Михаил Болтунов - Погоня за «ястребиным глазом». Судьба генерала Мажорова Страница 23

…В мае 1946 года женам офицеров, которые находились в Советском Союзе, разрешили приехать к своим мужьям за границу. Мажорову предложили отпуск. Такой неожиданный «подарок» от командования Юрию показался несколько странным, ведь всего полгода с небольшим прошло со времени его прежнего отпуска. Впрочем, рассуждал он, это было в прошлом 1945 году, а теперь уже 1946-й. Да и тогда он ездил холостяком, а теперь — с супругой. Выходит, позаботились отцы-командиры. Как оказалось потом, командиры озаботились совсем иным. Но это Юрий поймет позже, по возвращении из отпуска. А пока они, радостные и возбужденные, сложили чемоданы, и в дорогу. Им предстояло побывать в двух местах — в Саваслейке, на родине Татьяны, и в Ташкенте, в родном городе Юрия. Он должен представиться родным жены, она, соответственно, его родственникам.

Ехали до Москвы. На Казанском вокзале пересели на поезд до Чебоксар. Вышли на станции Навашино, что в тридцати километрах от Саваслейки. Оттуда добрались до дома Тани.

Первые дни пролетели быстро. Они были заполнены встречами, новыми знакомствами, беседами. Посмотреть на Юрия приходили не только родственники, но и соседи. Особенно любопытствовали женщины. Оглядев его с ног до головы, посидев немного, они уходили. Одна из женщин уже у дверей, с удивлением спросила Татьяну: «Так он же русский?» Таня рассмеялась. Она в шутку, рассказывая о муже, говорила, что он узбек, то ешь из Узбекистана. Соседи же понимали это буквально.

Через несколько дней пришлось покинуть гостеприимную Саваслейку, ведь до Ташкента дорога долгая. От Москвы ехали поездом шесть суток. С вокзала до дома добрались благополучно. И вот тут Юрий почувствовал, как разволновалась Татьяна. Но родители встретили ее ласково, сразу стали звать дочкой, и она постепенно успокоилась.

В Ташкенте было жарко, температура поднималась до сорока градусов. Юрий волновался за молодую жену, но ей, как ни странно, это нравилось. Он показал родной город: парк Тельмана, Горького. Побывали они на Воскресенской площади. Там когда-то шумел восточный базар, теперь японские военнопленные строили театр. Потом театру присвоят имя Алишера Навои.

Ташкент в ту пору был одноэтажным, весь утопал в зелени. Журчали арыки. Юрий с Татьяной спали на широкой деревянной тахте во дворе дома, под открытым небом. Им было хорошо вместе. Говорили о будущем, строили планы.

В начале июля они возвратились в Болгарию. Прошел месяц. Однажды утром старшего лейтенанта Мажорова вызвал к себе начальник штаба капитан Козлов.

— Вас приказано откомандировать в распоряжение Главного управления кадров Минобороны, — сказал он, глядя куда-то поверх головы Юрия.

Это был гром среди ясного неба. Мажоров молчал, пытаясь понять, что произошло.

— А в чем причина? Что случилось?

— Причину не знаю, — тихо произнес Козлов. — Вам предстоит явиться в Москву, в штаб бригады, и получить предписание об откомандировании.

Юрий вышел из кабинета начальника штаба как оглушенный. Отзывают без объяснения причин… Его, фронтовика, орденоносца, лучшего специалиста дивизиона, как не раз это подчеркивал командир. Он ждал, что его пригласят к себе майор Воропаев, замполит Уржунцев и объяснят, в чем дело. Но никто его не вызвал, не сказал доброго слова, не пожал руку. И тогда Мажоров понял, это происки особистов. Ему припомнили «эксперименты» с немецким радистом, отчет по радиоаппаратуре, а возможно, и что-нибудь еще.

Дома он рассказал все Татьяне. Они посидели, погоревали, а потом решили: может быть, это и к лучшему. Пора устраиваться на гражданке.

Собрав нехитрые пожитки, Мажоров с женой убыл из Болгарии в Союз, на родину. В штабе бригады его принял заместитель по технической части подполковник Виктор Чайка. Он сообщил, что командование решило дать ему возможность уйти на гражданку, вручил пакет с его личным делом. С ним Мажоров и отправился в Главное управление кадров на Фрунзенскую набережную. Внутренне он уже смирился с тем, что вскоре сменит офицерский мундир на гражданский пиджак.

Но судьба сделала резкий поворот. Кадровик-подполковник, который принимал у Мажорова пакет с личным делом неожиданно спросил:

— Что вы там натворили?

В первую минуту Юрий даже растерялся, но, придя в себя, твердо ответил:

— Ничего недостойного я не сделал. Но ежели армии не нужен, готов уйти на гражданку.

