Юрий Беспалов - Людмила Зыкина. На перекрестке наших встреч Страница 8

– Надо за цветами заехать.

– У меня уже есть цветы.

Но я все равно купила еще два превосходных букета, и мы отправились в клинику. Если бы кто слышал, с какой теплотой говорила Фурцева обоим такие нужные, добрые, «вылечивающие» слова!

Я слушала, и у меня слезы навертывались на глаза.

Екатерина Алексеевна умела успокоить любого человека. У танцовщиц из ансамбля «Березка» возникли трения с их руководителем, Надеждой Надеждиной. И они пришли в Министерство культуры жаловаться.

– Таких, как Надеждина, больше нет, – сказала им Фурцева, – таких, как вы, много. И давайте совместно искать пути выхода из создавшегося положения.

И она нашла такие слова, что посетительницы вышли из кабинета министра буквально растроганные, вполне удовлетворенные оказанным им приемом.

Однажды Леня Коган подвозил меня на своем новеньком «Пежо», и очень мне его авто понравилось. Думаю, куплю тоже «Пежо». Накопила денег. Пошлина на иномарки тогда составляла двести процентов, и, чтобы ее не платить, требовалось разрешение Министерства культуры. Пошла к Фурцевой.

– Я уже столько лет работаю, – говорю ей. – Может быть, разрешите купить мне заграничную машину?

– Какую машину?

– Да вот «Пежо» мне приглянулась…

– Вы что, Люда, в «Волге» уже разочаровались? Вам наша «Волга» уже тесная стала, не нравится?

– Да что вы, Екатерина Алексеевна, нравится, но просто все стали ездить на иномарках.

– А я не хочу вас видеть в заграничной машине. Вы – русская женщина, русская певица. Не подводите нас, русских. Лучше купить другую «Волгу», если прежняя устарела или износилась.

(Зыкина послушала Фурцеву, приобрела новую «Волгу». – Ю.Б.)

Фурцева высоко ценила мнение специалистов, профессионалов в том или ином вопросе культуры, хотя мне порой казалось, что она сама была эрудитом в любой сфере искусства. И однажды я не удержалась от вопроса:

– Неужели вы, Екатерина Алексеевна, во всем так хорошо разбираетесь? Например, в вокале, опере?

– Да вы что, Люда? Разве можно быть такой всезнайкой? Опера – жанр сложный, и я ничего не могу подсказать, скажем, Ирине Архиповой, как ей лучше исполнять какую-либо партию в спектакле и работать над ролью. Для этого есть Борис Александрович Покровский, которому в оперной режиссуре равных и в мире-то нет. (Знаменитый режиссер, с которым певица не раз общалась, прожил 97 лет и умер в 2009 году. – Ю. Б.)

– Ну а в скульптуре, архитектуре?

– То же самое. Вот как раз сегодня у меня будут Кибальников с Вучетичем, и вы, если хотите, послушайте нашу беседу.

Я пришла к назначенному времени. Разговор между Вучетичем и Кибальниковым походил больше на спор. Екатерина Алексеевна умело вставляла в него то одну реплику, то другую, словно угадывала мысль каждого из спорщиков, делая иногда какие-то пометки в блокноте. И в конце концов сказала, что настал момент, когда надо подвести итог и подойти к результату. Оба во всем согласились с ней, хотя мнения своего она ни одному из присутствующих не навязывала.

Она была красивой женщиной, постоянно за собой следила. Играла в теннис, бегала, каждый день делала гимнастику. И меня не раз упрекала за то, что я начинаю полнеть: «Певица вашего уровня должна быть точеной!». Она сама умела ухаживать за собой: и лицо привести в порядок, и причесаться. У нее были очень красивые шиньоны! На работу – один, на банкет – другой, и всегда все выглядело безупречно. Туфли носила только на каблуках. Одевалась с большим вкусом – в этом ей помогала Надя Леже, с которой Екатерина Алексеевна много лет дружила. Некоторые модели ей сделал Слава Зайцев.

Была азартным рыболовом, любила попариться в бане, понимала в этом толк. Любила рыбец под пиво, редко когда принимала рюмку водки. И я никогда не видела ее пьяной. (Замечу попутно, что за десятилетия встреч и общения с Зыкиной я ни разу не видел, чтобы она «хлестала» водку).

В баню всегда ходили втроем: Екатерина Алексеевна и две женщины, ее давние знакомые, кажется, инженеры. С моей приятельницей Любой Шалаевой мы посещали Сандуны и, не помню точно, в каком году, примкнули к этой троице – Люба, как оказалось, была знакома с Фурцевой. Судьбе было так угодно, что и последняя наша встреча, накануне ее смерти 24 октября 1974 года, состоялась в бане. В половине седьмого разошлись. Я пошла домой, готовиться к поездке в Горький, там мне предстояло выступать в концерте на открытии пленума Союза композиторов России, Екатерина Алексеевна в этот вечер должна была присутствовать на банкете в честь юбилея Малого театра. После банкета она мне позвонила, голос такой тихий, усталый. «Люда, – говорит, – я вам что звоню: вы же сами за рулем поедете. Пожалуйста, осторожней!». Узнав о том, что Н.П. Фирюбин еще остался в Малом, я спросила, не приехать ли мне к ней. «Нет-нет, я сейчас ложусь спать», – ответила она. На этом наш разговор окончился.

