Елена Федорович - История профессионального музыкального образования в России (XIX – XX века) Страница 12

В «Новой формуле» обращает на себя внимание также рекомендация разучивать трудные места без инструмента и «только тогда, когда пассаж совершенно ясно будет запечатлен в памяти посредством чтения, приступать к его игре на память на клавиатуре» [2. Ч. 3. С.70]. Таким образом, Сафонов продолжил разработку проблемы «умственной техники», намеченную еще Ф. Листом и рядом других крупнейших пианистов первой половины ХIХ в.

С вопросами развития мышления и концентрации внимания в процессе работы тесно были связаны у Сафонова проблемы самостоятельности учеников и индивидуального педагогического подхода. Он прекрасно разбирался в свойствах личности и дарования каждого, умел найти к любому ученику особый подход и развить лучшее, что в нем было. «Изумительным было свойство Сафонова стимулировать творческую инициативу ученика, – вспоминал выдающийся пианист, органист и композитор А. Ф. Гедике. – Особенно ему удавалось быстро и незаметно для ученика произвести в нем желательный переворот. В течение года обучения у Сафонова – после долгих лет занятий у Пабста – я почувствовал в себе огромную перемену и многое для меня стало простым и понятным и облегчило мою работу на пианистическом поприще» (цит. по: [2. Ч. 3. С. 69]).

Опыт Сафонова как фортепианного педагога имеет историческое значение. Он создал свой педагогический метод, впитавший наиболее прогрессивные тенденции и идеи как российской, так и зарубежной педагогики. Выпускники Сафонова составили цвет российской и мировой музыкальной культуры: А. Н. Скрябин, Н.К. Метнер, Л.В. Николаев, К.Н. Игумнов, А. Б. Гольденвейзер, А. Ф. Гедике, И.А. Левин, Р. Левина, Г.Н. Беклемишев, Е.А. БекманЩербина, Ю.Д. Исерлис, Ф.Ф. Кенеман, Ел. Ф. и Евг.Ф. Гнесины и многие другие. Большинство из них продолжили педагогические традиции своего учителя: Л.В. Николаев стал основоположником ленинградской фортепианно-педагогической школы, К.Н. Игумнов и А. Б. Гольденвейзер – корифеями московской школы, сестры Гнесины – виднейшими деятелями музыкальной педагогики и просвещения; Р. Левина, много лет преподававшая в Джульярдской школе (США), воспитала таких музыкантов, как В. Клайберн, Д. Поллак, М. Дихтер, Дж. Броунинг; Ю.Д. Исерлис преподавал в Лондоне. Поколение музыкантов, учившихся у Сафонова, сыграло виднейшую роль в мировом музыкальном образовании и культуре ХХ в.

Еще один выдающийся музыкант-педагог – Феликс Михайлович Блуменфельд (1863-1931) – стал как бы связующим звеном между фортепианной педагогикой ХIХ и ХХ вв. Пианист, дирижер и композитор, сформировавшийся под влиянием А. Г. Рубинштейна и Н.А. Римского-Корсакова, Блуменфельд долгое время преподавал в Петербургской консерватории, затем возглавлял Киевскую консерваторию, а в последнее десятилетие жизни был профессором Московской консерватории. Среди его учеников такие выдающиеся музыканты, как В. Горовиц, Г. Нейгауз, А. Дубянский, М. Гринберг, Л. Баренбойм, М. Раухвегер, А. Цфасман.

Блуменфельд развил и углубил содержательное начало в фортепианной педагогике, продолжив таким образом традиции братьев Рубинштейнов. Не будучи прямым учеником А. Г. Рубинштейна, Феликс Михайлович испытал его колоссальное влияние и как артист, и как педагог. Когда ему указывали на сходство его воззрений со взглядами И. Гофмана, Блуменфельд отвечал: «Удивительного в этом ничего нет. Источник-то у нас общий – советы Антона Рубинштейна» [8. С. 33].

Подобно Рубинштейнам, Блуменфельд в работе с учащимися шел от понимания художественной сути исполняемых произведений к их практическому воплощению. Он утверждал, что понимание смысла исполняемой музыки тесно связано с умением понять и увидеть общие закономерности искусства. Ученик Блуменфельда, крупный педагог-музыкант и исследователь Л.А. Баренбойм писал: «…создавая вокруг себя атмосферу “увлеченности”, “влюбленности” в искусство, Феликс Михайлович раздвигал кругозор учащихся, раскрывал перед ними познавательное, этическое и эстетическое значение искусства, понимание общественной миссии артиста-просветителя. Попадая в атмосферу класса Блуменфельда, юноша или девушка, до этого, может быть, воспринимавшие искусство поверхностно, не понимавшие связи искусства и жизни, любившие виртуозный “шик” или страдавшие самовлюбленностью, через несколько месяцев буквально преображались» [8. С. 37].