Подполковник пристально посмотрел на Мажорова и попросил прийти часа через три. В назначенное время кадровик встретил Юрия с улыбкой, как старого знакомого:

— Да, действительно, ничего вы не натворили. Потому придется увольнение отложить. Нам нужны радисты.

— И что же? — не понял Мажоров.

— Мы направляем вас служить в Германию.

— Когда?

— Немедленно…

Так старший лейтенант Мажоров оказался в Германии во второй раз.

МЕСТО НАЗНАЧЕНИЯ — НОРДХАУЗЕН

Бросив свой чемодан в гостинице, старший лейтенант Мажоров решил прогуляться по Потсдаму. Сегодня утром на поезде из Москвы он прибыл в Берлин, на Силезский вокзал. Потом на пригородной электричке добрался до места назначения. Разыскал комендатуру, вручил свое предписание и пока был свободен как ветер.

Потсдам разрушений практически не имел. Во всяком случае Юрий их не увидел. Уже смеркалось, на улицах загорелись фонари. Работали магазины, у кинотеатра толпилась молодежь.

Впереди него шла парочка: высокий щеголеватый советский офицер и, судя по виду, немка. Она уцепилась за локоть спутника и что-то щебетала ему на ухо.

Навстречу патруль, старший лейтенант с двумя солдатами:

— Товарищ капитан! — Начальник патруля поднес ладонь к козырьку фуражки, отдавая честь. — Ваши документы.

— В чем дело, лейтенант? — недовольно спросил офицер.

— Есть приказ коменданта Берлина генерала Берзарина.

— Какой приказ?

— О запрете общения с местным населением. До вас что, не доводили?

— В первый раз слышу.

— Теперь знайте, есть такой приказ. Предупреждаю. В следующий раз задержу.

Любопытная картина. В Болгарии еще не додумались до таких приказов. Впрочем, кто знает? В это время он заметил стайку девушек на той стороне улицы. Немки с интересом наблюдали за этой сценой, хихикали, а потом вдруг хором запели: «Verboten spaziren mit russisch offiziren», что означало не что иное, как запрещается гулять с русскими офицерами. Следом за спетой фразой раздался громкий хохот.

Да, быстро оправилась немецкая молодежь от войны. Немногим более года назад здесь грохотали бои, а теперь вот немецкие девицы распевают юморные куплеты на мотив «Розымунды». Что тут скажешь? Жизнь берет свое. И вряд ли поможет приказ Берзарина.

В ожидании назначения прошел день-другой. Мажоров пытался хоть что-нибудь узнать о своей дальнейшей судьбе, но безуспешно. Отвечали — ждите. Лишь на десятый день Юрия вызвали в штаб Группы советских оккупационных войск в Германии, и вручили предписание. Ему предстояло убыть для дальнейшего прохождения службы в Тюрингию, в город Блайхероде. Это невдалеке от границы нашей зоны оккупации, западнее Лейпцига.

Полковник-кадровик, беседовавший с Мажоровым, был суров и неразговорчив. Он вручил старшему лейтенанту необходимые документы и объяснил: там формируется БОН — бригада особого назначения резерва Верховного Главного командования. Дополнительных вопросов просил не задавать. «Все подробности узнаете на месте», — подвел он итог их беседы.

Неспроста полковник скупился на объяснения. Секретностью и высокими названиями Мажорова трудно было испугать. Он с 1940 года служил в части «особого назначения», но БОН представляла из себя нечто совершенно особое, уникальное. За пять лет службы в армии ни о чем подобном он не слышал, да и слышать не мог. Это соединение создавалось впервые в истории и страны и вооруженных сил, и к тому же в единственном, если так можно выразиться, экземпляре. Да и дело, которым предстояло заниматься офицерам бригады, было совершенно новым: освоение войсковой эксплуатации ракетного оружия и техники.

Именно БОН осуществила первые пуски ракет дальнего действия. Но это будет потом. А начиналось все задолго до победы. Геббельсовская пропаганда постоянно твердила об «оружии возмездия». И оно существовало в реальности. О нем, конечно, ничего не знали обычные офицеры и солдаты, но нашим ученым и разведчикам было кое-что известно.

«В НИИ-1 Наркомата авиационной промышленности в Лихоборах, где я работал в то время, — пишет в своих мемуарах «Ракеты и люди» академик Борис Черток, — царило крайнее возбуждение. Дело было не только в охватившей весь народ эйфории близкой победы и ощущении выхода на яркий свет, после мучительных четырех лет войны. У нас были свои особые интересы в Германии.

Исследование материалов, найденных на ракетном полигоне в Польше, в районе Дебице, данные разведки, скудные сообщения союзников-англичан, показания и рассказы немногочисленных, имевших информацию пленных — все это дало возможность в общих чертах составить представление о размахе работ в Германии по новому виду вооружения — управляемым ракетам дальнего действия. Последующие события показали, что мы были очень близки к тому, чтобы составить принципиально правильное описание «оружия возмездия» Фау-1 и Фау-2.