Гаралд Граф - Революция и флот. Балтийский флот в 1917–1918 гг. Страница 8

Мне на это ответили: «Нет. Вы будете убиты, не дойдя до них».

Тогда мне пришла мысль вызвать офицеров к себе в каземат. И хоть это было сопряжено с риском, но, оставаясь по–прежнему в корме, они все неизбежно были бы перестреляны.

Команда на это предложение согласилась, но с условием, что по телефону будет говорить матрос, а не я. Мне, конечно, только оставалось выразить своё согласие, но чтобы офицеры, не зная, жив ли я, не подумали, что их хотят заманить в ловушку, стоя у телефона, я стал громко диктовать то, что следует передавать. Таким образом, мой голос был слышен офицерам, и они поняли, что этот вызов действительно исходит от меня.

Позже выяснилось, что, когда шайка убийц увидела, что большинство команды на моей стороне, она срочно собрала импровизированный суд, который без долгих рассуждений приговорил всех офицеров, кроме меня и двух мичманов, к расстрелу. Этим они, очевидно, хотели в глазах остальной команды оформить убийства и в дальнейшем гарантировать себя от возможных репрессий.

Во время переговоров по телефону с офицерами в каземат вошёл матрос с «Павла I» и наглым тоном спросил: «Что, покончили с офицерами, всех перебили? Медлить нельзя». Но ему ответили очень грубо: «Мы сами знаем, что нам делать», — и негодяй, со сконфуженной рожей, быстро исчез из каземата.

Скоро всем офицерам благополучно удалось пробраться ко мне в каземат, и по их бледным лицам можно было прочесть, сколько ужасных моментов им пришлось пережить за этот короткий промежуток времени.

Сюда же был приведён тяжелораненый мичман Т. Т. Воробьёв. Его посадили на стул, и он на все обращённые к нему вопросы только бессмысленно смеялся. Несчастный мальчик за эти два часа совершенно потерял рассудок. Я попросил младшего врача отвести его в лазарет. Двое матросов вызвались довести и, взяв его под руки, вместе с доктором ушли. Как оказалось после, они по дороге убили его на глазах у этого врача.

Ещё раз потребовав от команды обещания, что никто не тронет безоружных офицеров, я и все остальные отдали свои револьверы. После этого мы все прошли в адмиральское помещение, у которого был поставлен часовой, с инструкцией от команды: «Никого, кроме командира, не выпускать».

Хорошо ещё, что пока команда была трезва и с ней можно было разговаривать. Но я очень боялся, что её научат разгромить погреб с вином, а тогда нас ничто уж не спасло бы. Поэтому я убедил команду поставить часовых у винных погребов.

Время шло, но на корабле всё ещё было неспокойно, и банда убийц продолжала своё дело. Мы слышали выстрелы и предсмертные крики новых жертв. Это продолжалась охота на кондукторов и унтер–офицеров, которые попрятались по кораблю. Ужасно было то, что я решительно ничего не мог предпринять в их защиту.

Нас больше уже не трогали, и я сидел или у себя в каюте, из которой была видна дверь в коридор, или был у офицеров.

Вдруг я услышал шум в коридоре и увидел нескольких человек команды, бегущих ко мне. Я пошёл им навстречу и спросил, что надо. Они страшно испуганными голосами ответили, что на нас идёт батальон из крепости: «Помогите, мы не знаем, что делать». Я приказал ни одного постороннего человека не пускать на корабль. Мне ответили «так точно», и стали униженно просить командовать ими.

Тогда я вышел наверх, приказал сбросить сходню, и команда встала у заряженных 120–мм орудий и пулемётов.

Мы прожектором осветили толпу, идущую по льду мимо корабля, но, очевидно, она преследовала какую‑то другую цель, потому что прошла, не обратив никакого внимания на нас, и скрылась в направлении города. Как позже выяснилось, она шла убивать всех встречных офицеров и даже вытаскивала их из квартир.

После того как команда, столь храбрая на убийство горсточки беззащитных людей и струсившая при первом же призраке опасности настолько, что у тех, кого только что хотела убить, готова была просить самым униженным образом помощи, успокоилась, я опять спустился к себе в каюту.

Находясь на верхней палубе, я видел, что на всех кораблях флота горели зловещие красные огни, а на соседнем «Павле I» то и дело вспыхивали ружейные выстрелы.

Весь остаток ночи я и офицеры не спали и все ждали, что опять что‑нибудь произойдёт, так как продолжали не доверять команде. Но, наконец около 6 часов утра начало светать, и сразу стало легче на душе; да и выстрелы на корабле окончательно затихли, и всё как будто успокоилось.

