Дмитрий Ненадович - Бестолковые рассказы о бестолковости Страница 9

Но самой любимой службой у военных считалась служба в патруле. Выдержав неприятную процедуру развода в комендатуре, заключающуюся в тщательном осмотре их образцового внешнего вида беспросветно тупыми военноначальствующими из комендатуры, они получали счастливую возможность целый день бесцельно шататься по городу за военноначальствующим-начальником патруля и периодически посещать питерские кабаки и кинотеатры. В кабаках военные изображали строгих ревнителей трезвого образа жизни в военной среде и не упускали случая порадовать свой организм цивильной пищей, отпущенной им по льготной цене. А в кинотеатрах военные изображали из себя гарантов правопорядка в среде военных кинолюбов, но на самом деле наглейшим образом просматривали все идущие в кинотеатрах фильмы исключительно, как говориться, «на халяву». Иногда военноначальствующим-начальникам патруля было абсолютно недосуг выгуливать военных по городу в течение всего дня. У них были какие-то свои особо важные дела, не связанные со службой. И тогда начальники суровых военных патрулей изымали у патрульных военных, что называется, от греха подальше, болтающиеся на их ремнях штык-ножи и отправляли их восвояси, предварительно взяв с них честное военное слово много не выпивать, сильно нигде не бузить и к одиннадцати часам вечера явиться в комендатуру. Военные всегда с готовностью отдавали военноначальствующим-начальникам патруля свое нехитрое вооружение и самые честные свои слова. Отдавали и тут же пускались наутек, пока решение не было изменено. На «утеке» каждый из военных занимался своим делом. Кто-то удовлетворял свои низменные инстинкты, а кое-кто тихо веселился в каком-нибудь давно облюбованном кабачке. Были и те, кто посещал музеи и театры. А некоторые особо талантливые военные, успевали сделать и первое, и второе, и третье. Сделать и к одиннадцати часам утомленно явиться в комендатуру. Но это всегда было очень сложно для почувствовавших свободу военных и требовало от них колоссального напряжения сил. Особенно от тех, кто не любил посещать музеи и театры.

Но веселая служба в патруле военным выпадала очень редко. Тяжелая и рутинная служба выпадала на их долю гораздо чаще. Тем не менее, несмотря на такие вот всесторонние и разнообразные формы осуждения и добровольно-принудительного в почетности своей назначения, молодость продолжала длиться, надеяться на удачу и удача, наконец, снисходила к ней. Приходу удачи, как правило, предшествовал этап неистового самосовершенствования в ходе очистки от специализированных воинских грехов (просьба не путать с общечеловеческими). Самосовершенствование происходило порой на грани самоуничтожения и включало: досрочную сдачу всяческих зачетов, ускоренного прохождения всевозможных коллоквиумов, судорожное спихивание отчетов по лабораторным работам, проявление особого рвения при несении службы (тяжесть содеянного определяла количество направлений, в которых надо было достичь существенных высот, и в очередной раз, воспользовавшись методами левитации, существенно подняться над истинной низменностью своей греховной сущности).

И вот. И наконец-то. Наступает долгожданный миг! Вроде бы попала молодость в заветные списки временно увольняемых. Но вопрос: «А достоин ли ты?» с повестки еще не снят. Тщательный осмотр внешнего вида. Контроль параллельности стрелок на брюках (вольности геометрии по Лобачевскому в армии недопустимы), тщательные измерения расстояний от различных знаков воинской доблести до характерных выпуклостей туловища военных, плохо скрываемые угрозы, яростное устранение тщательно изысканных недостатков. И вроде бы уже все! Вроде бы уже чего-то достоин! Нет-нет, а что у нас там с незащищенными одеждой участками туловищ у военных?

— Ага-а-а. А откуда у вас вдруг взялись усы?!

— Выросли из губы, товарищ майор.

— Немедленно сбрить.

— Разрешите узнать, на каком основании?

— Устав гласит — военнослужащий должен быть аккуратно постриженным и тщательно выбритым.

— В таком случае, товарищ майор, как прикажете поступить с бровями?

— А-а-а, так вы ко всей своей волосатости еще и умный?! Шагом марш в расположение подразделения. Умным и волосатым выход в город категорически запрещен!

