Анатолий Терещенко - Воин эпохи Смерша Страница 9

– Да, сейчас это время наступило. Согласна, эти англосаксы исторически нас ненавидят, а потому пытаются заставить

Советский Союз воевать с Германией, – философски заметила Александра.

– Все правильно выстраиваешь, мой ты домашний философ, – улыбнулся супруг и прижался головой к ее горячей щеке.

Однажды Александра, хорошо знавшая историю взаимоотношений Германии и России, спросила мужа:

– Дорогой, почему Гитлер, которому немецкая пропаганда приписывает чуть ли не божественные способности, может по-крупному ошибиться с нападением на нас? Неужели он не понимает, во что ввязывается? Неужто он не читал напутствий Бисмарка об опасности воевать с Россией, у которой есть самое страшное оружие, какого нет ни в одной из других стран, – территория?!

– Такие люди убеждены, что они во всем правы. Потребность в самовозвеличивании, вообще в самоумилении, присуща всем недалеким, амбициозным и непризнанным людишкам, пробравшимся случайно к государственным тронам, – ответил умно, как ему показалось, Александр.

Супруга закивала в знак согласия.

Пройдет время, и немецкий историк, журналист и писатель Иоахим Фест (1926 – 2006) в своей книге «Гитлер» напишет:

«Маскировать свою личность, равно как и прославлять ее, было одним из главных стараний его жизни. Едва ли есть в истории другое явление, которое бы столь же насильственно и столь же последовательно, прямо-таки педантично, подвергалось стилизации и скрывало свою личную суть.

То же, что отвечало его собственному представлению о себе, походило скорее на монумент, нежели но человеческий портрет. На протяжении всей своей жизни он старался прятаться за этим монументом. Позу он обрел, когда уверовал в свое призвание, и уже в тридцать пять лет создал вокруг себя концентрированный, застывший вакуум одиночество великого вождя.

А полутьма, в которой возникают легенды, и аура особой избранности лежат в предыстории его жизни.

Но тут же – и источники всех страхов, загадок и удивительной характеристики этой жизни.

Будучи фюрером рвущейся к власти НСДАП, он считал оскорбительным интерес к обстоятельствам его личной жизни и, став рейхсканцлером, запретил любые публикации на эту тему…

Своим фантазиям он предается с чуть ли не маниакальным интересом. До поздней ночи сидит он над прожектами, в которых его деловая некомпетентность соперничает с не терпящим возражений самомнением и нетерпимостью…»

Потом И. Фест добавил слова самого Гитлера:

«Я стремился туда, в великий рейх, страну моих снов и моей страстной мечты!»

Как все похоже на современность и на советском, и на постсоветском пространстве!!! Мечтать не вредно, вредно поступать некомпетентно, не выверенно, опасно для мечтающего лидера нации и самого государства с ожидавшим добрых перемен народом.

Мысли о войне, забота о детях, стремительно развивающиеся реальные события в Европе и у советских границ способствовали появлению синдрома тревожного ожидания у многих женщин гарнизона. Военные знали, что будут делать, когда агрессор вступит на нашу землю, а вот у их жен, особенно с малолетними детьми, возникали сомнения – удастся ли вовремя эвакуироваться. Они ведь тоже знакомились с газетами, где кроме вполне понятного фанфаронства, бахвальства, хвастовства властей улавливали между строк мысли, дышащие тревогой и опасением за страну перед неминуемым сильным и умным врагом, по-звериному приготовившимся к прыжку.

Нет, они не считали, что время – это выдумка смертных, они видели в спрессованных скорее не неделях, а сутках и часах свою надежду заблаговременно выбраться, выскочить из вероятного огненного мешка.

Весна сорок первого года наступала яростно и бурно. Каждый день распускались какие-то полевые цветы, не говоря уже о стремительно позеленевшей и быстро растущей мураве. Солнце все чаще не столько светило, сколько согревало и землю, и остывшие души людей, ожидавших неминуемого холода горячей войны.

В начале мая Александра Федоровна откровенно и конкретно спросила мужа:

– Саша, а может, мне на днях с детьми уехать в Вильнюс? Немцы совсем близко, а то, что они нападут, нет никаких сомнений. Мне за девочек – наших крохотулек страшно.