Тогда я пошёл к себе в каюту, думая немного отдохнуть. Осмотревшись в ней, я увидел, что все стены, письменный стол и кровать изрешечены пулями, а пол усеян осколками разбитых стёкол иллюминаторов и кусочками дерева.

Печальный вид каюты командира линейного корабля во время войны и после боя, но не с противником, а со своей же командой!..

Позже, из беседы с офицерами, мне удалось выяснить обстановку, при которой был убит адмирал Небольсин.

Оказывается, он после разговора со мной сошёл с корабля на лёд, но не успел ещё пройти его, как по нему была открыта стрельба. Тогда он сейчас же направился обратно к кораблю и, когда всходил по сходне, в него было сделано в упор два выстрела, и он упал замертво.

Что касается вахтенного начальника лейтенанта Г. А. Бубнова, то он был убит во время того, как хотел заставить караул повиноваться себе. Для этого он схватил винтовку у одного из матросов, но в тот же момент был застрелен кем‑то с кормового мостика.

Потом тела как адмирала, так и лейтенанта Бубнова были ограблены и свезены в покойницкую.

На следующее утро команда выбирала судовой комитет, в который, конечно, вошли все наибольшие мерзавцы и крикуны. Одновременно был составлен и суд, которому было поручено судить всех офицеров. Он не замедлил оправдать оказанное ему доверие и скоро вынес приговор, по которому пять офицеров были приговорены к расстрелу, в том числе и младший доктор: очевидно, только за то, что был свидетелем гнусного убийства раненого мичмана Воробьёва.

Вечером с готовым приговором ко мне пришли члены судового комитета и заявили о желании прочитать его офицерам.

Теперь, таким образом, для меня явилась новая трудная задача: задержать исполнение приговора, а потом уговорить комитет и совсем его отменить. Для начала я предложил комитету перевести осуждённых офицеров в мой кабинет, с тем, что нияк ним без членов комитета, ни они без меня не смели бы входить. Они на это согласились, и эти несчастные офицеры были помещены в кабинете, а остальные освобождены из‑под ареста без права съезда на берег.

Двое суток я употребил на непрерывные разговоры, уговоры и убеждение команды отменить этот нелепый приговор, но всё было напрасно. Между тем больше медлить было нельзя, ибо приговор должен был быть приведён в исполнение на следующий день в три часа дня. Тогда я решил прибегнуть к последнему средству спасти их: это — использовать приезд членов Временного правительства. В этом духе я стал инспирировать команду, говоря, что странно, что члены правительства посетили все корабли, кроме нас. Да и действительно было странно, что они не посетили нас, когда здесь их помощь особенно была нужна, и этого не мог не знать командующий флотом адмирал Максимов!..

Наконец на следующий день, утром, мне удалось убедить команду пригласить на корабль приехавшего в числе депутации Родичева. Под контролем одного из членов комитета в 10 часов утра я передал как бы от имени команды её желание теперь же видеть Родичева. Я старался придать такой оттенок своему разговору, чтобы в штабе поняли, что если он не приедет, то опять произойдут печальные события.

Но всё же, не будучи совершенно уверен, что моя просьба будет исполнена, я через час вторично позвонил в штаб и сказал, что команда ждёт Родичева и необходимо торопиться.

В час дня я звонил ещё раз, и мне подтвердили, что Родичев к двум часам приедет на корабль. Я сказал, что это самый последний срок, что команда больше не хочет ждать и повторил: «Вы понимаете меня?» Мне ответили: «Мы Вас понимаем, это будет исполнено».

После этого началось мучительное ожидание. Время шло чрезвычайно быстро; скоро было уже два часа, а затем оставался всего один час до приведения в исполнение приговора. Если Родичев вопреки всем моим просьбам всё же не приедет, то последняя надежда на спасение рухнет, и несчастные пять офицеров на наших глазах будут расстреляны.

Наконец пробило два часа, и через несколько минут мне сообщили, что в автомобиле едет Родичев. Я облегчённо вздохнул.

Взойдя на корабль, он вполголоса меня спросил, есть ли арестованные офицеры. Я ответил, что пять человек ожидают с минуты на минуту приведения в исполнение смертного приговора.

Речь Родичева в защиту офицеров произвела сильное впечатление на команду, и она с криками «ура» снесла его на автомобиль. Арестованные офицеры были освобождены, и приговор отменён.

Так кончилась пытка этих трёх дней, и, кроме адмирала, двух офицеров да нескольких кондукторов, остальные жертвы были спасены. Но эти три кошмарных дня не прошли бесследно и навсегда запечатлелись в наших душах.