Стратегическая авиация России. 1914-2008 гг. - Валерий Николаевич Хайрюзов Страница 26

За два часа до отлета к Леваневскому подошел молодой чекист с письменным приказом наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова передать жене президента США Ф. Рузвельта, Элеоноре, подарок И.В. Сталина — две шубы и банку черной икры. Гостинцы были упакованы в большую опечатанную картонную коробку, которую принял и погрузил в кабину самолета штурман Виктор Левченко.

Перед стартом Леваневский сказал друзьям, что в этом перелете возвращаться назад не будет, как это было в 1935 году, а пойдет до конца. Внешне он выглядел совершенно спокойным, смеялся, улыбался, шутил, крепко жал всем руки, от души обнимался, был в прекрасном настроении, что с ним случалось редко. Только близко знавшие его люди видели, каких усилий ему стоило внешнее спокойствие. В настроении же членов экипажа чувствовались какая-то подавленность и тревога, какая-то обреченность. Почти у всех были невеселые лица. Кастанаев примерял новые ботинки и приговаривал: «Будет, в чем по льду от медведей бегать!» Он прекрасно знал обо всех изъянах конструкции самолета: его неустойчивость, моторы, на которые нельзя положиться…

— Прощай, Егор, — сказал Виктор Левченко, протягивая руку Байдукову. — Прощай навсегда. Вот если бы ты с нами был, тогда бы еще…

Николай Кастанаев — то же самое:

— Знаешь, если честно — уверенности никакой нет. Мало тренировались.

— Вы все варианты отрабатывали с моторами на случай отказа? — спросил его Байдуков.

— Нет.

— А как же Леваневский?

— Да мы его почти не видели. Он в последний момент появился. Дам ему провозной до Америки…

Николай Николаевич Годовиков — старейший и опытный механик авиационного завода имени Горбунова, где строился ДБ-А, — обнял Байдукова и поцеловал в щеку:

— Прощай, Егор, наверное, больше не увидимся…

— Да ты что?! — пытается его подбодрить Байдуков.

— Столько детей наделал, а теперь чушь порешь!

Курганову же Леваневский, прощаясь, тихо сказал:

— Вот вместо вас летит таинственная коробка, — напоминая о посылке энкавэдешника.

А бортрадист Галковский своим знакомым сказал, что летит на смерть…

У всех летчиков сильно развита интуиция. Экипаж чувствовал предполетную гонку, недостаточную подготовку к трудному перелету и понимал весь риск этого предприятия. Знал ли экипаж о предстоящих трудностях? Несомненно. Из шести участников перелета — четверо были ветеранами Арктики. «Шарика была, шарика нету», — сказал свою любимую поговорку Годовиков и, пожав руку Чертоку, стал подниматься в самолет. «До свидания, счастливо Николай Николаевич!» крикнул Черток. Но Годовиков махнул рукой, отвернулся и исчез в фюзеляже. Потом неожиданно появился в темном проеме входного люка и, крикнув: «Прощай, Борис, шарика нету!» и скрылся окончательно. Он был, по-видимому, убежден в неудачном исходе перелета. Он знал, что самолет экспериментальный и с ним были совершенно не знакомы четверо из шести членов экипажа. Более того, Леваневский появился только под занавес тренировочных полетов. В своих редких полетах на Н-209 Леваневский ни разу не взлетал с полным весом. Тренировочный полет он совершил к… Азовскому морю. Не в Архангельск, не к Новой Земле, а… на юг. Н-209 он знал плохо, у него не было необходимого опыта пилотирования таких тяжелых аппаратов. На что он надеялся? Видимо, на свое бесспорное мастерство, ведь для летчика любой полет связан с риском — это его работа, поэтому и не вникал в премудрости подготовки. А она была стремительной, непродуманной, бессистемной, очень похожей на штурмовщину. Сам Леваневский был очень недоволен ходом подготовки. Все ему не нравилось. Да и впрямь что-то не ладилось. Шалили моторы, летели патрубки. Он приезжал, жаловался Мехлису, ругал на все корки Туполева… Что же касается бортмеханика Григория Трофимовича Побежимова, несмотря на его опыт и профессионализм, он никогда не имел дела с моторами АМ-34ФРН, которые стояли на самолете Н-209. Кастанаев не умел пилотировать в облаках и в дальних перелетах ранее участия никогда не принимал, у Левченко с Галковским что-то не заладилось с методикой ориентации… А лететь-то предстояло тысячи километров над безлюдным, почти не исследованным пространством и на экспериментальном самолете. Когда В.П. Чкалов уже после аварии Н-209 узнал о настроении экипажа перед стартом, он рассвирепел и набросился на Байдукова за то, что тот не позвонил Сталину и не настоял на отмене полета…

А пока все ждут старта самолета. Возбужденный и счастливый Леваневский прощается с Байдуковым, Самойловичем и последним по приставной металлической лесенке поднимается в самолет. Но, заняв свое место за штурвалом, мрачнеет и вздыхает. Захлопывается входной люк. Болховитинов договорился заранее с летчиками, что поднимать и вести самолет первые часы будет второй пилот Кастанаев, поэтому за штурвал на командирское место сел он. Рядом с ним на правом сиденье — Леваневский. Все правильно: Кастанаев лучше знал машину, а удачный старт — половина успеха. В момент взлета Н-209 непосредственные участники его подготовки воентехник А. Торубанов и Б. Черток вдруг ясно увидели, как правый мотор самолета задымил.

Н-209 шел вверх над лесом, оставляя дымный след правого крайнего мотора. Медленно набирая высоту, тяжело нагруженная машина взяла курс на север и вскоре скрылась за горизонтом. Так начался третий (после экипажей В. Чкалова и М. Громова) межконтинентальный трансарктический перелет из СССР в США через Северный полюс. Только теперь самолету Н-209 предстояло впервые в истории доставить за океан коммерческий груз. Весь полет был затеян для проверки возможности воздушного международного сообщения через полюс, т. к. это самая кратчайшая трасса между СССР и США. К тому же, это показало бы всему миру, что Северный полюс освоен советскими летчиками на любом типе самолета.

12 августа в районе Северного полюса дул сильный ветер и шел мокрый снег. В.И. Аккуратов, находившийся в то время на острове Рудольфа Земли Франца-Иосифа с экипажем четырехмоторного самолета АНТ-6 «Авиаарктика» (Н-169), свидетельствует:

«К вечеру 12 августа сильно запуржило. Потоки колючего снега с диким, выматывающим душу воем обрушились на остров Рудольфа. Все утонуло в белой мгле, яростном свисте и грохоте ломающихся льдин. Стены полуразрушенной радиорубки, где мы находились, вздрагивали и