Создание на занятиях атмосферы увлеченности было, по мнению Баренбойма, не просто отличительным свойством, но осознанным и важнейшим педагогическим методом Блуменфельда. «В любой области обучения и воспитания эмоциональная заразительность – сильное средство воздействия, – писал Баренбойм. – В музыкально-исполнительской педагогике это средство приобретает особо важное значение в силу двух причин: во-первых, в силу самой специфики музыки, потому что вне прочувствования и переживания, то есть внеэмоционально, познать и понять содержание музыки невозможно; во-вторых, в силу самой специфики исполнительского искусства, потому что вне умения заражать других своими чувствами и мыслями невозможно артистическое исполнение. Блуменфельд… обладал тем высшим педагогическим артистизмом, без которого обучение искусству нередко превращается в обучение ремеслу» [8. С. 86-87].

Цель увлечь, заинтересовать студента преследовал и педагогический показ Блуменфельда. Целесообразность педагогического показа на занятиях инструментальным исполнительством всегда являлась и продолжает быть предметом дискуссий, главным образом потому, что показ педагога, в особенности крупного музыканта, неизбежно вызывает желание подражать, что может подавить индивидуальность ученика.

Блуменфельд придерживался иного принципа. Он говорил: «Постоянно хлопочет о “сохранении индивидуальности” и носится с ней как с писаной торбой тот, кто индивидуальностью не обладает. Индивидуальная манера исполнения артиста формируется в процессе его жизненного и художественного опыта. А что до показа – то уж так заведено, что призывают “не показывать” педагоги, не умеющие этого делать» [8. С. 89].

Не боясь подавить индивидуальность ученика силой собственного артистического воздействия, Блуменфельд в конечном счете развивал эту индивидуальность, давая студенту выдержать «груз» художественно-эмоциональных впечатлений, возникающих в том числе и от показа педагога, и затем, на этой базе, самостоятельно сориентироваться в дальнейшем пути. Вот как характеризует Баренбойм необходимое соотношение влияния педагога и самостоятельности ученика: «Блуменфельд был, конечно, прав. Яркий и впечатляющий показ, способный возбудить и взволновать творческое воображение ученика, полезен, более того, – необходим в исполнительской педагогике. Такой показ ничего общего с натаскиванием не имеет. Пусть он и влечет за собой элементы подражания, но он ведет учеников вперед, к ранее недоступному и в конце концов к самостоятельным творческим исканиям. Не следует забывать, что все крупнейшие мастера искусств во время своего обучения кому-нибудь подражали или что-либо копировали. Благодаря этому, а не вопреки этому они развивали свою художественную индивидуальность и создавали впоследствии оригинальные произведения или находили свой исполнительский стиль» [8. С. 89].

Таким образом, Блуменфельд, развивая традиции «содержательной педагогики» Рубинштейнов, продолжил их методы, связанные с влиянием на учеников крупной артистической личности и созданием атмосферы эмоционально-увлеченного отношения к процессу обучения; вел поиски путей формирования индивидуальности и развития самостоятельности учащихся на прочном фундаменте необходимых знаний. Кроме того, исходя из перечисленных выше направлений, Блуменфельд наметил еще одну важнейшую линию в фортепианной педагогике, которую до него затрагивал Н.Г. Рубинштейн, а после него блестяще развил племянник и лучший ученик Блуменфельда Г.Г. Нейгауз. Эта линия связана с пониманием учениками закономерностей искусства в целом, мышлением на уровне взаимосвязей, развитием общей и музыкальной эрудиции учеников как отправным пунктом и одновременно целью фортепианной педагогики.

Приведенное позволяет констатировать, что лучшие российские педагоги-пианисты конца ХIХ – начала ХХ вв. в своей деятельности преодолели рамки традиционной фортепианной методики и вышли к достижениям, опережавшим мировой уровень. Российская фортепианная школа ХIХ – начала ХХ вв. всего за несколько десятилетий своего существования дала миру такие имена, как А. Н. Есипова, В.И. Сафонов, Ф.М. Блуменфельд, С.И. Танеев, А. И. Зилоти, С.В. Рахманинов, А. Н. Скрябин, Н.К. Метнер, К.Н. Игумнов, А. Б. Гольденвейзер и мн. др.

Одновременно с формированием фортепианной школы во второй половине ХIХ в. в России стали появляться теоретические работы, посвященные вопросам фортепианно-исполнительского и педагогического искусства. Из них наиболее масштабным трудом является книга московского педагога М.Н. Курбатова «Несколько слов о художественном исполнении на фортепиано» (1899). В ней подробно рассматриваются основные вопросы, связанные с искусством интерпретации, а также обучением ему: проблемы соотношения авторского текста и свободы интерпретатора; степень «объективности» исполнителя; вопросы пианистической техники и ее связи с художественным содержанием произведения; проблемы воспитания пианиста-исполнителя. Этот труд, наряду с работами А. Н. Буховцева, положил начало отечественным традициям разработки проблем теории и истории пианизма.