Джо Бойд - Белые велосипеды: как делали музыку в 60-е Страница 16

«Конечно, я знаю Майка, — ответил тот, — он регулярно выступает в баре в Эванстоне. Думаю, завтра вечером он там будет».

Следующим вечером мы выехали на взятой мной напрокат машине, захватили Баттерфилда, и он указывал нам дорогу на север вдоль по Лэйк-Шор-драйв до шумного клуба со сценой позади бара Была середина сета Блумфилда, но во время паузы Баттер показал жестом на свою губную гармошку, и Майк знаком пригласил его на сцену. Когда они начали импровизировать, играя инструментал Фредди Кинга, Пол и я обменялись взглядами. Это был волшебный диалог — Баттерфилд и Блумфилд. Пусть их фамилии звучали как название бухгалтерской конторы, мы были убеждены, что перекличка этих двух музыкантов и есть ключ к успеху и славе для группы и для нас.

Когда сет закончился, Майк подсел к нам за столик. Он был ширококостным парнем, жизнерадостным, открытым, посвятившим свою молодую жизнь блюзу.

Ротшильд изложил наши предложения на его счет; войти в состав The Butterfield Band, подписать контракт с фирмой Elektra, приехать в Нью-Йорк, записать пластинку, стать звездой. Поколебавшись секунд десять, Блумфилд кивнул головой в знак согласия. Пол отправился обратно в Нью-Йорк, готовить контракты, а я, как торговец вразнос, поехал на север, чтобы постараться организовать хотя бы несколько концертов Мадди Уотерса.

Ротшильд моментально приступил к делу, привезя в Чикаго менеджера Дилана Альберта Гроссмана посмотреть на группу и запланировать сессии звукозаписи. В 1965-м все происходило очень быстро. После выхода весной того года альбома Дилана Bringing It AU Back Home ставки для каждого возросли. Что же касается The Blues and Gospel Caravan, то устроители концертов в американских колледжах оказались холодны, как замерзшие пустоши северного Висконсина в январе. Джордж сказал мне, чтобы я отгулял весну, а в июне возвращался — готовиться к The Newport Festivals.

Глава 8

Весной 1965-го, проведя недельку в путешествии автостопом по шотландскому Хайленду, я сел в Лох-Ломонде на поезд и отправился в Глазго. Когда я вышел из здания вокзала, меня поразило, что весь город покрыт глубоко въевшейся сажей. Надо мной нависали смутные очертания черных зданий, едкий воздух был пропитан типично шотландской смесью запахов угольного дыма и гранита.

Я заметил небольшой рекламный плакат художественной галереи Келвингроув и подумал, что ублажить глаза каким-нибудь искусством — неплохая идея для сырого воскресного полудня. В наши дни, не так давно, эта галерея получила премию за стратегическое мышление в организации музейной работы, но в то воскресенье я увидел чучело медведя, нависшее над моделью первой местной железной дороги, и стулья мастера Чарльза Ренни Макинтоша по соседству с картиной Сальвадора Дали «Видение Святым Иоанном Христа на кресте»[74]. Экспозиция была просто ошеломительной в своем любительском идиотизме.

Часы пробили пять, изгоняя забредших в музей посетителей на пожухлую траву Келвин-парка Там я пристроился к артистического вида блондинке, прогуливающейся по дорожке, и обронил какое-то ни к чему не обязывающее замечание. Она обернулась, улыбнулась, и между нами завязалась дружелюбная беседа Точнее, поначалу говорила она, а я кивал, со всем соглашаясь, хотя, по правде говоря, не мог понять ни слова Прошло несколько минут, прежде чем мои уши в достаточной мере приспособились к ее глазговскому диалекту, чтобы получился связный разговор.

Странности галереи Келвингроув и непонятная речь местных жителей привели меня в восторг. Мне нравилось ощущать себя в другой стране, и чем разительнее были отличия, тем лучше. Постоянные разъезды между Британией и Америкой в шестидесятых дали мне неограниченную возможность для сравнений и сопоставлений. Прежде всего, создавалось впечатление, что у британцев нет ничего своего. У самого нуждающегося фолк-певца в Кембридже или Гринвич-Виллидж был, по крайней мере, проигрыватель, холодильник, а многие ездили на машинах. В Англии же после покупки новой пластинки совершались целые паломничества на чью-нибудь квартиру, чтобы ее проиграть. Бутылки с молоком, которые зимой по утрам спешно забирали с оконных карнизов внутрь дома, служили напоминанием о том, что кухонное оборудование (и центральное отопление) было редкой роскошью. Подержанный 250-кубовый мотоцикл BMW, который я приобрел весной 1964-го, расширил наши возможности. Друзья запрыгивали на «тамла-мобайк»[75], и мы направлялись в Кембридж или Оксфорд или отваживались на вылазки на концерты в прежде недоступные уголки Большого Лондона.

