Джо Бойд - Белые велосипеды: как делали музыку в 60-е Страница 14

Несколько дней спустя, дождливым вечером в Лиможе, я стоял за кулисами и смотрел, как начинается концерт. После того как основная тема была сыграна пару раз, Коулмен начал свое соло, а Суитс ушел со сцены и встал рядом со мной.

— Знаешь, не привык я ко всему этому, — сказал он.

Я спросил, имеет ли он в виду переезды.

— Ну я уже порядочное количество лет не ездил на такие гастроли, но дело не в этом Меня порядком измотали все эти опоздания на поезда и ожидания Коулмена. Думаю, я мог бы выйти из игры и отправиться обратно в Лос-Анджелес. Коулмен вполне может продолжать и без меня.

Я оторопел;

— Вы хотите сказать, что собираетесь покинуть турне?

— Я же сказал, что не могу выносить эту неорганизованность. Я люблю Коулмена, но не желаю терпеть все это еще десять дней.

Я стал умолять его изменить свое решение, но в этот момент Хокинс закончил соло. Гарри вышел на сцену, чтобы сыграть несколько следующих рефренов, пройдя мимо Коулмена, который прошаркал за кулисы и встал рядом со мной. Несколько минут мы молчали, и в это время я судорожно обдумывал, как же спасти положение. То дипломатическое чутье, которое я пустил в ход во время кризиса с Керком, в этот момент изменило мне. В состоянии помешательства я выложил Коулмену, что Гарри готов покинуть турне из-за его, Коулмена, опозданий и неорганизованности. И что я надеюсь, что он приложит усилия к тому, чтобы вставать по утрам вовремя, соблюдать график отправлений и вообще привести себя в форму.

Гарри заметил, что мы разговариваем, быстро закончил соло и присоединился к нам Коулмен сразу же перешел к сути дела:

— Этот белый парень говорит, что ты собираешься покинуть турне из-за меня. Это ведь неправда, да?

Гарри посмотрел на меня так, будто бы говорил: «Извини, малыш».

— Да ты что, Коулмен, нет, я бы никогда не сказал ничего подобного.

Хокинс обратил на меня взор, полный убийственного презрения:

— Никогда, за все те годы, что я гастролирую, я не слышал такой чуши собачьей. Никогда больше не говори обо мне такую чушь, ты слышишь?

И с этими словами они присоединились к музыкантам на сцене. Я был унижен, но Коулмен стал лучше соблюдать расписание, а Гарри остался до конца турне.

Турне продолжалось. Как-то раз я провел всю вторую половину дня в аэропорту Копенгагена, покупая выпивку агентам Scandinavian Airlines и умоляя их задержать рейсы в Стокгольм и Хельсинки, чтобы застрявшие из-за тумана музыканты смогли сделать пересадку. В другой раз мне пришлось взять напрокат машину и проехать пол-Франции с барабанной установкой, привязанной ремнями к крыше, чтобы другая группа могла начать концерт, в то время как Коулмен и The All-Stars успели сесть на более поздний поезд. Я проносился мимо виноградников по забрызганным красным соком дорогам, через города, окутанные запахом молодого вина. Когда турне завершилось и я, очутившись в Париже, буквально рухнул от изнеможения, я стал размышлять о том, как много раз мы оказывались в сотнях километров от места концерта, практически безо всяких шансов доставить музыкантов на сцену вовремя. Однако каким-то образом нам удалось отыграть все концерты. И я пришел к выводу, что после этого все остальное будет сравнительно легкой работой. Конечно, оказалось, что это не совсем так, но у меня появилась та уверенность в своих силах, которая была нужна, чтобы сделать карьеру в музыкальном бизнесе.

Глава 7

Когда я приехал в Лондон весной 1964-го, происходящее там произвело на меня именно то впечатление, на которое я и надеялся. Музыкальная атмосфера будоражила, жанровые каноны рушились, и поп-сцена казалась открытой всем разновидностям музыки. Мир фолка был несколько более узколобым, — доказательством чего стал знаменитый выкрик «Иуда!» во время английских гастролей Дилана в 1966-м. Но я считал все это увлекательным.

Мое представление о британской фолк-музыке было довольно ограниченным; Ивэн МакКолл, поющий шанти[70] с пальцем в ухе. От этого предвзятого мнения не осталось камня на камне, когда я зашел в один из лондонских пабов, чтобы послушать The lan Campbell Yolk Group, исполнявшую традиционные песни. В их гармониях чувствовалось легкое влияние Weavers, но это с лихвой возмещалось энергичными ритмами, сильными голосами Иэна и его сестры Лорны, а также виртуозной игрой на скрипке Дэйва Суобрика. После того как я появился на их втором лондонском выступлении, Иэн пригласил меня нанести им визит в Бирмингем.

