Владимир Иванов - Гюлистанский договор 12 (24) октября 1813 г Страница 9

Появление персидских войск на границах Карабаха привело к неприкрытой измене Ибрагим-хана и Селим-хана Шекинского. Об измене Ибрагим-хана сообщал еще мелик Джимшид[72]. О поведении хана Лисаневич черпал информацию из многих источников и, в том числе от самих родственников хана. Но даже попытка уговорить хана посредством его собственного сына Мехти-Кули-аги, и внука – Джафар-Кули-бека – ничего не дала. В результате, при попытке установить связь с персами, хан был убит в перестрелке с отрядом Лисаневича[73]. Об этом инцеденте А. Бакиханов пишет следующее «Ибрагим-хан карабагский, начавший уже дружеские сношения с персиянами, просил помощи у них к свержению с себя власти русской. Сын его Абдль-Фет-хан с войском со стороны Капана пришел под Шушу Аббас Мирза переправился через Худаперинскнй мост (на Араксе) Майор Лисаневич, начальник русского войска в Шуше в полночь 2 июня 1221 (1806) г. выступил против Ибрагим-хана…»[74]. Казалось бы, все было предельно ясно, однако, некоторые азербайджанские авторы, нередко совершенно опуская момент измены (а то, что это была измена, прямое нарушение обязательств трактата – сомневаться не приходится), на первый план выдвигают малозначащие детали, ряд из которых является не иначе, как плодом их собственного воображения. Так, например, 3. Али-Заде «живописуя» нравы русской армии пишет «Зная нравы и поведение офицеров не только русской, но и любой из колонизирующих новые территории имперских армий (английской, французской, немецкой, оттоманской или американской, какая разница?), можно легко понять недовольство наивного хана, поверившего договору и своему пышному воинскому званию, но столкнувшегося с хозяйским поведением майора, для которого что хан, что нехан, все туземцы одинаково были подневольные басурмане. Не имея военной силы против 500 солдат майора, но, чтобы и дальше не позориться перед подданными, Ибрагим хан выходит за крепостную стену и разбивает шатер в отдалении для своей семьи и челяди (кроме Шуши, там в округе никакого «крепостца» нет, я хорошо знаю местность, если бы был «крепостец», способный приютить хана, его семью и немалочисленную челядь, то руины хотя бы остались). Сие наглое поведение генерал-лейтенанта вызывает негодование майора Лисаневича, который требует от него немедленно прекратить неподчинение и вернуться в крепость. Генерал-лейтенант Ибрагим хан еще не знает всех тонкостей такого понятия, как честь и доброе имя русской армии, и не подчиняется майору. Тогда майор берет с собой сотню солдат, и напав на лагерь генерал-лейтенанта русской армии Ибрагим хана Джеваншира, убивает его самого и полностью уничтожает всю его семью, включая малолетних детей (последних, надо полагать, в целях защиты чести и доброго имени). Ничего нового и необычного в этой истории нет и быть не может. Она типичная – колонизаторы и новая власть всегда физически уничтожали опасных, непокорных и ненадежных прежних правителей»[75].

Характеристика Ибрагим-хана, данная 3. Али-Заде уж никак не вяжется с истинным обликом этого властителя. Такое ощущение, что не этот «наивный», «простоватый» и даже наверное, где-то в самой глубине души «очень добрый» властитель вел жесткую и жестокую политику, а его родитель Панах-хан – долгие и кровавые войны как с армянскими меликами, так и окрестными владетелями. Коварство, хитрость, жестокость нелегитимных карабахских ханов были фактами известными. Другой автор – Эльдар Амиров тоже сетуя по поводу поведения Лисаневича и силясь снять с хана обвинения в измене, концентрируется не на конечных итогах следствия, самом рапорте Лисаневича и поведении хана, а на тех первичных и смутных донесениях, которые начало получать после происшедшего под Шуши русское командование. Это опять являлось попыткой вырвать из контекста факты. Более того, он приходит к весьма знаменательному «выводу» о том, что «Не исключено, что сам Лисаневич также был не прочь стать единоличным правителем богатого Карабаха, поэтому он при первой же попытке с такой жестокостью избавился от авторитетного хана»[76]. Однако… Оказывается, Лисаневич лелеял планы самому стать ханом. Но почему то так им и не стал. Даже после устранения «авторитетного» конкурента. Также как и позже единоличными правителями Карабахского ханства не стали граф Гудович, Тормасов, Паулуччи, Ртищев и иные…

