Кит Гринберг - 8 декабря 1980 года: День, когда погиб Джон Леннон Страница 24

У него была другая цель.

— Сделай одолжение, — попросил он старого приятеля. — Я собираюсь в Нью-Йорк, мне нужен пистолет для самозащиты. У тебя пули есть?

— Тебе какие?

— С хорошей останавливающей способностью.

Они сошлись на пяти патронах с экспрессными пулями — такими, которые, попадая в цель, расплющиваются. Чепмен пошел в лес отрабатывать прицел.

Стрелять он умел.

Эллен Чеслер, руководитель аппарата у Кэрол Беллами, приехала в Дакоту в половине восьмого. Древнее здание потрясающе смотрелось на фоне темнеющего зимнего неба.

Большинство соседей уже поужинало, до Эллен доносились голоса детей, резвящихся в просторных коридорах Дакоты. Хоть и не всех обитателей дома она числила в друзьях, но всех их детей знала по именам. Часто видела улыбчивого и разговорчивого Шона Леннона. Как и все, Эллен читала в журналах рассказы Джона и Йоко о семейной жизни. По работе общаясь с политиками, каждое публичное заявление она воспринимала с изрядной долей цинизма. Но в отношении Шона Ленноны говорили чистую правду. Он рос воспитанным, счастливым ребенком, и они прилагали все усилия, чтобы обеспечить ему нормальную жизнь.

Дети его возраста еще не способны понять чудовищный масштаб «Битлз». Они видели в Джоне лишь заботливого и веселого отца Шона.

Эллен зашла к себе в квартиру, взяла у няни малышку. В мыслях промелькнул плотный коротышка с южным акцентом, который встретился ей перед домом — он еще с выходных торчал перед Дакотой. Соседи тоже наверняка его заметили.

— Он все время там был, а потому вызывал определенные опасения, — вспоминала Эллен. — Видишь его и думаешь: «Черт, опять он». Но он вел себя прилично, и не выделялся среди прочих фанатов.

У Эллен Чеслер были и другие заботы, кроме поклонника Джона Леннона, которому некуда девать время. Завтра снова ждет суета Сити-Холла: фискальные вопросы, безработица, пособия, реконструкция Южного Бронкса.

— Мы решали такую уйму проблем, — скажет она.

Активистская деятельность Леннона мешала творчеству.

— Поэзия превратилась в сплошную журналистику, — жаловался он журналу «Роллинг Стоун».

Но освободившись от гнета «Битлз», он столько всего хотел сказать. Песня «Imagine» задела за живое и его сторонников, и противников, которые видели угрозу в его идеях о мире без религии и без войны, а следовательно, и без расходов на оборону. Сопротивление не утихало годами, но Джон отказывался уступить, как было с замечанием про «популярнее Иисуса». Не было рядом Брайана Эпштейна, способного убедить его вести себя скромнее. В том же 1971 году он выпустил сингл «Power to the People», более сердитую, воинственную версию «Give Peace a Chance»: «Мы требуем перемен / Прямо здесь и прямо сейчас».

Новые члены его социальной сети, самозваные радикалы в Англии и США, поддерживали агрессивные политические взгляды Леннона. Впереди были президентские выборы 1972 года, и некоторые его последователи считали, что Джон вполне способен выдворить Ричарда Никсона из Белого дома. Ему предлагали организовать турне, где музыка будет перемежаться пропагандой против войны во Вьетнаме. Впервые возрастную планку голосования снизили до восемнадцати лет, и вашингтонские бонзы обратили на Леннона внимательный взор. В 1971 году он выступал на стадионе «Крайслер» в Анн-Арборе, Мичиган, требуя освободить Джона Синклера, активиста левого крыла, осужденного на десять лет за два косяка с марихуаной.

Через два дня Синклера выпустили.

Джон мог и не догадываться, что в аудиторию затесались агенты правительства, передающие каждое слово певца в Вашингтон. В свете грядущих выборов было принято решение: Джона Леннона надо остановить.

В 1968 году в Лондоне Джон с Йоко сидели в гостях у Ринго Старра, когда туда нагрянула полиция. Их арестовали за хранение марихуаны и помеху в исполнении ордера на обыск. Испугавшись перспективы долгого судебного разбирательства и депортации Йоко в Японию, Джон решил отделаться малой кровью и признал себя виновным в мелком правонарушении, за которое положен штраф в размере 150 фунтов.

Но приговор аукнулся ему в Америке, когда Джон с Йоко осели в Нью-Йорке. Сперва они приезжали разыскивать Киоко, дочь Йоко. Но со временем их очаровала кипучая жизнь и возможности города, Джон сравнивал его с Римом начала нашей эры.