Далее все просто, судорожное пересечение лысыми и тупыми (то есть не изгнанными с позором из строя увольняемых) счастливчиками границы контрольно-пропускного пункта и четыре часа свободы. На свободе бушевала дискотека 80-х: громко зарождавшаяся «попса», невинные винные коктейли, табачный дым, запах разгоряченных молодых женских тел и армейского гуталина, инстинкты, инстинкты, инстинкты, подавление инстинктов, стремительный побег (осталось тридцать минут до угрозы впадения в новый специализированный военный грех, а молодость еще топорщится на другом конце на реке Неве стоящего города).

Праздник пива

А иногда отдыхали военные и в отсутствие особей женского пола. Устраивали себе отдых от беспорядочной половой жизни. Временно исключали, так сказать, всевозможные неразборчивые и случайные связи. Они просто отдыхали и пили пиво. В широких военных кругах было известно, что пиво и женщины — это два практически несовместимых напитка. Но для того, чтобы просто попить пиво в каком-нибудь профильном учреждении града Петрова во времена процветания самого ненавязчивого сервиса в мире, необходимо было тщательно спланировать и провести боевую операцию захвата сразу нескольких столов (военные ведь любят, когда все сообща и всего и всех много) в какой-нибудь «Висле», «Старой заставе», «Белой лошади» и т. д. На самом деле пивных заведений, где военным можно было организовать, как говорили классики кинематографа, «культурный мероприятий» было не так много и в выходные дни в них всегда стояли длиннющие очереди страждущего и чрезвычайно нервного гражданского населения. Ну были, конечно же, всевозможные пивные залы и ларьки с заведомо разбавленным и пахнущим мочой пенным напитком, в которых этот самый напиток зимой по желанию любого, пусть даже самого сизоносого в Питере клиента, могли даже подогреть (вот ведь как, а вы говорите, что совсем не было тогда никакого сервиса!), чтобы клиент этот, чего доброго, не простудил бы тщательно проспиртованное свое горло. Но все это отнюдь не для уважающих себя военных. Военные такие заведения посещали очень редко. Только в периоды совсем уж крайнего своего обнищания.

Как же удавалось военным культурно-пенно-массово отдохнуть в такой вот никак не способствующей, а часто противодействующей этому отдыху, можно даже сказать, агрессивно сопротивляющейся этому отдыху среде? Да очень просто. У военных ведь, у них всегда все просто. Накануне, например, в пятницу всеобщим тайным голосованием из среды желающих отдохнуть военных избиралась очередная жертва. Жертвенный военный должен был в субботу убедить какого-нибудь оставшегося ответственным военноначальствующего в необходимости ухода в город сразу после занятий. Это была одна из самых сложных задач грядущего мероприятия. Здесь военноначальствующего нужно было сначала удивить. Придумать что-нибудь ему доселе неведомое, а он уже столько всяких обоснований в течение службы наслушался: от внезапного в своей катастрофичности разлива сибирских рек в середине зимы до массового падежа скота от налетевшего на планету метеоритного дождя. И все это происходило, как правило, очень далеко, где-то на малой родине военного. И все напасти эти сваливались на «край родной навек любимый» исключительно по субботам и воскресеньям. А военные по этому поводу всегда сильно переживали. Переживали они всегда за попавших в беду родственников. И поэтому им надо было срочно попасть за забор своего строгого заведения. Зачем же это? Чем могли помочь они, находясь на таком удалении от тех неудачливых мест? Преимущественно словом. Тогда ведь нельзя было сказать это утешительное слово по мобильному телефону, никуда при этом не выходя. Не было их, мобильников в смысле, тогда еще и в помине. Нет, были и тогда, конечно же, разные такие средства мобильной связи, но в лучшем случае были они устройствами ранцевого типа. И несмотря на столь внушительные размеры до мест свершения катастроф эти тяжелые ранцы никак не доставали. Поэтому и не было тогда у военных экстренной связи с малой своей родиной. А поэтому очень надо было им обязательно выйти за опостылевший забор и добраться до специального междугородного пункта телефонной связи. И сказать там свои теплые в утешении слова. Но для этого прежде всего надо было чем-то удивить скептически настроенного военноначальствующего. Не дать ему шансов вскричать в своем гневном скепсисе что-нибудь типа: «Вы уже когда-то отпрашивались спасать девочку из огня, а потом неделю лежали с триппером в санчасти!». А методов удивления военноначальствующих всегда было непаханое в творчестве поле. И тут уж каждый военный как может, так и изгаляется на свой лад. Главное здесь — это отсутствие однообразия. Стандартным нытьем и частым всхлипыванием лицо военноначальствующее уже не проймешь. Военноначальствующему должен быть представлен хоть какой-нибудь, но — документ. И документы все время представлялись.