Между тем, сам Лисаневич в своем рапорте рапорте на имя генерал-майора Несветаева от 4 сентября 1806 г. докладывал, что он предпринимал попытки отговорить хана от предполагавшейся измены. Так он писал «Как по сим случаям измена оказалась явною, то я послал для уговора оного сына его Мехти-агу и внука Джафар-Кули-бека, с тем чтобы он, разруша все с Персиянами связи, возвратился бы со всем семейством в крепость, которые, пробыв там большую часть дня, сначала возвратившийся Джафар-Кули-бек объявил мне, что он хотя несколько раз уговаривал хана отстать от Персиян, но кроме брани Русских он ничего от него не слыхал и сверх того хан его убедительнейше просил, чтобы он постарался зазвать в дом меня к себе и, поймавши там, отдать ему и также выкрасть брата своего Шукур-Уллаха, находящегося в аманатах в Елисаветполе, отчего-де я ему отказался; сверх сего объявил, что [в] нынешнюю ночь или хан уйдет к Персиянам или Персияне с ним соединятся, после чего прибывший Мехти-ага также объявил, что он сколько ни старался уговаривать хана, но хан ни на что не соглашается и явно уже принял сторону Персиян»[77].

Подчеркнем еще раз дело разворачивалось в условиях персидского наступления на Карабах. В итоге, Лисаневич, исчерпав мирные средства, был вынужден предпринять шаги, нацеленные на арест хана «И так, не имевши уже никакой надежды привесть хана в раскаяние, решился [я] в ночное время атаковать его и, ежели можно, захватить живого и, назнача для сего 100 чел. егерей при пристойном числе офицеров, пошел сам с ними для произведения в действо; в крепости же приказал умножить по воротам и проломам караул, а остальным людям собраться к артиллерии; идущим для атаки офицерам и людям приказал, дабы отнюдь не стреляли прежде неприятеля и по приближении знающим язык кричали бы, чтоб они, не стреляя, сдались бы с ханом. Я пошел атаковать совсем другою дорогою и не той, которая прямо идет из крепости к ним и где у них были караулы, и не прежде они нас открыли, как подойдя менее ружейного выстрела, и тут они, сделавши крик, пустили по нас сильную стрельбу. Я сколько ни кричал им, также и другие, уговаривая их не стрелять и сдаться, но они все упорно продолжали стрелять и ранили егеря, который чрез несколько дней и помер. За дерзость сию я приказал егерям выстрелить и броситься на них; егери с храбростию сие выполнили и в миг изменники были сбиты с крепкого их места, а хан с несколькими человеками остался убит пулею на месте, прочих преследовали егеря по кустам и оврагам; сын его, дочь и жена, умершие от раны, не иначе могли быть ранены, как смешаясь при побеге с прочими в толпу, в кустах, от темноты ночной не были узнаны; вещи изменников, оставшиеся в их палатках, яко добычу чрез оружие взятую и коей немного и было, отдал я в пользу солдат, но лучшие их вещи были унесены при начале дела их служителями, из коих Мехти-ага многое после отыскал»[78]. Как видим, отдавать преднамеренный приказ о ликвидации хана он не хотел, да и не мог, рискуя навлечь на себя неудовольствие начальства (которое кстати, недооценивая опасность ситуации и склонно было вначале, основываясь на неверной информации, само подозревать Лисаневича в слишком большой самодеятельности). Но сам хан с окружением вовсе не намерен был завершить дело миром (несмотря на неоднократные предупреждения), и сам же спровоцировал кровопролитие, в результате которого был убит.

Как потом выяснилось, Лисаневич с арестом спешил не напрасно, так как непосредственно в ханском лагере он получил сообщение от муганлинского бека о том, что к месту движется двухтысячный отряд иранских войск во главе с сыном хана – Абуль-Фетхом. Узнав о гибели хана персы отступили. Не имея провианта (поставку которого, кстати говоря, еще до окончательной развязки саботировал Ибрагим-хан, нарушив тем самым еще одно из положений трактата), располагая крайне незначительными силами, для организации эффективной обороны, и видя крайне подозрительное и негативное отношения хана с его окружением, Лисаневич не мог надеяться на возможность организации эффективной обороны вверенного ему пункта. Между тем, соединение персов с ханом неминуемо бы привело к немедленному увеличению противников русских. Пребывавшие в состоянии глухой враждебности и в некоторых колебаниях сторонники персов, при нерешительности русского командования, взяли бы верх над своими противниками, и перейдя от колебаний к решительным действиям создали бы чрезвычайно неблагоприятную обстановку, которая не замедлила бы сказать и на общем ухудшении военно-политической ситуации. А потому, он сделал в сложившейся ситуации единственно верный шаг – пошел на попытку ареста хана с целью его нейтрализации.