— Надо было родиться в Нью-Йорке, — сказал он журналу «Роллинг Стоун». — Лучше всего в Виллидж. Здесь мое место… Вот почему я приехал сюда. Мне нужен местный воздух.

Но в 1972 году, незадолго до выборов, Джон с Йоко получили ордера на депортацию. Администрация Никсона настаивала, что это обычная процедура: законы того времени запрещали въезд в страну лицам, осужденным за наркотики, независимо от размера преступления. Но у Джона появилось чувство, что за ним следят, а телефон прослушивают. Однако, параноик от природы, он допускал, что это его фантазии.

Адвокат Леннонов подал апелляцию, приостановив высылку из страны. С каждой статьей об этом деле число защитников Леннона росло, далеко выходя за рамки среды леваков и волосатиков.

— Это была позорная атака на Джона Леннона, — вспоминает Эдвард Моррисон, в те времена занимавший пост заместителя мэра. — У дела практически не было административной подоплеки. Все решалось на политическом уровне. Чудовищно, просто чудовищно.

Моррисон бросился на защиту после того, как мэр Джон В. Линдсей объявил Леннона «культурным достоянием» города. Но Джон не знал, сыграют ли его слова какую-нибудь роль.

— Джон, как и Йоко, сильно переживал, — вспоминает Моррисон. — Они совсем не хотели уезжать из Нью-Йорка. Наш город олицетворял для них свободу, место, подходящее человеку его масштаба. Здесь он обрел множество единомышленников и верных друзей, число которых росло с каждым днем.

Несмотря на все недостатки правительства США, Джон успел полюбить эту страну.

— Здесь родина музыки, изменившей мою жизнь, сделавшей меня тем, кто я есть, — сказал он Тому Снайдеру. — В конце концов, мне просто здесь нравится. «Статуя Свободы. Добро пожаловать». Я тоже внес свою лепту.

Моррисон, председатель ныне несуществующей Либеральной партии Манхеттена, встретился с Джоном, чтобы описать ему возможные варианты и посоветовать линию поведения. Они сразу понравились друг другу, и вскоре стали друзьями. В семье Моррисона было четверо сыновей, и Джон регулярно заходил к ним в гости с подарками для детей.

Иной раз Леннон рассказывал о собственном сыне и о том, как скучает по Джулиану.

— Мне кажется, он искренне наслаждался простым человеческим общением, — сказал Моррисон. — Все вокруг чего-то от него хотели — денег, сведений, автографов, а нам с женой ничего было не надо. Мы сами старались помочь ему. Для него это было ново.

Моррисон познакомил Леннона с другим союзником, либеральным конгрессменом от Гринвич-виллидж по имени Эд Коч. Забавно представлять, как неряшливый «битл» общается с нервным и грубым будущим мэром, но по словам Коча они вполне мирно уживались.

— Не думайте, что нас связывали общие планы, — говорит Коч. — Просто он был образцом благовоспитанности. Вел себя, как первоклашка.

Конгрессмен представил генеральному прокурору законопроект, разрешающий проживание в стране иммигрантам, ранее осужденным за хранение марихуаны.

— Конечно, он не прошел, — сказал Коч. — Зато привлек к делу Леннона внимание общественности.

Джон подал встречный иск против правительства США. 7 октября 1975 года, через пять месяцев после официального окончания войны во Вьетнаме, и спустя год после позорной отставки Никсона из-за Уотергейтского скандала, Верховный суд штата Нью-Йорк отозвал ордера на депортацию. 7 июля 1976 года Леннон, наконец, получил гринкарту.

— Здорово жить в стране на законных правах! — ликующе заявил он прессе.

Через четыре года вашингтонские бонзы согласятся с точкой зрения Нью-Йорка, что таланты Леннона служат на благо нации — вплоть до того, что Джона пригласят на инаугурацию Джимми Картера.

Раздобыв патроны, Чепмен вернулся в Нью-Йорк. Он регулярно покидал свой пост у ворот Дакоты, чтобы сходить в кино. Один фильм особенно задел его за живое — «Обыкновенные люди», про подростка из богатой семьи, вернувшегося домой после лечения в психиатрической клинике, куда его упекли за неудачную попытку суицида. Распереживавшись, Чепмен решил позвонить жене.

Сквозь шум автомобильных гудков и лязг автобусов Чепмен шептал в трубку таксофона.

— Я приехал сюда, чтобы убить Леннона, — признался он, озираясь, чтобы его не дай бог не подслушали.

— Возвращайся домой, — умоляла его Глория. — Возвращайся домой.

— Обязательно вернусь, — согласился он, задыхаясь от чувств. — Я отказался от своих планов. Это великая победа. Глория, твоя любовь спасает меня.