В. Воронов - Служба Страница 9

Но дела Кузнецова до 1942 года все еще засекречены. Один из отставных офицеров КГБ, полковник Виктор Кочетков, показав мне фото Кузнецова в форме лейтенанта вермахта на фоне какого-то замка в Восточной Пруссии, многозначительно произнес: 1940-й год…

И уж вовсе не случайно наш герой освоил «на Урале» польский и украинский — судоплатовская братия до 1938–39 годов активно занималась «разработкой» украинских националистов в Европе. Вот в этой-то работе точно был необходим не только галицийский акцент, но и чистый польский… Кстати, против украинских «оппонентов» наш герой однажды блестяще сработал как провокатор: во время одного из своих терактов «случайно» выронил бумажник с документами оуновской братвы. Посему гестаповцы подумали на них. И перешлепали немало крупных чинов ОУН. Выходит, «украинский» след — далеко не случайность.

Генерал Судоплатов, называя одно из кодовых имен Кузнецова — «Пух», прямо говорит, что его готовили индивидуально (пожалуй, могу даже показать домик, где того готовили — там же тренировался перешедший на Запад другой судоплатовский кадр — Хохлов). И готовили как специального агента (он так никогда и не стал кадровым офицером НКВД — умер лишь агентом) для возможного использования против немецкого посольства в Москве. У «Пуха», мол, была сеть осведомителей среди московских артистов, в качестве актера его самого подвели под немецких дипломатов, «личное дело агента Кузнецова содержит сведения о нем как о любовнике большинства московских балетных звезд, некоторых из них в интересах дела он делил с немецкими дипломатами». В деликатном деле общения с балеринами его якобы натаскивала известная прима Большого театра Лепешинская. (Тогда зачем его было с помощью двух немецких девушек-антифашисток просвещать, согласно официальной версии, «об особенностях обхождения с женщинским полом»?). Вроде бы «Пух» даже участвовал в операциях по перехвату немецкой диппочты в отелях «Метрополь» и «Националь»…

Но в достоверности сообщенного Судоплатовым заставляет усомниться последующий боевой путь «Пуха»: пальба, пальба и еще раз пальба. В НКВД существовало довольно четкое разделение ролей: агент-трахалыцик, специалист по балеринам и дипкорпусу совсем не тянет на профессионального боевика-убийцу и фанатика, коим в немецком тылу был Кузнецов. Трахалыцик так бы и тянул свою стукаческую лямку. Да и кто рискнул бы заслать в логово засвеченного перед абвером и СД еще в Москве человека — не держали же в НКВД контрразведчиков противника за идиотов: умели работать не хуже наших. Так, может, речь идет о разных людях, легендой объединенных в одного?

А вот некоторые выдержки из якобы принадлежащих его перу писем к близким — эти изыски эпистолярного жанра десятилетиями демонстрировали нам окололубянские писаки: «Наши отношения с Германией оставляют желать лучшего. Возможно, придется воевать с фашистами. Знание немецкого языка мне очень пригодится. Буду бороться против немецких нацистов, потому что люблю немецкий народ и его культуру», — это из письма сестре и брату. Вы так близким писать будете?! И я не буду, а уж профессиональный агент — тем паче. Да и не в ходу была тогда подобная стилистика в личных письмах людей «секретных»…

Или вот другой образец того же жанра, якобы написанный перед уходом на очередное задание:

«…Я спустился с неба на парашюте, чтобы мстить беспощадно за кровь и слезы наших матерей и братьев… Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром германского офицера, пробирался в самое логово сатрапа — германского тирана на Украине Эриха Коха.

Теперь я перехожу к действиям.

Я люблю жизнь… Но если для Родины, которую я люблю как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнью, я сделаю это. Пусть знают фашисты, на что способен русский патриот и большевик. Пусть знают, что невозможно покорить наш народ, как невозможно погасить солнце.

Пусть я умру, но в памяти моего народа патриоты бессмертны.

«Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!»

Это мое любимое произведение Горького. Пусть чаще читает его наша молодежь… Ваш Кузнецов».

Блеск! Но такой бред можно сочинить только сидя в теплом лубянском кресле — через много лет после войны, матерый боевик-разведчик, даже агент-трахальщик, такого не напишет. Если это официальная бумага, то где ритуально-дежурные слова про партию Ленина-Сталина и вождя всех времен и народов? И почему вместо официального псевдонима «Грачев» с полнейшим пренебрежением к конспирации прописано Кузнецов?! Липа все это, ребята, и весьма тухлая!