Я остался почти на неделю, ночуя в гостинной Иэна на раздвижном диване вместе с Суобриком, чей храп был таким же блистательным, как и его игра на скрипке. (Наши колкие отношения длились долгие годы: он стал ключевой фигурой в Fairport Convention в то время, когда я был их менеджером и продюсером в конце шестидесятых.) Я присутствовал на репетициях, ходил на концерты и, чтобы выручить группу, водил Али и Робина, маленьких сыновей Иэна, в парк, качал их на качелях и держал за руки, когда мы переходили улицы. Через двадцать лет братья соединят хорошую дикцию и гнусавый тембр отца с ритмами регги, и пластинки их группы UB 40 разойдутся миллионными тиражами. (Примерно в это же время я встретил и девятилетнего Криса, сына певца-кокни Джона Формена, в будущем гитариста Madness.)

Иэн представил меня местному телепродюсеру, который пригласил меня в паб, расположенный посреди архитектурного кошмара под названием «Буллринг»[71], чтобы послушать местную команду. Мое первое приобщение к британскому блюзу произошло несколькими неделями раньше, когда один друг взял меня в The Central School of Art послушать The Pretty Things. Я был под впечатлением — не столько от музыки, довольно вторичной, сколько от их шоу. У лидер-вокалиста Фила Мэя были блестящие волосы до пояса, он ходил по сцене гоголем в стиле Мика Джаггера и выглядел явно «голубым» (слово «гей» в те времена никто не употреблял). Друг посмеялся над моей американской наивностью, и после концерта мы увидели, как Мэя окружили девушки-поклонницы. Время добавило к этому событию два примечания: во-первых, то, что другой областью, в которой проявился талант Фила, был теннис (мы подружились, и в восьмидесятых он помог улучшить мой удар слева), и во-вторых, то, что на самом деле он всегда был бисексуалом. The Pretty Things до сих пор регулярно гастролируют, а вот волосы у Фила сейчас значительно короче.

Я также посетил и один блюзовый клуб в Сохо — это произошло в свободный день во время турне The blues and Gospel Caravan, со мной пошли и некоторые из моих тогдашних подопечных. Там я заметил странное создание, которое слушало музыку, стоя в дверном проеме. У него были необычайные волосы — выкрашенные под блондина, вздыбленные и распушенные во все стороны. Пальто военного покроя было жеманно собрано у пояса, на ногах какие-то невообразимые ботинки. Мне только предстояло усвоить, что в отличие от Америки, где все бунтари поголовно носили джинсы и каждый был слишком зажат, чтобы играть в игры с половой принадлежностью, английские ребята бунтовали, изо всех сил стараясь одеваться эксцентрично. Я спросил об этом стильном слушателе, и мне сказали, что он неплохой блюзовый певец и его имя очень просто запомнить — Род Стюарт.

Тем вечером в Бирмингеме я видел вполне стандартный состав — квартет с лидер-вокалистом, игравшим на клавишных и гитаре. Репертуар состоял из смеси фолк- и скиффл-песен, блюзов и небольшого количества музыки Вест-Индии. Певцу было лет пятнадцать, и у него был самый убедительный белый блюзовый голос из всех, что я слышал. Это был юный вундеркинд по имени Стив Уинвуд, игравший в составе The Spencer Davis Group. Они были первой фолк-роковой группой, которую я услышал Из паба я ушел с решением собрать подобную команду в Америке.

Вернувшись той осенью, после джазового турне в Нью-Йорк, я разыскал Пола Ротшильда. За год, прошедший со времени сессий звукозаписи Джесси Фуллера, все в его жизни очень сильно изменилось. Джек Хольцман из фирмы Elektrа, раздосадованный отставанием от Prestige и Vanguard в соревновании за звание «продвинутого фолк-лейбла», соблазнил Пола более высокой зарплатой и большими бюджетами. Теперь Ротшильд занимал угловой офис в главном управлении фирмы, расположенном недалеко от центра.

Он занимался продвижением новых пластинок, для чего встречался с рекламистами из Brill Building и ездил на торговые конференции. Пластинки эти он продюсировал сам, и число его заказчиков быстро возрастало. Пол — и это было очень важно — становился замечательным продюсером; его будущие работы с The Doors и Джанис Джоплин войдут в число лучших записей эпохи.

Сидя за кружкой пива в баре в Ист-Виллидж, я подробно рассказал Полу о том, как английские девчонки-тинейджеры ждали снаружи гримерной Мэдди Уотерса, чтобы получить автограф; о Melody Maker, газете, в которой соседствовали статьи о поп-, фолк-музыке, джазе и блюзе; и о белых блюзовых певцах, полных двусмысленной чувственности, выстраивающихся в очередь, чтобы вслед за The Stones попасть в Тор Теп. И я рассказал ему о The Spencer Davis Group.