– Милая моя, ты говоришь о самостоятельном и срочном отъезде, но ведь никто пока из гарнизона не уезжает. Как после этого я буду смотреть товарищам в глаза? Чекист отправил семью, а члены семей командиров и других военных остаются на месте. Думается, отправить все семьи из гарнизона командование успеет!

– Все, я поняла! – понимающе закивала жена военного контрразведчика.

Больше она никогда не задавала подобного вопроса…

Александр получил приказание начальника Особого отдела соединения 20 июня с группой сотрудников территориальных органов НКВД убыть в район северо-западной окраины города Мариямполе. От агентуры прошла информация, что пастухи заметили возле коровника группу людей численностью шесть человек в форме советских военнослужащих, расспрашивающих дорогу на Каунас.

Подозрение вызвало то, что они словно прятались. Кроме того, военные расспрашивали, где стоят русские солдаты и сколько их. Оружие было прикрыто лоскутами плотной зеленоватой плащовки.

Когда чекистская опергруппа на двух автомашинах выехала на место и встретилась с бдительными стражами коровьего стада, незнакомцев и след простыл. С учетом проявленного ими интереса к Каунасу решили догонять неизвестных воинов, вышедших из леса, прорабатывая места, где они могли останавливаться для привалов.

В одной из больших деревень, а скорее поселке городского типа, пришлось «ударить по тормозам». На небольшом местном рынке чекисты заметили группу солдат. Высланный разведчик доложил, что красноармейцы покупают продукты и уговаривают возницу на телеге подвезти их до соседней деревни.

Стало ясно – это могли быть абверовцы, гитлеровские лазутчики. На месте было принято решение провести их задержание не на рынке, а при движении на повозке. В массовом скоплении людей во время вероятной стрельбы могли погибнуть мирные граждане.

Выставили за ними плотное наружное наблюдение. Когда стало ясно, что они договорились с одним из извозчиков, решили обезоружить их в дороге. И вот длинная четырехколесная повозка типа арбы, притрушенная сеном, с шестью молодцами свернула с центральной улицы на грунтовый большак. Прошло минут двадцать – и за ней устремились две автомашины с оперативниками.

Догнали быстро. Один грузовик, обогнав арбу, остановился примерно в ста – ста пятидесяти метрах от ковылявших двух лошаденок. Водитель вышел из кабины и стал подкачивать «спущенную» шину. Когда телега максимально приблизилась к автомашине, второй автомобиль с контрразведчиками остановился сзади повозки.

И вот тут пассажиры повозки поняли – попались. Они стали крутить головами и нашаривать руками, вороша сено. Ясно – диверсанты потянулись к оружию. Но когда полуденную тишину разорвали предупредительные выстрелы контрразведчиков, непрошеные гости подняли руки.

Один, правда, успел выстрелить себе в рот. Остальных разоружили и повязали. Их доставили в райотдел УНКВД, где с ними стали работать оперативники и следователи.

Шурепову достался для допроса длинноногий мужик, тонкий, как жердина, с лошадиной головой. Как выяснилось, родом он был из города Яворова, что в Галиции – на Львовщине. Бандит признался – все они из полка спецназа «Бранденбург-800». Он – член ОУН, сторонник Степана Бандеры. Вел себя нагло.

– Когда и с какой целью вас забросили на советскую территорию? – спросил чекист.

– Вчера переброшены через Пруссию для оказания помощи вермахту в покорении большевиков, – общо ответил задержанный галициец.

– Немецкая армия собирается напасть на СССР?

– Да, и это случится скоро…

– Когда?

– Это военная тайна! – гордо заметил «брандербуржец», конечно же, ничего не зная конкретного о замыслах и планах вермахта.

В ходе дальнейшего допроса он признался, что его группа заброшена для ведения разведки и совершения диверсионно-террористических актов в тылу Красной армии и оказания оперативной помощи местным повстанцам…

Потом с группой диверсантов работали наши военные разведчики, после чего их переправили в управление НКВД.

Это было время, когда события слились в один туго замешенный ком, который втянул в себя молодого оперативника Александра Алексеевича Шурепова и покатился в сторону военных баталий. Особисту больше не удалось навестить родной гарнизон и дом с оставленной семьей в Вилкавишкисе.

Накануне отъезда он, словно почувствовав, что-то тревожное, расцеловал девочек, прижался к жене и страстно коснулся губами ее губ. Потом Александра вспоминала, что именно в огне того многозначного поцелуя ей показалось, что мир куда-то стал уплывать, а потом и вовсе исчез.