Полна глупостей и нелепостей и легенда, с которой он якобы работал в немецком тылу. Некий Пауль Зиберт до войны жил якобы в Прибалтике (в Литве, Латвии, Эстонии?). Откуда вернулся в Германию лишь в 1940 году в качестве репатрианта. И был мобилизован. Мало того, этот непроверенный фольксдойч не только призван в армию, так еще и умудряется сразу стать офицером и получить Железный крест за взятие Парижа! Все шито белыми ниткам: ну никак не мог репатриант 1940 года стать офицером и брать Париж в мае-июне того же года! К тому же, чуть ли не по той же легенде, Зиберт родом из Восточной Пруссии и служил в одном из замков помощником управляющего… Судя по всему, коллеги Судоплатова по каким-то своим причинам так и не хотят сообщить, под какой же легендой работал их герой, и где он прозябал до августа 1942 года. А ведь у Кузнецова явно уже был опыт ликвидаций, и немалый. Кого и где он «убирал» до 1942 года, на ком практику проходил?

Но иногда и на воре шапка горит. Ну, никто, скажем, не тянул за язык генерала Судоплатова, однако в свое время тот отчего-то засуетился и стал упорно отрицать связь Кузнецова с репрессиями 1941 года против немцев Поволжья. А кто бы про это вспомнил, если бы генерал-террорист сам не проболтался?! Вышло же, как в дурном анекдоте: «Я, мол, никого никогда сам не убивал, ничего не видел, но штаны на убитом были тогда не в клеточку, а в полоску, да и не кричал он — сразу кончился, хотя ножик тупым оказался…». Все дело в том, что именно подразделению Судоплатова (в коем числился и Кузнецов) тов. Сталин поручил создать предлог для депортации немцев. И чекисты устроили блистательную мистификацию-провокацию: с самолетов выбросили в немецком Поволжье десант парашютистов — в немецкой форме, с оружием, деньгами, рациями — все как положено. Все десантники блистательно владели языком — кто щеголял берлинским диалектом, кто баварским, а кто и восточнопрусским. Затем, в соответствии со сценарием, поволжских немцев обвинили в укрывательстве вражеских шпионов. С соответствующими оргвыводами и вывозом в Сибирь и Казахстан. И из проговорки Судоплатова ясно: тов. Кузнецов в той провокации принимал участие — иначе с чего так пылко отрицать то, о чем никто ни сном, ни духом?!

К работе в немецком тылу Кузнецова готовил оперативник Окунь — один из крупнейших в НКВД специалистов по убийствам (крупнее разве сам Судоплатов, Эйтингон и Шпигельгласс). Из чего следует: Кузнецова натаскивали не как разведчика, а как высококлассного террориста, убийцу.

Мне это подтвердил и работавший с Кузнецовым чекист, отставной полковник Виктор Кочетков:

«Никакой разведкой мы не занимались. Наш отряд подчинялся лично наркому (Лаврентию Берии), и задачу нарком нам ставил лишь одну: терроризировать командный состав вермахта, убивать генералов. Мы были скорее террористами, чем классическими партизанами или разведчиками. Кузнецов потому и провалился, что был не разведчиком, а боевиком-исполнителем. Отряд же Медведева лишь обеспечивал прикрытие».

Судя по всему, основной мишенью Кузнецова должен был стать гауляйтер Восточной Пруссии и рейхскомиссар Галиции Эрих Кох. По крайней мере, именно такой приказ получил чекист от Берии и Судоплатова…

Официальная канва событий после выброски в районе Ровно известна: раскрытие полевой ставки фюрера близ Винницы, добытые сведения о предстоящем немецком наступлении под Курском, ряд убийств крупных чинов оккупационной администрации и вермахта…

Легенда, которой железно придерживаются по сию пору все чекисты — о деталях операции «Цитадель» «Зиберту» проболтался Эрих Кох: возвращайтесь, мол, лейтенант, в свою часть, через десять дней под Курском будет крупное наступление. Но прием у Коха (если таковой вообще имел место) был 31 мая 1943 года. Наступление же началось 5 июля — Гитлер менял сроки несколько раз. О планах же немецкого наступления Жуков доложил Сталину еще 8 апреля — Кузнецов тут явно не при чем. Точное же время операции советская разведка узнала лишь в ночь с 4 на 5 июля — от перебежчиков. И 31 мая Коху нечего было сообщить «Зиберту» — фюрер еще сам ничего не решил! К тому же часть, к которой якобы был приписан наш герой, находилась далековато от мест предстоящих боев — под Ленинградом: зачем Коху предупреждать о грядущей баталии офицера, по определению не могущего принять в ней никакого участия?!