Другой областью культурных сюрпризов были наркотики. Тонкие, как гвозди, косячки, свернутые из одного листа бумаги, в Британии встречались редко. Я благоговейно наблюдал за сооружением британской пятилистовой самокрутки со смесью табака и гашиша: поиски картонки, которую следовало свернуть в мундштук; ритуальное обжигание брикетика гашиша, тщательное облизывание бумажек; конверт от пластинки на коленях, на котором и осуществлялась сборка Большинство статей на конвертах, которые я видел, были испещрены точками — следами от горевшего гашиша.

Когда я начал встречаться с музыкантами, то заметил и другие различия между двумя культурами. Студенты британских художественных колледжей могли сначала организовать группу, а потом учиться играть на своих инструментах более или менее сносно, чтобы исполнять песни, написанные наиболее сильной личностью в команде. Результаты могли быть несовершенны с точки зрения техники, но зачастую оказывались более оригинальными, чем у аналогичных американских групп. Американцы были слишком близки к своим родным музыкальным жанрам, чтобы сделать нечто большее, нежели просто точно их воссоздать. Дилан, всегда составлявший исключение, был почти британцем в своем безразличии к вокальному изяществу или техническому совершенству во владении инструментом.

Однажды я прочитал интервью Кита Ричардса, где он рассказывал, что, когда они с Миком Джаггером познакомились, у них была одна-единственная блюзовая пластинка на двоих. Эту пластинку я хорошо знал; четырехтрековый ЕР с записью Слима Харпо на одной стороне и Лэйзи Лестера на другой, выпущенный на фирме Stateside по лицензии Excello. Они проигрывали пластинку до тех пор, пока не запилили ее так, что музыку с трудом можно было расслышать через шорох и щелчки. Поэтому саунд The Stones можно рассматривать и как переосмысление стиля Excello в духе Юго-Восточного Лондона. Если бы у них было больше пластинок, музыка группы могла бы быть менее характерной.

В середине шестидесятых Америка переживала конфликт поколений. Родители, чьи дети возвращались из школы или колледжа с длинными волосами и мятежными настроениями, часто впадали в шок. От детей отрекались, их не выпускали на улицу по вечерам, сажали «под замок», избивали, стригли, читали им нотации, отправляли к психиатрам, в военные училища или клиники для душевнобольных. В Британии я заходил в пабы, где длинноволосые парни с серьгами в ушах пили свою воскресную пинту пива рядом с папашами в матерчатых кепках[76]. Казалось, что при этом ни одни, ни другие не испытывают ни малейшего беспокойства. Американцы были настолько не уверены в своем, зачастую недавно завоеванном, положении в жизни, что не могли понять новое поколение, отвергающее то, что было заработано родителями с таким трудом. А британцы, казалось, чувствовали, что в жизни может измениться очень немногое, независимо от того, насколько длинные волосы отрастут у их ребенка. Я, человек с американскими эгалитаристскими инстинктами, раздражался каждый раз, когда какой-нибудь комик, а то и ученый муж заводил речь о том, что некоторые родители из рабочего класса не желают, чтобы их дети получали образование «выше своего положения». Британское же общество в большинстве своем казалось вполне счастливым и довольным в сравнении с Америкой, обеспокоенной проблемами социального статуса.

Но самым главным откровением для меня стала публика на концертах. Зрители, заполнявшие Club 47 в начале шестидесятых, не слишком отличались от тех, что приезжали на Ньюпортский фолк-фестиваль: учащиеся колледжей, выходцы из среднего класса. И их было не так много до тех пор, пока Дилан не всколыхнул стоячие воды. Большинство жанров черной музыки отвечали в белой Америке вкусам меньшинства В 1962-м я привел группу друзей на концерт музыки госпел в Южном Бостоне. Зрители были радушны, но изумлены нашим появлением: белые лица практически не встречались на черных концертных площадках.

В июне 1964-го я стоял у авансцены в лондонском зале Hammersmith Odeon. Звездами шоу в тот день были The Animals, The Nashville Teens, The Swinging Blue Jeans и специально приглашенные гости — Чак Берри и Карл Перкинс. Берри был легендой, но тюремные сроки за растление несовершеннолетней и уклонение от уплаты налогов вывели его за пределы мэйнстрима американского музыкального бизнеса, который определенно должен был быть респектабельным и по возможности белым.