В пять утра я уехала в Горький, а днем мне сообщили о ее смерти. Я тут же вернулась. До моего сознания случившееся не доходило, и спрашивать ни о чем я не стала. Мне сказали, что у нее что-то с сердцем… Я знала о том, что у нее с мужем были какие-то нелады, в последнее время они вечно ссорились. Но что дойдет до такой степени, даже не предполагала. У гроба я пела песню – плач. Все плакали… И я вместе со всеми».

(В газетах новейшей истории можно было прочесть, что «Фурцева могла дать Зыкиной нагоняй», «Зыкина слушалась Фурцевой, какую прическу ей следует сделать перед отлетом на гастроли в Париж», «Зыкина не могла перечить Екатерине Алексеевне»… Но, оказывается, могла и перечить, если была убеждена в своей правоте.

Михаил Федотович Рожков – советский и российский балалаечник. Народный артист Российской Федерации

Накануне гастролей в Японии в 1967 году перед Зыкиной встал выбор: кого взять в сопровождение? Как ни странно, балалаечники, выступавшие с ней, играли… сонаты. Она пожаловалась Фурцевой, дескать, не нужны ей классики, дайте музыкантов, исполняющих русские народные мелодии. Выбор пал на Михаила Рожкова. «Рожкова нельзя, – воспротивилась Фурцева, – у него братья в концлагерях были. Рожков может убежать, как двое балалаечников». (Двое сбежавших музыкантов попросили политического убежища. – Ю.Б.). «Я поеду только с Рожковым», – заявила Зыкина. «Посмотри, Люда, что пишут в зарубежной прессе два известных (сбежавших) балалаечника про твоего Рожкова. Что он порядочный бабник и алкоголик. Удерет он тоже, как и эти двое». «Я поеду с Рожковым или не поеду вовсе», – настаивала певица. И Фурцева согласилась. «Я был обязан Зыкиной, – вспоминал Рожков, – тем, что она содействовала моему участию в гастролях не только в Японии, а по странам Европы, а затем и Северной Америки».)

Ко всякого рода сплетням вокруг своего имени относилась довольно спокойно, почти философски: «Об известных людях всегда пишут с преувеличением. На хлеб-то насущный надо как-то журналистам зарабатывать, вот и врут без всяких тормозов». И не удивлялась «мастерству» писак, клеветавших в своих лживых публикациях, что называется, на «полную катушку» – ни одного слова правды. Прочла однажды «откровения» криминалиста, опубликованные в «Московских ведомостях» (№ 447 от 1 декабря 1998 года): «В 1969 году обокрали нашу знаменитую певицу Людмилу Зыкину. Я принимал участие в раскрытии этого преступления. У Зыкиной с дачи пропала большая сумма денег: по оперативной информации, те деньги истратил ее сын… Понадобились мне тогда понятые. Зашел на ближайшую дачу, а ее хозяином оказался… режиссер Ромм. Так знаменитый кинорежиссер стал понятым по делу о краже у Зыкиной».

– Ну что тут сказать? Ложь от начала до конца. Ничего похожего даже в помине не было, – говорила она.

– Почему бы вам, Людмила Георгиевна, в суд на пасквилянта не подать? – поинтересовался я.

– Да что толку? Себе дороже выйдет. Вон про Плисецкую написала одна врунья, что якобы у нее есть дочь, хотя никакой дочери и в помине у Майи не было и быть не могло – рожать балерины себе во вред не могут. Если представить себе невероятное, что Майя родила дочь, то уже бы давно всему миру было бы известно. Вот выиграла она в суде. Ну и что? С лживой девки как с гуся вода…

Случалось в жизни Зыкиной, когда ее именем пользовались проходимцы всех мастей и рангов. В 1965 году некто И. Рахлин, режиссер Московского театра массовых представлений, в течение довольно длительного времени безнаказанно обманывал публику – десять тысяч любителей эстрады крупнейших промышленных центров страны, собиравшихся, как правило, на стадионах. Огромный интерес к представлениям подогревался многочисленными красочными афишами, расклеенными всюду, с обещаниями послушать и увидеть «живьем» народную артистку. В Донецке, при заполненных до отказа трибунах стадиона, на поле при свете прожекторов выпустили отдаленно похожую на Зыкину женщину, степенно шествующую по ярко-зеленому подстриженному газону с микрофоном в руке к центру поля, где находился помост. На весь стадион неслась и разливалась мелодия ее «Ивушки», как оказалось, записанная на магнитную ленту. Услыхав знакомый голос, зрители зааплодировали. Но нашлось немало среди них и таких, кто прихватил с собой бинокли, чтобы получше рассмотреть популярную певицу. Стадион, обнаружив обман, сначала затих, а потом на трибунах стал слышен ропот. Несколько мужчин выскочили на поле, подбежали к новоявленной Зыкиной, стащили ее с наспех сколоченной эстрады и под оглушительный рев и свист собравшихся увели прочь. Такие аферы практиковались и в других городах.