело!» Тут я взбеленился. За нетактичное поведение Филиппов выставил меня и поставил «неудовлетворительно». При подведении итогов преподаватели, командир роты, командир взвода оценили мой ответ без подготовки, но осудили мою бестактность. Компромисс был вскоре найден — мне поставили трояк.

Подполковник Филиппов был фронтовик, имел два тяжелых ранения, поэтому зла на него я не держу. Да и вскоре после этого экзамена он уволился. Сейчас я думаю, что это был всплеск психологической несовместимости.

На третьем курсе была ровная напряженная учеба, я уже более двух лет находился на должности заместителя командира взвода. Научился командовать и разговаривать с людьми.

В конце третьего курса командовать нашим взводом приехал из Прибалтики лейтенант Павел Грачев. Через месяц он сменил Зайцева. В то время Грачев был полной противоположностью Зайцева. Вновь в короткие сроки мы вернулись к системе, заложенной еще Плетневым. Грачев, мастер спорта по лыжам, подтянутый и строгий офицер, умел увлечь за собой курсантов. В роте ожила спортивная жизнь, возродился дух соревновательности. На стажировку мы уезжали внутренне удовлетворенные закончившейся учебой.

На стажировке я бы хотел остановиться отдельно. Направили нашу роту в 345-й парашютно-десантный полк, находившийся в Фергане, который входил в состав 105-й воздушно-десантной дивизии. Замысел командования училища был прост: сразу окунуть нас в бурную армейскую жизнь, приурочив наше появление в части к полковым учениям. По замыслу полк должен был десантироваться в Казахстан под населенный пункт Уш-Табе. Поскольку в учении участвовал один полк, вся наша рота вошла в него целиком, и стажеры попали на какие угодно должности. Все зависело от фантазии командования. Я стажировался на псевдодолжности заместителя начальника штаба батальона. При этом же начальник штаба, мой товарищ сержант Леонид Аршинов, числился помощником. Забегая вперед, скажу, что практику получили неплохую. Но память сохраняет яркие и потешные моменты, вот на них я и хочу остановиться.